— Окей, как я вижу тебе не хочется утомлять наших зрителей техничеcкими деталями и, напротив, не терпится поделиться личными предпочтениями. Итак… почему именно это амплуа — вратарь? Больше любишь позу лицом к лицу, чтобы держать тылы в безопасности? А жаль, поза сзади тоже порой приносит удовольствие.

Макс вскинул бровь, не ожидая, что Маделин так быстро сдастся и подхватит его игру. Но если решила отвечать в таком же духе, значит, у него были развязаны руки.

— Прости… но… думаешь, мне стоит держать свои тылы в безопасности?

Он запрокинул голову и расхохотался. Интересно, от рыжей требовали чёткого выполнения инструкций во время интервью или же импровизация тоже имела место быть?

— Никогда не считал, что мой тыл кому-то интересен, и я не о воротах конечно. Но если он настолько хорош, что ему посвятят целый блок интервью — я только за.

Кашлянув, Макс принял обманчиво серьёзный вид, и выдал, глядя прямо в камеру:

— Если говорить о моих личных предпочтениях, я люблю разные… позы. Главное, чтобы они приносили удовольствие, да. И в разных местах люблю вратарствовать. В душе например очень неплохо получается. По крайней мере, никто не жаловался. Давай следующий вопрос, уже не терпится узнать, какие части моего тела и какие тылы ты хочешь обсудить в прямом эфире.

— Ну почему же только я? Судя по всему, твои тылы очень возбуждают наших зрителей и зрительниц, — усмехнулась Маделин, но по тому, как ее пальцы с силой сжимали планшет, который она наверняка мечтала разбить о его голову, можно было понять, что он успел вывести ее из себя. — Вот, например, девушка с ником Сиси Секси в Твиттере интересуется: какие женщины тебе нравятся и в каких местах — кроме душа, конечно — можно тебя встретить? Она тут и телефончик оставила, я тебе его передам после эфира.

— Ник зачётный. Люблю все ники, где присутствует слово «сиси», лишь бы по факту они оказались женскими, — тоном знатока проговорил Макс и покивал с самым серьёзным видом, хотя ему снова хотелось ржать. Особенно от того, насколько бурно на всё реагировала Маделин.

— А на типичный для хоккеиста вопрос отвечу так: мне нравится, чтобы в женщине была перчинка. Это как в хоккее — проходных эпизодов может быть много, а реальных голевых моментов раз два и обчёлся. Так что меня можно встретить на матчах моего клуба, а чтобы мне понравиться — достаточно иметь привкус зелёного чили. А лучше рыжего.

Он посмотрел на Мэдди, снова вскидывая бровь и, не сдерживаясь, растянул губы в довольной ухмылке. Перед глазами, несмотря на усталость от только что проведённого матча, замелькали картинки той ночи, что они провели вместе. Пожалуй, зря он так поспешно распрощался с журналисткой. Она таила в себе куда больший потенциал, чем тот, что он уже успел распробовать. Впрочем, в этом случае всё у них было впереди.

Пока он говорил, Мэдди что-то быстро набирала в планшете и, едва Макс закончил, внешне невозмутимо улыбнулась в камеру:

— Как вы уже, должно быть, поняли, дорогие зрители, Сиси на русском означает "грудь". Так что у задавшей вопрос девушки все шансы понравиться Максу Беккеру.

Снова переведя на него взгляд, Маделин добавила с оттенком язвительности:

— А насчет чили я с тобой согласна. Зеленый для твоих сексуальных аппетитов, о которых ты нам столь подробно поведал, явно недостаточно выразителен, зато он такой единственный. — Она склонила голову набок и, глядя на Макса подчеркнуто заинтересованно, задала следующий вопрос:

— И сколько же, кстати говоря, в твоей жизни было реальных голевых моментов? Или тебе уже забили решающую шайбу и Сиси с ее сисями и разочарованным геям со всей Северной Америки можно расслабиться?

Макс ожидал этого вопроса. Чтобы Мэдди да упустила возможность спросить о том, что до сих пор звучало в его мозгу приятным рефреном? Да никогда. Неужели она и вправду не поинтересовалась тем, насколько глубоко он женат?

— Тебе перечислить все реальные голевые моменты? Боюсь, это будет очень унылый и краткий рассказ, — покачал головой Макс. — Хотя, о чём это я? Учитывая обрисованные тобой перспективы всех разочаровавшихся, мне лучше сделать вид, что мне давно пробили буллит, который я не смог блокировать. Тем более, что совсем недавно одна журналистка обвинила меня в том, что я уже связал себя узами Гименея. Не спрашивай меня, кто это был.

Макс сжал переносицу пальцами и покачал головой.

— Всё равно не скажу. Потому что в этом вопросе она была крайне некомпетентна. Зато в других — весьма блистательна.

Он снова улыбнулся в камеру и полюбопытствовал самым невинным тоном:

— Не пора ли нам кончать?

— Кончай, — милостиво разрешила Маделин. — Можешь всем нашим зрителям показать, как ты любишь это делать, — заявила она с вызовом, осклабившись нарочито мило.

— Спасибо за разрешение, — кивнул ей Макс, поднимаясь со своего места, после чего перекрыл расстояние, разделяющее его с Мэдди, и одним рваным жёстким жестом привлёк её к себе, впиваясь в губы журналистки совсем не целомудренным поцелуем.

— Это был репортаж с места событий, и русские хоккеисты привыкли кончать именно так. До встречи! — повернулся он к камере и, махнув рукой, вышел из раздевалки «Скорпионов».

Если до этого момента он совсем не горел идеей отправляться на вечеринку по случаю коммерческого матча, то теперь перспектива оказаться там заиграла перед ним самыми бурными красками.

Часть 1. Отрывок 11

Это был конец. Полный и абсолютный конец всего — ее карьеры, ее спокойной жизни, ее едва обретенной стабильности.

А все потому, что Макс Беккер совершенно непостижимым образом постоянно выводил Мэдди из себя. Так, что ее неконтролируемо несло без малейшего шанса на то, чтоб остановиться. Но, справедливости ради, только себя саму она могла винить в том, что теперь ее однозначно уволят.

Возможно, если бы это было какое-то дешевое ток-шоу, все произошедшее в прямом эфире прошло бы на «ура». Но у них был узкоспециализированный канал, на котором явно были неуместны разговоры про перчик, душ и сиси. В итоге удовольствие от пикировки с младшим Беккером было кратковременным и сомнительным, а вот последствия для ее карьеры — катастрофическими и разрушительными. И на этот раз при всей своей изобретательности она уже не сумеет ни выкрутиться, ни что-либо исправить.

А значит — ее снова ждут попытки найти себя, свое место в жизни и новый дом. Тот дом, которого у нее никогда не было. То ощущение причастности к кому-то или чему-то, которого всегда ей не хватало. То, что обрела только здесь, в Сан-Франциско, но бездумно потеряла.

Мужественно завершив эфир с таким видом, будто ничего необычного тут не произошло и это не ее сейчас целовал перед тысячами зрителей Макс Беккер, Мэдди отключила и сняла с себя гарнитуру, не желая выслушивать вопли со студии о срыве нормального интервью и риторические вопросы о том, не спятила ли она, позволив себе устроить подобное шоу.

Ибо теперь понятно было уже не только ей — она и впрямь спятила. Сначала самолично перечеркнула карьеру на CNN, к которой долго и трудно шла, теперь уничтожила плоды всех своих трудов на Скорпионз-тв. И оба раза — из-за двух одинаковых с лица мужчин, у которых, впрочем, похоже, и в характере было больше схожего, чем они сами подозревали.

Потому что этот поцелуй — выходка, которую она могла бы приписать скорее Марку Беккеру. А впрочем, что она знала вообще об этих людях? Ей казалось, что она неплохо изучила капитана Сан-Франциско, но тот при всей своей популярности, которая создавала иллюзию того, что люди знают о нем многое, на самом деле открывал только ровно то, что хотел открыть. О Максе она знала и того меньше, потому что их сексуальные упражнения вряд ли приблизили ее к пониманию этого мужчины хоть на миллиметр. Если призадуматься, их отношения с младшим Беккером не заладились с самого начала, и ей вообще не стоило с ним связываться. Но когда она оказывалась рядом с Максом, постоянно возникало нечто, что было сильнее ее. Сильнее разума и силы воли.

Но теперь было покончено со всем. И с Максом Беккером, и с Сан-Франциско заодно. Только вместо ожидаемого облегчения после интервью она осталась с чувством опустошения.

Прежде, чем в свою очередь покинуть раздевалку, Мэдди обвела ее неторопливым взглядом, словно хотела сохранить в памяти каждую, даже самую мелкую, деталь обстановки. Потому что чувствовала — она сюда уже не вернется.

Маделин пробежала глазами по табличкам с именами игроков, обозначающими занимаемое ими в раздевалке место — Беккер, Харвуд, Дюбуа, Ларссон… люди, ставшие для нее близкими. Люди, которые вряд ли вспомнят о Маделин Хантер на следующий день после того, как ее вышвырнут с канала.

У нее было какое-то потрясающее свойство не оставлять следа в людских жизнях. Никто о ней не сожалел, никто не искал, никто не вспоминал. Мэдди-невидимка. Мэдди-пустое место.

Вспомнилось вдруг, как первые пятнадцать лет своей жизни она мечтала, что мама найдет ее однажды. Что скажет, как пожалела о том, что выкинула ее, точно мусор, отторгла, будто ненужную, вредную часть своего организма. Скажет, что не приходила так долго, потому что искала её все эти годы. А может, скажет, что она не хотела ее бросать, что ее отобрали, украли, как в нелепых мелодрамах… Мэдди поверила бы всему. Лишь бы ушло это чувство пустоты и ненужности.

Но оно никуда не девалось, только усиливалось с каждым прожитым годом. Возможно, ей было бы проще, если бы она постоянно жила в приюте, но вместо этого ее регулярно брали временные семьи. В основном — ради денег, которые платили тем, кто давал сиротам пристанище, хотя некоторые действительно относились к ней по-доброму, но никому она была не нужна настолько, чтобы оставить ее. Не на время — навсегда. Чтобы дать настоящий дом и чувство принадлежности.

Наверное, что-то было не так в ней самой, что никто ее не хотел. Что ни в чьем сердце она не вызывала отклика. Ни тогда, в детстве, ни теперь.