— Анисимовой плохо, — поражаясь тому, что делаю это, сказала я.

— В смысле? — встрепенулся Орлов.

— По тебе страдает, — невольно скривилась. — Боится, что разлюбишь. Да и вообще переживает, что ты ей не звонишь.

— Я не звоню?! — подпрыгнул он на месте. — Да я все телефоны оборвал, но через её родителей фиг пробьёшься! А от вашей гимназии меня теперь охрана гоняет, к ним во двор тоже не прорваться. И что я делать должен?!

Вопрос был, скорее, риторический, и я как бы не должна была на него отвечать. Я вообще не должна была лезть в эту историю. Нужно было сидеть молча и тихо радоваться, всё так. Но, наверное, мамины лекции о человеколюбии всё же пустили свои корни, потому что уже через минуту я притащила в комнату телефон, путаясь в длинном проводе, и велела:

— Номер диктуй.

Так они и продержались до лета путём моего посредничества. Не скажу, что я себя за это прям больше уважать стала, но происходящее стало хорошим стимулом уйти в изучение любовного вопроса. Поэтому выпускное сочинение я сдала благодаря… горам прочитанной критики. Спасибо Белинскому и Ко.



Глава 17

Лето после одиннадцатого класса было странным. Окончание школы мало что изменило в моей жизни.

Поступала я ожидаемо на матфак — с моей золотой медалью даже не пришлось сдавать экзамены, из-за чего я, к слову, очень расстроилась: хотелось хоть какой-то интриги.

Тем летом я с удивлением обнаружила, что без постоянной необходимости что-то учить мои дни были достаточно однообразны. Просыпалась по утрам и бесцельно шаталась по квартире, периодически хватаясь то за одну, то за другую книжку, с ужасом не обнаруживая в них никакого душевного покоя. Труднее всего было понять, чего же мне не хватало. Как оказалось — людей.

Поверить в это было не так уж легко. Всегда же была вполне самодостаточной, а тут… Словно удар по голове. До начала учебного года было ещё далеко, но однажды я поймала себя на мысли, что мечтаю о том, как приду на учёбу и… найду там новых друзей. Как минимум приятелей, как максимум — единомышленников. Да-да, я мечтала об общении, а не о знаниях, что говорило лишь об одном — мои жизненные приоритеты успели перевернуться. 

Возможно это Лёшин роман с Анисимовой обозначил всю степень моего одиночества, ведь Орлов больше не был только “моим”. А может быть, я просто… созрела.  Ещё и эти постоянные попытки разобраться в природе человеческих чувств в перемешку с мамиными лекциями “о любви” привели лишь к тому, что я загрустила, особенно когда поняла, что не с кем мне поделиться всем тем, что бушевало на душе.

Орлов появлялся в нашем доме стабильно пару раз в неделю, счастливый и слегка перевозбуждённый: новые чувства захлёстывали его с головой. Наблюдая засос на его шее, я невольно задумалась о том, что вряд ли их отношения с Ритой ограничиваются банальным держанием за руки. Нам тогда только-только исполнилось семнадцать, и наличие у друга возможной “интимной” жизни приводило меня в замешательство, заставляя заливаться краской каждый раз, когда я размышляла об этом.

Однажды из его кармана вывалился презерватив, Лёшка ойкнул и засмеялся, ничуть не смутившись, зато в моей голове загрохотало и зашумело. Я потом полночи в кровати прокрутилась, понимая, что Алексей ушёл за ту черту, куда мне ходу пока что не было.

Жаркий август запомнился списками на зачисление. Я, как и ожидалось, возглавляла перечень будущих студентов специальности “Прикладная математика”, Риту ждали её модные “Связи с общественностью”, а вот Орлов… заваливший всё что можно и нельзя, пролетел мимо своего экономфака как фанера над Парижем.

— В шарагу пойду, —  ничуть не расстроившись, вещал он мне, наворачивая один из маминых салатов на нашей кухне. — Через год армейку, а там посмотрим.

Слово “армейка” меня напугало. Перспектива потерять Лешку на два года жизни буквально размазала меня по стене. Я и так была поражена до глубины души, что, оказывается, человек может не хотеть иметь высшее образование, так тут ещё… и разлука замаячила на горизонте.

Но он будто бы этого не понимал, уже во всю планируя свою свободную взрослую жизнь. Впрочем, его планов никто не оценил. Соседские разборки за стеной мы слушали едва ли не целую неделю, я даже переживала, как бы дядя Игорь попросту не прибил непутёвое чадо, но, к счастью, чадо вымахало достаточно большим, чтобы в случае чего дать отпор. И пусть я не была согласна с методами, но общее недовольство семейства Орловых я разделяла.

К слову, это был тот редкий момент, когда мы с Анисимовой сошлись во мнениях.

— Поговори с ним, —  приказным тоном однажды велела она мне по телефону, должно быть отчаявшись вразумить своего “Лёшеньку”. — Он меня и слушать не хочет.

— А с чего ты взяла, что он меня услышит?

— Да он только тебя и слушает, — не скрывая обиды, посетовала бывшая одноклассница.

Что я должна была сказать Лёшке, я так и не поняла. Не уговаривать же его идти учиться на коммерческой основе. Были ещё, конечно, вечернее и заочное отделения, но в их силу я верила слабо. Пришлось решать ситуацию по-своему и идти к самому надёжному человеку в мире.     

— Пап, сделай что-нибудь, — с мольбой в глазах я уставилась на профессора Вознесенского.

— Аль, —  вздохнул отец, прекрасно понимая, чего я от него хочу. — Дай ты Алексею жить своей жизнью.

— Вот пусть сначала диплом получит, а потом делает, что хочет, — авторитетно заявила я.

— Дочь, ты же понимаешь, что мои возможности ограничены?

Вопрос был, скорее, риторический, но головой я всё же кивнула, понимая, что папа уже сдался.

И пусть в сфере высшего образования теперь царствовали другие законы, в определённых кругах имя отца ещё что-то да значило. К счастью, этими кругами оказался родной… матфак.

— Алебастр! Что я буду делать на матфаке?! — негодовал Орлов огнедышащим драконом, едва ли не пламя изрыгая. 

— Учиться! —  отреагировала я не менее эмоционально.

— Какой учиться?! Ты с ума сошла? Скажи спасибо, что я ещё помню, как столбиком делить.

— Там этим не страдают.

— Да, там просто страдают!

Заскрежетала зубами, обиженная на нападки в адрес святая святых. Наверное, что-то такое промелькнуло на моём лице, раз Лёшка вдруг решил сменить тон и извиниться.

— Алька, я вам с Борисом Игнатьевичем очень благодарен, но пойми же меня… Я правда в этом ни черта не понимаю. Я вылечу после первой же сессии!

— Я буду помогать, — торжественно пообещала ему. — Главное же, что вместе?

Последнюю фразу я добавила осознанно, понимая, что оспорить её у него просто не хватит духу.

Так и случилось, что первого сентября мы вновь вместе пошли учиться, ещё не зная, что впереди нас ждут сплошные жизненные разочарования.

***

Первый день в университете я встречала будучи самым счастливым человеком в мире, трепеща от ожидания, что вот сейчас начнётся “настоящая” учёба в кругу единомышленников, которые по моим скромным ожиданиям должны были всей душой ратовать за отечественную науку, а также из-за присутствия  под боком Орлова. Ну и подумаешь, что Лёшка был хмур и невесел, главное же, что здесь, рядом. 

— Аль, — вздохнул папа, наблюдая мою сияющую физиономию, — не строй пока грандиозных планов на будущее, за последние годы на факультете многое поменялось.

Я непонимающе хмурила брови и отчего-то куксилась, недоумевая, как папа может критиковать… “святое”. Я же помнила, как это было тогда, в далёкие девяностые. В нулевых жизнь заметно улучшилась, а значит, и в стенах вуза всё должно было нормализоваться.

Однако папа, как всегда, оказался прав, и разочарование пришло достаточно быстро. Всего лишь пару месяцев я пребывала в дикой эйфории, умудряясь заражать ею ещё и Лёшку, который со скрежетом, но всё-таки учился, по вечерам страдая со мной над высшей математикой. Вернее, страдал он, я же, верная самой себе, тянула его за уши вперёд, забывая поинтересоваться, надо ему это или нет.

Впервые розовые очки спали с меня в тот день, когда наша группа сдавала первые работы по начертательной геометрии. Я месяц гоняла Орлова, который порывался купить готовую работу, что в моём понимании было приравнено едва ли не к смертному греху. Лёша выл, ныл, маялся, но таки разродился вполне приличной работой, даже мой внутренний перфекционизм тихо млел в умилении.

И вот, в назначенный срок, мы стояли в коридоре перед аудиторией в ожидании, когда же преподаватель будет готова принять у нас работы.

Рядом стояла парочка наших одногруппников, которые обсуждали… за какую цену и у кого они покупали готовые работы. Моё недовольство жгучей волной расплывалось по венам, и пусть я ничего не сказала, но в глубине души была уверена в том, что наша преподавательница, гонявшая студентов в хвост и в гриву на парах (“женщина в латексе”, как прозвал её Лёха, с подозрением на тайные предпочтения строжайшей Виктории Андреевны), обязательно раскусит этих лоботрясов.  

Я даже ждала, что вот сейчас их выгонят из аудитории со скандалом. Не выгнали, работы приняли, ещё и отлично поставили.

Лёшка, наблюдавший работу моей мысли и скорбное лицо, шёпотом посоветовал:

— Дыши. Это нормально. Так все делают, почти по всем предметам…

Концовку он так и не договорил, наткнувшись на мой возмущённый взгляд.

Вечером я пытала отца, нервно размахивая руками во все стороны.

— Папа, преподаватели берут взятки! Или закрывают глаза на купленные работы, или… — дальше я просто задыхалась от возмущения.

— Дочь, — устало вздохнул отец, потирая переносицу. — Я же говорил тебе, что многое изменилось. Большинство моих коллег были вынуждены пересмотреть… свои принципы. А молодое поколение иначе и не умеет уже.