– Надо было сразу тебе рассказать, – всхлипывает Хедли, вытирая нос тыльной стороной руки. – Вообще, зря я туда пошла.

Папа молчит, и Хедли ему за это благодарна. Трудно выразить словами то, что было дальше. Глаза Оливера, темные и торжественные, словно грозовая туча… За дверью слышится взрыв смеха, а затем разрозненные хлопки. Хедли глубоко вздыхает.

– Я хотела ему помочь, – говорит она тихо, но понимает, что это не вся правда. – Я хотела еще раз его увидеть.

– Это очень хорошо, – говорит папа.

Хедли качает головой.

– Ничего хорошего. Мы же с ним всего несколько часов как познакомились. Это смешно и бессмысленно.

Папа улыбается, поправляя сбившуюся набок «бабочку».

– Так всегда и бывает, детеныш. В любви не надо искать смысла. Она совершенно нелогична.

Хедли вздергивает подбородок.

– Что такое?

– Ничего. Просто мама сказала точно то же самое.

– Про Оливера?

– Нет, вообще.

– Мама очень умная.

То, как он это сказал – без малейшей иронии и без всякой задней мысли, – заставляет Хедли произнести вслух то, что она уже больше года держит в себе.

– Тогда почему ты от нее ушел?

Папа отшатывается, как от удара, чуть приоткрыв рот.

– Хедли… – негромко начинает он.

Она мотает головой.

– Ничего, ничего! Считай, что я не спрашивала.

Папа одним движением поднимается на ноги. Хедли думает – сейчас уйдет, но он садится рядом с ней на край кровати. Хедли садится боком к нему, чтобы не смотреть в лицо.

– Я маму до сих пор люблю, – говорит он вполголоса.

Хедли хочет что-то сказать, но папа продолжает, не давая себя перебить.

– Естественно, уже по-другому. Тут еще примешивается чувство вины. И все-таки я хочу, чтобы ты знала: она мне очень дорога.

– Тогда как ты мог…

– Уйти?

Хедли кивает.

– Нельзя было иначе, – просто отвечает папа. – Но это не значит, что я ушел от тебя.

– Ты остался в Англии.

– Да, знаю, – смеется он. – Так ведь ты тут ни при чем!

– Ага, точно. – В ней понемногу разгорается такая привычная злость. – Один ты при чем.

Ей хочется, чтобы он спорил, возражал, достоверно исполнил роль стареющего эгоиста, которую Хедли для него придумала и лелеяла все эти долгие дни, недели и месяцы. А он сидит, повесив голову и стиснув руки, и даже не пытается оправдываться.

– Я влюбился, – беспомощно говорит он.

Галстук-«бабочка» опять съехал набок. Хедли вдруг вспоминает, что сегодня все-таки его свадьба. Папа рассеянно потирает подбородок, глядя куда-то в сторону.

– Я не надеюсь, что ты поймешь. Знаю, я поступил плохо. Я худший отец на свете. Знаю, все знаю, поверь.

Хедли молчит и ждет, что он еще скажет. Ей-то сказать нечего. Скоро у него будет новый ребенок – возможность начать все сначала. Этому ребенку он будет хорошим отцом. Его он не бросит.

Папа сжимает двумя пальцами переносицу, словно отгоняя головную боль.

– Я не жду, что ты меня простишь. Прежнего не вернуть. Но, если ты не против, я хотел бы начать заново. – Он кивает на дверь в соседнюю комнату. – Конечно, все изменилось, поначалу будет трудно, но мне правда очень хочется, чтобы ты присутствовала в моей новой жизни.

Хедли опускает глаза. Разом наваливается усталость, будто ватное одеяло.

– Мне и старая жизнь нравилась, – говорит Хедли, сдвинув брови.

– Понимаю. Но ты и сейчас мне нужна.

– Маме тоже.

– Я знаю.

– Просто…

– Что?

– Лучше бы ты остался.

– Я понимаю, – в тысячный раз повторяет папа.

Хедли ждет: сейчас он скажет, что так лучше для них всех. Мама постоянно это твердит во время подобных разговоров.

Но он молчит.

Хедли сдувает с лица выбившуюся из прически прядь. Как там сказал Оливер? Что ее папе хватило характера не остаться. А может, Оливер прав? Трудно представить, как бы они жили, если бы он тогда расстался с Шарлоттой и вернулся домой к Рождеству. Лучше бы это было? Или получилось бы, как в семье Оливера – каждый кутается в свою обиду, словно в душное тяжелое одеяло, и все молчат? Хедли прекрасно знает, что невысказанное иногда бывает хуже слов, произнесенных вслух. Так вышло у нее с папой – а могло быть и у папы с мамой, случись все иначе. Как все-таки лучше? Никто не знает наверняка.

Зато Хедли точно знает: сейчас папа счастлив. По лицу видно, даже когда он сидит, обреченно сгорбившись, не смея обернуться и посмотреть ей в лицо. Даже в эту минуту, несмотря ни на что, в его глазах сияет свет. Совсем как у мамы, когда рядом Харрисон.

– Пап? – очень тихо окликает Хедли. – Я рада, что ты счастлив.

Он не может скрыть удивления.

– Ты рада?

– Конечно.

С минуту они молчат, потом папа снова смотрит ей в глаза.

– Знаешь, что могло бы сделать меня еще счастливее?

Она вопросительно выгибает бровь.

– Если бы ты хоть иногда приезжала к нам погостить.

– К вам?

Он расплывается в улыбке.

– Ну да, в Оксфорд.

Хедли пробует представить, какой у них дом. В воображении возникает только образ классического английского коттеджа – наверное, из какого-нибудь фильма. Интересно, есть ли там для нее комната? Спросить Хедли не решается. Если даже и есть, наверняка ее скоро отдадут новорожденному.

Она не успевает ответить на папин вопрос. В дверь стучат, папа говорит: «Войдите!» – и появляется Вайолет, чуть покачиваясь на высоких каблуках, с пустым бокалом в руке.

– Тридцатиминутная готовность! – объявляет она, взмахнув рукой с часами.

За толпой подружек невесты видно, как Шарлотта, не вставая с кресла, перегибается назад.

– Нет-нет, не спешите! – кричит она. – Все равно без нас не начнут!

Папа встает, погладив Хедли по плечу.

– Мы вроде уже все обсудили, – говорит он.

Хедли поднимается вслед за ним и тут замечает свое отражение в зеркале – опухшие глаза и так далее.

– Мне, наверное, надо бы немножко…

– Верно-верно!

Вайолет хватает ее за локоть и подает знак остальным дамам. Все тут же вспархивают и, отставив в сторону бокалы, в едином порыве спешат в ванную, где окружают Хедли плотным кольцом, причем у каждой в руках какое-нибудь орудие – щетка, расческа, тушь для ресниц или щипцы для завивки. Вайолет приступает к допросу.

– Так, из-за чего слезы?

Хедли хотела бы покачать головой, но боится шевельнуться, когда ее одновременно тормошат со всех сторон дамы с колюще-режущими предметами.

– Ни из-за чего, – коротко отвечает она.

Тюбик губной помады замирает в руке Уитни.

– Из-за папы?

– Нет.

– Тебе, наверное, тяжело смотреть, как он снова женится, – говорит Хилари.

– Угу, – отзывается Вайолет откуда-то с пола. – Только это были не семейные слезы.

Уитни перебирает волосы Хедли.

– А какие?

– Слезы из-за парня, – отвечает Вайолет с улыбкой.

Джоселин пытается ликвидировать пятно на платье Хедли, применяя поочередно воду и белое вино.

– Какая прелесть! – восклицает она. – Давай, рассказывай!

Хедли отчаянно краснеет.

– Да нет, ничего похожего! Честное слово!

Дамы переглядываются. Хилари смеется:

– Кто этот счастливчик?

– Никто, – повторяет Хедли. – Правда.

– Ни капельки не верю! – заявляет Вайолет, потом наклоняется к Хедли, так что их лица в зеркале оказываются рядом. – Вот что я тебе скажу: после того как мы с тобой закончим, если этот мальчик сегодня подойдет к тебе ближе чем на три метра, он обречен.

– Не волнуйтесь, не подойдет, – вздыхает Хедли.

Всего за двадцать минут дамы сотворяют второе чудо за день. Хедли чувствует себя совершенно не той развалиной, которая час назад прихромала сюда с похорон. Дамы остаются в ванной, чтобы уделить немного внимания и собственной внешности, а Хедли, к своему удивлению, застает в номере только папу с Шарлоттой. Остальные разошлись по своим номерам наряжаться.

– Ого! – Шарлотта жестом показывает, чтобы Хедли покрутилась.

Хедли послушно вертится, а папа хлопает в ладоши и восхищается:

– Потрясающе выглядишь!

Хедли улыбается Шарлотте.

– Это вы потрясающе выглядите, – говорит она, потому что это правда.

На Шарлотте все еще подвенечное платье, кольцо на пальце играет разноцветными бликами.

– Но я же не провела целые сутки в дороге! – отвечает Шарлотта. – Тебе даже покемарить не удалось. Представляю, как ты устала!

Словечко сразу напоминает об Оливере, и у Хедли что-то сжимается в груди. Уже несколько месяцев от одного только произношения Шарлотты у нее мгновенно начинала болеть голова, а сейчас Хедли думает: пожалуй, она могла бы к этому привыкнуть.

– Точно, покемарить бы, – соглашается она с улыбкой. – Ну ничего, это все было не зря.

Глаза у Шарлотты сияют.

– Приятно слышать! Надеюсь, ты еще не раз к нам приедешь. Эндрю говорит, можно тебя ждать в ближайшее время?

– Ну, я не знаю…

– Обязательно приезжай! – Шарлотта возвращается в гостиную, хватает ноутбук, словно поднос с угощением, и, сметя в сторону какие-то блюдца и салфетки, освобождает для него место на барной стойке. – Мы будем так тебе рады! И ремонт только что сделали. Я как раз показывала всем фотографии.

– Золотце, может быть, сейчас не время… – начинает папа.

Шарлотта обрывает его:

– Всего одну минуту!

И улыбается Хедли.

Они стоят бок о бок перед компьютером, дожидаясь, пока загрузятся изображения.

– Вот кухня! – говорит Шарлотта, как только на экране появляется первая картинка. – Окно выходит в сад.

Хедли наклоняется ближе, высматривая хоть какие-нибудь намеки на папину прежнюю жизнь: кофейную кружку, или дождевик, или старенькие тапочки, которые он никак не желал выбросить. Шарлотта листает фотографии, а Хедли за ней не поспевает, каждый раз пытаясь представить в этих комнатах папу с Шарлоттой: как они едят яичницу с беконом за деревянным столом или ставят зонтики у стены в прихожей.