Я уже была готова к вопросам типа: “кто, как и почему”, но папа меня удивил, ровным тоном спросив:

— Ты уверена?

Вместо ответа я без лишних сомнений кивнула головой, ставя всех перед фактом.

На этом вопрос был закрыт. Нет, прочих допросов избежать мне так и не удалось, больше всех, как и положено, старалась мама, но я упорно стояла на своём, твёрдо заверив всех, что мой “роман” дело прошлого, и с его последствиями разбираться только мне.

А вообще, было нелегко начать воспринимать ребёнка внутри себя как новую маленькую жизнь, а не как некое явление, протекающее в моём организме. Даже когда Женя начала совершать первые едва ощутимые движения в моём животе, я будто смотрела на себя со стороны, с научным интересом относясь ко всему происходящему. Мне нравилось понимать, что всё движется в соответствии с графиком, обнаруживая закономерности, прописанные в книгах.

Однажды я отважилась позвонить домой Орловым. Мы уехали из города прежде, чем я успела прочесть первое письмо от Лёшки. Хотя кто знает, было ли оно на самом деле, впрочем он обещал. И мне хотелось верить.

Трубку взяла Катя.

Обрадовавшись знакомому голосу, с непривычной для себя болтливостью накинулась на неё с расспросами. Лёшина сестра отвечала по-особому сухо и холодно. Даже абсолютно не эмпатичную меня задело.

— Кать, —  разом свернула я всю свою болтовню, перейдя к главному, —  а у тебя есть адрес Лёшиной части?

— Зачем? — будто бы с издёвкой поинтересовалась бывшая приятельница.

Я немного зависла, ища нужный ответ. Ну не вываливать же на неё истинные причины: что-то мне подсказывало, что и без того колючая со мной Катя оценила бы мои известия.

— Ну как… написать ему хочу.

— Написать, — фыркнула Орлова-младшая. — Тебе разве не достаточно того, что случилось?

Внутри меня всё трусливо сжалось.

— С Лёшей что-то случилось?!

— Ещё спрашиваешь, — продолжала она морозиться. — Его ведь из-за тебя из университета выгнали. Нам Рита сказала! Он же ради тебя подрался. И в армию тоже поэтому ушёл!

— М-м-м-м, — не зная, что сказать, протянула, догадываясь, что, должно быть, Лёхиного адреса мне не видать.

— Ты ему жизнь сломала! — эмоционально заявила Катя и бросила трубку.

Я какое-то время сидела на месте, сжимая в руках телефон.

И ведь не то чтобы она была неправа…

Трубку всё же вернула на место, после чего накрыла ладонью свой уже наметившийся живот, впервые задумавшись о том, а нужны ли Орлову вообще мои новости. Со всех сторон выходило, что не очень, ему и без меня… нас… хватало сейчас трудностей и проблем. Винить  Алексея в этом я не могла. Да и себя, если честно, тоже. Просто… так получилось. Заключение было так себе, но это было единственное объяснение, которое не нарушило моего равновесия.

***

Жизнь как-то очень быстро вошла в ритм. На самом деле новость о моём положении не сильно изменила наш быт, по крайней мере до поры до времени. Я продолжала учиться, отдавая этому делу все свои силы и время, лишь иногда сдавая необходимые анализы и появляясь в женской консультации на плановый осмотр.

Новость о том, что у меня будет девочка, я восприняла с удивлением. И вовсе не потому, что я хотела мальчика. Но до того момента я ждала ребёнка как нечто абстрактное. И тут бац — и девочка. Напугалась порядком, ибо что я знала о воспитании девочек? Про потребности мальчиков я хоть догадывалась, имея изрядный опыт в организации Орлова. А тут, блин, девочка.

На оптимистичное замечание врача: “Воспитаешь по своему подобию”, отнеслась крайне скептично. Ну не было у меня гарантии, что этот мир переживёт вторую меня (в отличие от всех всех остальных, я как никто знала, на что способна моя неугомонная личность).

Успокоила меня мама, тонко уловившая тревогу, что зародилась у меня на душе.

— Алечка, мы же рядом, — ласково погладив по голове, обещала она. — Мы с папой всегда поможем.

— А что мне-то со всем этим делать? — позволила я себе минутную слабость.

— Тебе? — переспросила Инесса Робартовна. — Тебе учиться, диплом получать.

Ну да, в нашей интеллигентной семье никто не мог и помыслить, чтобы дочь осталось неучем. Пусть лучше рожает неизвестно от кого, а вот высшее образование — это да, без него никуда.

Но как ни странно, это помогло. Что такое “учиться”, я знала, умела, любила, практиковала. От такого любимого слова веяло спокойствием, надёжностью и стабильностью. И меня отпустило.

В университете к моей беременности отнеслись с подобающим интересом. И да, этим опять-таки было никого не удивить, но я была дочерью одного из преподавателей, чем не повод для обсуждений? Все, как-то очень быстро сопоставив одно с другим, решили, что мой перевод посреди года был связан именно с “залётом”. Разубеждать никого не собиралась, впрочем, меня и не спрашивали, предпочитая просто шептаться за спиной. Закалённая прошлым местом учёбы, относилась ко всем этим разговорам равнодушно, да и с особой неприязнью я здесь не сталкивалась, скорее так… человеческая страсть совать свой нос куда не надо.

***

Жене приспичило родиться в самый разгар летней сессии. Был июнь, тот самый, что с жарой и тополиным пухом. Я как раз только-только сдала экзамен по дискретной математике и мокрая из-за палящего солнца заявилась домой, торжественно объявив с порога: “Пора!”.

Испуганная мама вылетела из кухни, растерянно держа в руках тарелку и полотенце:

— Точно?

— Более чем.

И пока мама приходила в себя, я не спеша прошествовала в свою комнату, покидала нужные вещи в сумку, приняла душ и отправилась в роддом. Наверное, это всё-таки был шок, потому что порывалась сделать это пешком, благо мама вовремя перехватила меня на середине лестницы.

Доставив меня до пункта назначения на такси и передав в руки дежурной бригады, Инесса Робертовна перекрестила меня и, чмокнув в лоб, отпустила с Богом. Я, верящая в науку и не верящая в удачу, незаметно от родительницы поморщилась.

Дочь родилась почти уже ночью, порядком измотав меня. Поэтому когда всё было окончено и мне на грудь положили на удивление весомого ребятёнка, я толком не чувствовала ничего кроме облегчения и слабо выраженного любопытства.

Я любила её — давно, сильно, щемяще и бескрайне… Но боялась признаться в этом даже самой себе, поскольку материнские чувства на тот момент слабо вписывались в мою систему мира.

Это придёт чуть позже. А пока мы с Женей лежали посреди родового зала, измученные и уставшие, до конца не зная, что же нам делать друг с другом.

***

Его пальцы дрогнули на моём запястье, сжав его чуть сильнее. 

— Я никогда не винил тебя в той истории с универом, — торопливо проговорил Лёша, пока я всё так же продолжала безучастно разглядывать потолок, что так подло не желал дать мне повод  отвлечься. — Катя и не говорила ничего. Если бы… — он чуть не вернулся к напряжённому разговору на кухне, но вовремя осёкся и попытался отшутиться. — Всегда знал, что её в детстве нужно было пороть.

— Да ладно, — поморщилась я. — Она ни в чём не виновата, всего лишь озвучила то, что для неё казалось очевидным.

“Или то, что ей сказали думать…” — решила, но не озвучила. К чему было ворошить былые обиды. Но Орлов упорно пытался найти смысл в случившемся, ему нужно было злиться на кого-то — на меня, на сестру, родителей…

— Маргарита, — неожиданно жёстко выдал мужчина, лежащий на соседней подушке. — Она-то каким образом в это всё влезла?!

Я закатила глаза, удивляясь тому, какими всё-таки мужики наивными бывают.

— Наверное, не смогла смириться с двухлетним расставанием.

Теперь была очередь Алексея Игоревича удивляться.

— Мы тогда не встречались.

Еле сдержалась, чтобы не засмеяться.

— Это как?

— Элементарно. То утро… когда она встретила нас с тобой у подъезда. Она приходила попрощаться. Долго ревела что-то о том, что любит меня, но два года… это слишком много. Она бы не дождалась, и мы оба это понимали.

Я наконец-то оторвалась от потолка и круглыми глазами уставилась на него:

— Тогда как тебя вообще угораздило на ней жениться?!

— Это было сильно потом, — попытался увильнуть он.

— О да! — не удержалась я от ехидства, чувствуя, как вновь начинаю закипать.

Так, ладно, нервничать нам нельзя. Потолок, смотрим в потолок. А может, всё-таки его покрасить?! Потолок. Не Орлова.

Лёша немного помолчал, продолжая наблюдать за мной. А потом как-то невпопад поинтересовался:

— Почему Женя?

Неуверенно повела плечом.

— Потому что красиво. Оно такое… сильное и самостоятельное, — я была не сильна во всех этих метафорах и объяснениях, но не говорить же ему, что почти весь первый месяц своей жизни наша дочь была без имени, потому что я всё никак не могла определиться, чего хочу.

Мама тогда предлагала множество вариантов, то отталкиваясь от нашей длинной родословной, изученной ею практически до десятого колена, то призывая меня ориентироваться на святки. Я же просто смотрела на маленького детёныша, что вошкался у меня под боком, и всё пыталась разгадать её. Как код. Отчего-то мне казалось, что он обязательно должен был у неё быть и что лишь сама дочь знала, кто она. На тот момент у меня в голове царствовала странная смесь из мыслей, знаний и, видимо, гормонов.

В конце концов я стала склоняться к имени Софья, в честь Ковалевской. Но сам факт наличия у меня дочери настолько был далёк… от всякой логики и нарушал все возможные вероятности, что я просто решила отключить свой мозг и отдаться воле случая. Имя Женя пришло как-то само по себе.

— Вознесенская Евгения Борисовна, — повторила я, — красиво же…