Бренда Ротерт - Стать ближе

Я хватаю покрывало, ложусь, сворачиваюсь в позу эмбриона и накрываю себя покрывалом с головой. Этот доктор кажется довольно-таки хорошим парнем, но я больше не хочу его слушать. Мне нужно выплакаться, пока в голове не затрещит, так я смогу почувствовать что-то еще — что угодно — кроме боли, что выжгла путь ко мне в душу.

— Как ты сегодня, Элисон? — спрашивает доктор Хитон, от ее фамильярного тона складывается ощущение, что мы давние подруги.

Я смотрю в окно ее кабинета, задаваясь вопросом, погода снаружи такая же приятная, какой и видится? Солнце снова ярко сияет в ясном голубом небе, но сейчас ведь апрель. В моем родном Чикаго погода в апреле может быть той еще стервой. Холодной, дождливой и унылой.

А я теперь нахожусь еще дальше от экватора, севернее. Готова поспорить, что снаружи морозно, а солнечные лучи дают лишь иллюзию тепла.

— Ты можешь поговорить со мной, — говорит Хитон уже, по крайней мере, в двадцатый раз, с тех пор как я прихожу сюда. — Все, о чем говорится в этой комнате, конфиденциально. Я здесь, чтобы помочь тебе справиться с горем, которое, я знаю, ты ощущаешь.

Я осматриваюсь в ее кабинете. На деревянных стенах висят дипломы в рамках, книжные полки с книгами и фотографиями, также в рамках, расставлены определенным образом. На фотографиях изображены люди, позирующие на камеру, и все они улыбаются так идеально, что могли бы быть людьми с бумажных картинок, которые вставляются в рамки, когда вы их только покупаете.

Фонтан в форме связки бамбука журчит в углу, а аккуратно подстриженные деревья бонсай стоят в ряд на подоконнике за столом Хитон.

Даже коробка с салфетками на кофейном столике передо мной расположена продуманно — одним уголочком ко мне — так, что выглядит в форме алмаза. Верх салфетки вытянут наверх, а стороны подвернуты аккуратно внутрь. Это похоже на фонтан из ткани, образующий красивую форму параллельных частей.

Но это не коробка салфеток доктора, чьи пациенты чувствуют себя с ним комфортно, чтобы поплакать. Если бы коробка была наполовину пуста, и маленькие белые частички салфеточной пыли усеивали бы журнальный столик, я, по крайней мере, почувствовала бы себя готовой воспользоваться одной.

Причудливая улыбка появляется на моих губах, пока я воображаю, как вытягиваю салфетку или две. Я представляю, как Хитон кидается на коробку сразу после этого, чтобы навести порядок в фонтане салфеток и убрать прочь их частички со стола.

— Чему ты улыбаешься, Элисон? — теплота в ее тоне говорит мне, что она думает, это как-то связано с ней. — Увидела что-то, что заставило тебя вспомнить нечто счастливое?

Я тихо вздыхаю и смотрю на настенные часы. Подходят к концу 35 минут нашего часового занятия. Я пробыла в Хоторн-Хилл уже около месяца, и у меня никогда не было более двух дней, чтобы я не приходила сюда на занятия.

Одна из моих любимых игр, в которые я играю сама с собой на протяжении урока, — «будет она или не будет?». Иногда Хитон становится настолько раздраженной, что отпускает меня пораньше. Иногда она упорствует и заставляет меня оставаться с ней целый час. Я вполне уверена, доктор Хитон уже испробовала каждую уловку из своего арсенала, начиная с той, когда она просто молча пялится на меня в течение всего часа, и оканчивая той, когда она предлагает просто поплакать со мной; ее подходы ко мне различны и разработаны для того, чтобы добиться реакции.

Сегодня понедельник, поэтому, думаю, Хитон продержит меня весь час. Она начинает свои рабочие недели, занимаясь со мной подольше, пытаясь разговорить.

— Мы не достигнем прогресса таким путем, — говорит Хитон, положив ногу на ногу, сидя напротив меня в старомодном кресле wingback [9] . — Я знаю, что внутри тебя наполняют мысли и чувства, Элисон.

Я просто хочу вернуться в свою комнату и почитать книгу, которую взяла из библиотеки Хоторн-Хилл. Это биография бывшего военнопленного, и я подсела на нее.

— Когда я обеспокоена состоянием своих пациентов, я беру работу на дом, — Хитон наклоняется вперед в своем кресле. — И в эти выходные я снова перечитала твою историю болезни.

Она замолкает, позволяя мне осмыслить это, как будто оно должно меня впечатлить.

— Ты и Ава были очень близки. У близнецов всегда особенная связь. Ты, должно быть, ужасно по ней скучаешь и чувствуешь, будто тебе не с кем поговорить после ее ухода.

Я поворачиваюсь обратно к окну и вижу большую черную птицу, летящую в просторах небес. Даже если снаружи и холодно, ветерок, летящий ей навстречу, должно быть, чувствуется совершенно великолепно.

— Ты же знаешь, что полиция так никого и не арестовала по делу Авы. Если ты хочешь, чтобы ее убийца получил по заслугам, лучшее, что ты можешь сделать, поговорить с детективами, которые ведут дело. Они могут приехать сюда, и я могу помочь тебе сделать это. Любая деталь, что ты сможешь вспомнить с той ночи, неважно насколько она маленькая, может быть зацепкой, которую они ищут.

Теперь в небе появляется больше птиц, и я наблюдаю, как они летят над лесом вдалеке. Они живут где-то рядом или просто пролетают мимо?

— Ладно, Элисон, — говорит Хитон, тихо вздохнув. — Ты можешь идти. Просто помни, что моя дверь всегда открыта. Любой прогресс хорош, не важно, насколько он медленный. Сейчас ты сама ешь и пьешь, и уже этот прогресс мы можем отпраздновать.

Я слегка улыбаюсь ей сжатыми губами и встаю с дивана. Я ем и пью, потому что здесь невозможно этого не делать. Либо я делаю это сама, либо они ставят мне капельницы.

Младший помощник, Терранс, приставленный ко мне, чтобы проводить сегодня на занятие, ожидает меня в коридоре, глядя в свой телефон и улыбаясь там чему-то.

— Обратно в палату, мисс Элисон? — спрашивает он, убирая телефон в карман.

Как и каждый раз, когда я покидаю кабинет Хитон, я направляюсь к широкой лестнице, поднимаюсь наверх и прохожу к своей палате. Я наливаю себе большой стакан воды из графина у кровати, а затем сворачиваюсь в кресле в углу палаты с книгой, поставив воду на столик рядом со мной.

— Просто нажми кнопку вызова, если тебе что-нибудь понадобится, — говорит Терранс с улыбкой.

Я встречаюсь взглядом с его глазами в благодарность, и он покидает палату. Я снова остаюсь в блаженном одиночестве.

Мне так тяжело быть внутри своей головы, и я боюсь, что теперь так будет всегда. Поэтому я наконец-то нашла способ, как сбежать в чью-то другую голову, — читать книги.

Как только я начинаю читать, то чувствую себя словно птица, которую видела из окна кабинета Хитон, беззаботной и свободной.

Прохладный, дождливый апрель наконец-то уступил место маю. Хотя в некоторые дни воздух бывает еще морозный, да и слякоть не высохла, но каждый знает, что худшая погода Монтаны теперь позади.

Конюшня Хоторн-Хилл сегодня снова открыта для посещения пациентами, и столовая гудит от волнения тех из них, кто пришел покататься впервые с осени.

— Вы видели эту новую лошадь? — спрашивает Леонард, когда садится напротив меня за один из нескольких столиков, стоящих в столовой.

— Да, она прекрасна.

— Готов поспорить, что некоторые пациенты со второго этажа будут стараться попасть на первый, просто чтобы получить возможность покататься на ней, — он хихикает и втыкает свою вилку в дымящийся куриный пирог на своей тарелке.

Я киваю в знак согласия. Пациенты Хоторн-Хилл находятся на трех этажах и, соответственно им, имеют разные режимы пребывания здесь. Только пациенты, находящиеся на первом этаже — пациенты первого уровня — могут бывать на свежем воздухе.

— Катался сегодня на Громе? — спрашиваю я его.

— Конечно же.

Его широкая улыбка говорит мне обо всем. Леонард любит лошадей. Помимо конюха, Леонард и я — единственные, кто может кататься на Громе. Это огромный жеребец, который хулиганит, когда ему вздумается.

— Так, когда мы идем в поход, Док? Вы же знаете, я первый в вашем списке в этом сезоне.

— Мы можем пойти в эти выходные.

Он улыбается в ответ.

— Вот, о чем я и говорю, — вдруг выражение его лица становится мрачным. — Ну, только если телефонные линии не прослушиваются. Знаете же, я не хочу правительственных типов, все время следующих за нами.

— Думаю, мы будем в порядке.

— Вы не знаете, на что они способны, Док, — его глаза становятся большими от страха. — Они что-то затевают. Я знаю это.

Когда Леонард начинает говорить о своих бредовых переживаниях, я пытаюсь перенаправить его внимание. Иногда это срабатывает, иногда нет.

— Ты собираешься посмотреть кино после ужина? — спрашиваю я его, откусывая кусочек куриного пирога.

— Вы же знаете, что да. А, что на счет вас?

— Если б я мог, но мне необходимо разобраться с бумажной работой.

В Хоторн-Хилл посылают ежеквартальные отчеты о своих пациентах их семьям, и мне нужно все их прочитать и на всех расписаться. Я могу взять отчеты в свой домик, но я с таким же успехом могу остаться и просмотреть их здесь.

Как только я заканчиваю с ужином, то отправляюсь в свой кабинет и закрываю за собой дверь. Мне нужно было проверить эти отчеты еще несколько дней назад, но я был слишком занят. У нас появился новый пациент, который потерял связь с реальностью и устроил кровавое безумие. Его признали психически невменяемым для судебного разбирательства. И поскольку он крепкий парень с серьезными психическими расстройствами, мне не хотелось оставлять его наедине с кем-нибудь из персонала. Пациенту вроде него требуется дополнительная охрана.