Дженнифер Смит - Статистическая вероятность любви с первого взгляда

Так почему она настолько не готова к расставанию?

Ей бы сейчас беспокоиться о том, как поймать такси и вовремя успеть в церковь, о предстоящей встрече с отцом и Шарлоттой. А она вместо этого думает об Оливере. Внезапно ее охватывают сомнения. Что, если она все неправильно поняла?

Вот, все уже поменялось. Оливер как будто за миллион миль от нее.

В конце коридора их поджидает хвост огромной очереди. Пассажиры ворчат и переминаются с ноги на ногу, поставив сумки на пол. Хедли тоже скидывает рюкзак, мысленно перебирая его содержимое – догадалась ли она сунуть туда ручку или карандаш, чтобы записать телефон, адрес электронной почты, хоть какой-нибудь обрывок информации. Мешает внезапная скованность. Хедли уверена: что бы она сейчас ни сказала, все прозвучит жалко.

Оливер зевает и потягивается, высоко подняв руки и выгибая спину, а потом делает вид, что опирается локтем на плечо Хедли. Невесомое прикосновение окончательно сбивает хрупкое равновесие у нее внутри. Проглотив комок в горле, Хедли с непривычной робостью поднимает глаза.

– Ты на такси поедешь?

Оливер, покачав головой, убирает руку.

– На метро. Там станция рядом.

Хедли не знает, говорит он о церкви или о своем доме. Заедет он домой принять душ и переодеться или отправится прямо на свадьбу? Отвратительно не знать. Все заканчивается внезапно до головокружения, совсем как в последний день учебного года или последний вечер в летнем лагере.

Вдруг Оливер наклоняется к самому ее лицу и, прищурив глаза, легонько касается ее щеки.

– Ресничка, – говорит он, встряхивая рукой.

– А загадать желание?

– Я уже загадал за тебя.

От его скособоченной улыбки у Хедли замирает сердце.

Неужели они всего десять часов знакомы?

– Я загадал, чтобы побыстрее пройти через таможню, – говорит Оливер. – Иначе ты ни за что не успеешь вовремя.

Взгляд на настенные часы убеждает Хедли, что он прав. Уже десять ноль восемь – до начала церемонии меньше двух часов. А она застряла в очереди, на голове воронье гнездо, и платье скомкано в чемодане. Картина никак не сочетается с образом милой девушки рядом с невестой у алтаря.

Хедли вздыхает.

– Это всегда так долго?

– Уже нет – я же загадал, – отвечает Оливер, и тут очередь начинает двигаться, будто подтверждая его слова.

Оливер торжествующе смотрит на Хедли, и она, продвигаясь вслед за ним, качает головой.

– Надо же, как просто! Что ж ты не загадал миллион долларов?

– Фунтов, – поправляет он. – Ты уже в Лондоне. И зачем мне миллион? Кому нужна эта возня с налогами?

– С какими налогами?

– Ну, с миллиона. Как минимум восемьдесят восемь процентов достанутся ее величеству королеве.

Хедли пристально смотрит на него.

– Восемьдесят восемь?

– Цифры не врут, – заявляет он, улыбаясь во весь рот.

В том месте, где очередь раздваивается, их встречает мрачный таможенник в синем форменном костюме. Прислонившись к металлическому поручню, он тычет пальцем в надпись на стене с объяснениями, куда нужно идти.

– Пассажиры из стран Европейского союза направо, все остальные налево! – повторяет он, как заведенный.

Его жиденький голос почти не слышно за гулом толпы.

– Пассажиры из стран Европейского союза направо…

Хедли с Оливером переглядываются, и вся ее неуверенность разом улетучивается. На этот раз она точно заметила, как на его лице промелькнуло то же чувство, что испытывает она сама. Он тоже не хочет расставаться!

Они долго стоят на одном месте, не в силах разойтись в разные стороны, а толпа обтекает их, словно река.

– Сэр! – Таможенник, прервав свою мантру, подталкивает Оливера в спину. – Попрошу не задерживать очередь!

– Одну минуту… – начинает Оливер.

– Попрошу вас! – обрывает его таможенник, нажимая чуть сильнее.

На Хедли напирает женщина с икающим ребенком на руках. Ничего не поделаешь, остается двигаться вместе с общим потоком. Но тут чья-то рука придерживает ее за локоть. Рядом снова оказывается Оливер. Он смотрит на нее сверху вниз, чуть наклонив голову набок и не выпуская ее руки. Она не успевает смутиться, не успевает даже сообразить, что происходит, только слышит, как Оливер произносит себе под нос: «А ну его все к черту», – и внезапно он наклоняется и целует ее.

Другие пассажиры по-прежнему проталкиваются мимо, таможенник устало машет рукой. Хедли ничего не замечает. Она изо всех сил вцепляется в рубашку Оливера, боясь, как бы толпа их не растащила, но он крепко держит ее, продолжая целовать. По правде говоря, Хедли никогда в жизни не чувствовала себя настолько надежно защищенной. Губы у него мягкие и чуточку соленые от крендельков, которые они ели в самолете. Хедли закрывает глаза – всего лишь на минуточку, – и весь мир вокруг исчезает. Когда Оливер, улыбаясь, выпрямляется, ошарашенная Хедли даже сказать ничего не может. Споткнувшись, она делает шаг назад, а таможенник с возмущенной гримасой уже гонит Оливера к другому выходу.

– Подумаешь, другая очередь! Чай, не другая страна, – бурчит он.

Между ними возникает бетонная перегородка. Оливер прощально машет рукой, не переставая улыбаться. Хедли понимает, что через миг его не будет видно, и все равно, встретившись с ним глазами, машет в ответ. Он показывает в начало своей очереди, и Хедли кивает, надеясь, что они там встретятся. И вот он исчезает. Остается только двигаться вперед, сжимая паспорт в руке и все еще чувствуя поцелуй на губах, словно печать. Хедли прижимает ладонь к сердцу, чтобы не колотилось так сильно.

Очень скоро становится ясно, что загаданное Оливером желание не сбылось: очередь практически не движется. Хедли, зажатая между ревущим младенцем и здоровенным дядькой в рубашке-поло, мучается от нетерпения, как никогда в жизни. Она постоянно смотрит то на свои наручные часы, то на стенку, за которой скрылся Оливер, и лихорадочно считает минуты, вздыхая и переступая с ноги на ногу.

Оказавшись, наконец, у стеклянного окошка, Хедли поскорее сует паспорт в щель.

– Деловая поездка или отдых? – спрашивает женщина в окошечке, изучая странички паспорта.

Хедли на мгновение теряется – ни один из ответов не подходит. В конце концов она отвечает – отдых. Хотя какой уж там отдых – смотреть, как ее отец женится на чужой тетке. На все последующие вопросы Хедли отбарабанивает ответы с такой скоростью, что таможенница подозрительно смотрит на нее, прежде чем поставить штампик на одной из множества чистых страничек в паспорте Хедли.

Чемодан угрожающе покачивается на колесиках, когда Хедли мчится мимо пункта досмотра к месту выдачи багажа, посчитав, что прихваченное дома в холодильнике яблоко не может быть классифицировано как сельскохозяйственная продукция. На часах 10.42, и если она в ближайшие минуты не поймает такси, шансов успеть к началу церемонии не останется. Только Хедли сейчас думает не об этом, а об Оливере. В зоне получения багажа за черным разделительным шнуром целое море народу, кто-то держит плакатики с именами, кто-то ждет родных и друзей, а у Хедли сжимается сердце.

В огромном зале на десятках транспортеров движутся разноцветные чемоданы, а вокруг толпятся сотни людей и все что-то ищут: знакомых, такси, справки, потерянные вещи. Хедли бродит кругами, рюкзак и чемодан, кажется, весят целую тонну, блузка прилипла к спине, и волосы лезут в глаза. На пути попадаются дети и старики, шоферы и служащие аэропорта, парень в фирменном фартуке сети «Старбакс» и трое буддийских монахов в красных одеяниях. Миллион посторонних людей, а Оливера среди них нет.

Хедли сваливает вещи у стены, не замечая, что ее толкают со всех сторон. Мысленно она перебирает возможные объяснения. В сущности, случиться могло что угодно. Может, его очередь оказалась длиннее. Или его задержали на таможне. Или он вышел раньше и решил, что она уже уехала. Может, они разминулись в толчее.

А может, он просто ушел.

Но Хедли все равно ждет.

Громадные часы над табло с расписанием укоризненно смотрят на нее. Хедли старательно давит распирающую ее изнутри панику. Как он мог уйти, не попрощавшись? Или тот поцелуй и был прощальным? И все-таки как так можно?

Она ведь даже фамилию его не знает.

Вот уж куда ей сейчас хочется попасть в последнюю очередь, так это на свадьбу. Силы утекают, как вода из ванны, однако с каждой минутой все труднее гнать мысль о том, что она опаздывает на церемонию. Сделав над собой усилие, Хедли отлипает от стены и оглядывает напоследок зал, но синяя рубашка и растрепанные лохмы Оливера нигде не мелькают в толпе.

Делать нечего – Хедли наконец-то выходит из раздвижных дверей в серый лондонский туман. Одно радует – по крайней мере, у солнца сегодня не хватило наглости светить.

На стоянке такси такая очередища, что это даже смешно. Хедли, со стонами волоча за собой чемодан, пристраивается за шумным семейством американцев в одинаковых красных футболках. В Хитроу оказалось так же людно, как в аэропорту Кеннеди, причем даже в обычный день, не то что Четвертого июля. Очередь движется черепашьим шагом, а Хедли ничего не воспринимает вокруг – наконец-то сказывается недосып. Все расплывается перед глазами: люди на остановке, отъезжающие автобусы и длинная вереница черных такси, движущаяся медленно и торжественно, как похоронная процессия.

– Уж не хуже, чем в Нью-Йорке! – сказала она вчера Оливеру, когда он ее предупреждал насчет давки в Хитроу.

Он тогда только головой покачал.

– Транспортный кошмар эпического масштаба, – так он выразился и, конечно, был прав.

Хедли мотает головой, словно вытряхивая воду из ушей. «Он ушел, – в который раз повторяет она себе. – Его больше нет, вот и все». И тем не менее требуется усилие воли, чтобы удержаться и не оглянуться еще раз.

Кто-то когда-то ей говорил, как рассчитать срок, необходимый, чтобы утешиться после расставания: половина того времени, что вы провели вместе. У Хедли эта формула вызывает большие сомнения. Слишком уж простой расчет для такого сложного явления, как разбитое сердце. В конце концов, ее родители были женаты почти двадцать лет, и всего за несколько месяцев папа полюбил другую. И с Митчелом Хедли встречалась целый семестр, а уже через десять дней после разрыва о нем и не вспоминала. И все-таки сознание, что с Оливером они знакомы лишь несколько часов, немного утешает. Значит, самое позднее к вечеру тугой узел у нее в груди рассосется.