Дженнифер Смит - Статистическая вероятность любви с первого взгляда

– А это – твоя комната, на то время, когда ты будешь приезжать, – говорит Шарлотта, бросив взгляд на папу.

Он прислонился к стене чуть поодаль, скрестив руки на груди, и по его лицу ничего не разберешь.

На следующем снимке – папин кабинет. Хедли вглядывается, щуря глаза. Хотя его старая мебель осталась в Коннектикуте, новая выглядит точно так же: такой же стол, такие же книжные шкафы, даже стаканчик для карандашей такой же. И расставлено все, как раньше, хотя комната кажется чуточку меньше и окна расположены иначе.

Шарлотта рассказывает, как придирчиво папа отнесся к обстановке кабинета, но Хедли не слушает. Ей не до того – она разглядывает фотографии в рамках на стенах.

– Погодите! – говорит она, когда Шарлотта хочет переключиться на следующую картинку.

– Узнаешь? – спрашивает папа.

Хедли не оборачивается. Потому что она и правда узнала. На фотографиях, попавших в кадр, виден их сад в Коннектикуте. Можно даже разглядеть старые детские качели, которые они так и не удосужились убрать, и кормушку для птиц – она до сих пор висит за окном его кабинета, – и живую изгородь, которую папа с маниакальным упорством поливал в самое засушливое лето. На другой фотографии – кустики лаванды и старая яблоня с корявыми ветвями. Наверное, когда папа сидит в кожаном кресле за новым письменным столом, ему кажется, что он снова дома и смотрит совсем в другие окна.

Папа вдруг оказывается рядом.

– Когда ты сделал эти снимки?

– В то лето, когда уезжал в Оксфорд.

– Почему?

– Потому что, – тихо отвечает он, – я всегда любил смотреть, как ты играешь в саду. Просто не представлял, как я смогу работать без этих окон.

– Это же не окна.

Папа улыбается.

– Не только тебе помогает, когда воображаешь разные вещи.

Хедли смеется, а папа говорит:

– Иногда хочется представить себе, что я снова дома.

Шарлотта, все это время смотревшая на них с восторгом и умилением, снова поворачивается к компьютеру и увеличивает масштаб изображения, чтобы получше рассмотреть фотографии на снимке.

– У вас очень красивый сад! – Она показывает на крошечные кустики лаванды, размытые из-за сильного увеличения.

Хедли нацеливает палец чуть выше – туда, где на экране расположено настоящее окно в небольшой сад с цветочными грядками.

– У вас тоже!

Шарлотта улыбается.

– Надеюсь, ты его скоро увидишь своими глазами.

Хедли оглядывается на папу. Он сжимает ее плечо.

– Я тоже надеюсь, – говорит Хедли.

13.48 по североамериканскому восточному времени 18.48 по Гринвичу

Наступает назначенное время, двери бального зала распахиваются, и Хедли замирает на пороге с широко раскрытыми глазами. Здесь все белое с серебром, на столах в огромных стеклянных вазах – лиловые цветы. Спинки кресел украшены лентами, а на верхушке четырехъярусного торта – крошечные фигурки жениха и невесты. В хрустальных подвесках на люстрах играют отсветы от серебряных ножей и вилок, сверкающих тарелок, малюсеньких зажженных свечек и духовых инструментов джаз-оркестра – пока они просто ждут своего часа. Оркестр вступит позже, когда начнутся танцы. Даже дама-фотограф, которая идет впереди Хедли, опускает фотоаппарат и окидывает зал одобрительным взглядом.

В дальнем углу негромко играет струнный квартет. Официанты во фраках и «бабочках» скользят, словно по льду, разнося шампанское. Монти замечает, что Хедли взяла бокал, и подмигивает.

– Только не увлекайся!

Она смеется:

– Не волнуйтесь, папа скоро спустится, он мне то же самое скажет!

Папа с Шарлоттой пока еще не появились: готовятся к торжественному выходу.

Пока гостей развлекают коктейлями, Хедли без конца отвечает на вопросы и ведет светские беседы. У всех нашлось что сказать об Америке – о том, что они буквально мечтают увидеть Эмпайр-стейт-билдинг (часто ли она на него поднимается?), или планируют побывать в Большом Каньоне (чем она посоветовала бы там заняться?), или что у них дальний родственник вот только недавно переехал в Портленд (она с ним, случайно, не знакома?).

Расспрашивая Хедли о Лондоне, все дружно ужасаются, что она до сих пор не посетила Букингемский дворец, не была в картинной галерее современного искусства Тейт Модерн и даже не прошлась по магазинам на Оксфорд-стрит. Сейчас ей уже трудно объяснить, почему она приехала только на уик-энд, хотя еще вчера – точнее, сегодня утром – казалось необычайно важным удрать отсюда поскорее, как будто она ограбила банк или спасается от смертельной опасности.

Пожилой человек, который оказывается главой папиного отделения в Оксфорде, спрашивает, как прошел перелет.

– Вообще-то, я опоздала. На четыре минуты. Улетела следующим рейсом.

– Как не повезло! – говорит ученый старец, поглаживая седую бороду. – Тяжело вам пришлось.

Хедли улыбается.

– Да нет, все вышло не так уж плохо.

Приближается время ужина. Хедли перебирает карточки с именами гостей, чтобы узнать, где ее место.

– Не беспокойся! – К ней подходит Вайолет. – За детский стол тебя не посадят.

– Камень с души! – отвечает Хедли. – А где я сижу?

Вайолет протягивает ей свою карточку.

– За столом для самых клевых детей! Вместе со мной. И, конечно, с женихом и невестой.

– Какая радость.

– Ну как, чувства успокоились?

Хедли поднимает брови.

– По поводу Эндрю и Шарлотты, всех этих свадебных дел…

– А-а. Знаете, да.

– Хорошо! – одобряет Вайолет. – А то я жду тебя на нашу с Монти свадьбу.

– Монти? – изумляется Хедли. Она даже ни разу не видела, чтобы они разговаривали друг с другом. – Вы что, помолвлены?

– Пока еще нет, – отвечает Вайолет, направляясь к столу. – Ну что ты как остолбенела? У меня предчувствие.

Хедли догоняет ее и идет рядом.

– Предчувствие – и только?

– Ну да. Я уверена, что это судьба.

– По-моему, так не бывает, – хмурится Хедли.

Вайолет смеется:

– А может, бывает!

Гости рассаживаются по местам, пристраивают сумочки под стульями и громко ахают, любуясь цветами. Вайолет улыбается Монти, сидящему напротив, а он задерживает на ней взгляд чуть дольше обычного, прежде чем снова уткнуться в тарелку. Оркестранты настраивают инструменты, над толпой то и дело взмывает протяжный звук трубы, официанты разносят вино. Когда все уже сидят за столом, бэнд-лидер поправляет микрофон и прокашливается.

– Леди и джентльмены! – начинает он, и соседи Хедли по столу – родители Шарлотты, ее тетушка Мерилин, Монти и Вайолет – немедленно оборачиваются к дверям. – Я счастлив первым представить вам мистера и миссис Эндрю Салливан!

Раздаются приветственные крики, сверкают фотовспышки – всем хочется запечатлеть торжественный момент. Хедли, извернувшись на сиденье, опирается подбородком о спинку стула. Папа с Шарлоттой входят, взявшись за руки, улыбаясь, точно кинозвезды – нет, словно король с королевой, словно крошечные фигурки на верхушке торта.

«Мистер и миссис Эндрю Салливан», – мысленно повторяет Хедли. Папа высоко поднимает руку, чтобы Шарлотта могла покрутиться, плеснув подолом платья. Под незнакомую жизнерадостную музыку они проходятся в танце по центру зала – впрочем, без особых выкрутасов. Хедли гадает, что эта мелодия для них значит? Напоминает им тот день, когда они встретились? Или первый поцелуй? Или день, когда папа сказал Шарлотте, что решил навсегда остаться в Англии?

Гости глаз не могут отвести от этих двоих – как они приникают друг к другу и снова со смехом расходятся. Они танцуют, словно, кроме них, в зале никого нет, глядя друг другу в глаза с удивительной непринужденной искренностью. Шарлотта улыбается, положив голову папе на плечо, а он переплетает свои пальцы с ее. Они как будто идеально подогнаны друг к другу и буквально светятся в золотистом сиянии светильников, кружась посреди восхищенных гостей.

Когда музыка смолкает, все аплодируют, и бэнд-лидер приглашает всех на танцпол. Родители Шарлотты встают, ее тетушку ведет танцевать человек из-за соседнего столика, а Монти, к огромному удивлению Хедли, подает руку Вайолет. Та подмигивает Хедли, проходя мимо.

Один за другим гости выходят на середину, и скоро жених и невеста теряются в пестром круговороте сиреневых платьев. Хедли сидит за столом одна, тихо радуясь, что ее не заставляют плясать вместе со всеми, хотя невольно чувствует себя одинокой.

Она мнет салфетку в руках. Официант кладет ей на блюдце булочку, а в следующий миг вместо него рядом стоит папа.

– А где твоя жена?

– Я ее сплавил.

– Уже?

Папа с улыбкой тянет Хедли за руку.

– Готова исполнить зажигательный танец?

– Не знаю, – отвечает Хедли на ходу.

Папа чуть ли не волоком вытаскивает ее на середину зала. По дороге им ослепительно улыбается Шарлотта, танцующая со своим отцом. Поблизости Монти исполняет нечто вроде джиги в паре с Вайолет, а она хохочет, откидывая голову назад.

– Моя дорогая… – говорит папа, предлагая руку.

Хедли ее принимает, папа в шутку кружит Хедли, а потом снова сбавляет темп. Они описывают неуклюжие круги и никак не попадают в такт.

– Прости! – говорит папа, второй раз наступив Хедли на ногу. – Танцы мне никогда не давались.

– А с Шарлоттой танцевал неплохо.

– Это все она, – улыбается папа. – Рядом с ней я кажусь лучше, чем на самом деле.

Пару кругов они проходят молча. Хедли оглядывает зал.

– Хорошо здесь. И все такие красивые.

– Радость и довольство жизнью удивительно красят людей[3].

– Диккенс?

Папа кивает.

– Знаешь, я наконец начала «Нашего общего друга».

Папино лицо вспыхивает радостью.

– И как?

– Неплохо.

– Стоит того, чтобы дочитать до конца? – спрашивает папа.

Хедли мысленно видит книгу, лежащую на капоте черной машины перед церковью Оливера.