Долго ждать не пришлось.

— Что это? — спросил Макс, осторожно вынимая из тарелки огромную кость.

— Кость, — констатировала Мэдди очевидный, казалось бы, факт.

— Это такой намек?

— Какой намек?

— Знаешь, Мэдди, в России есть такая поговорка: мужчина — не собака, на кости не бросается. Но ты, по-видимому, считаешь наоборот.

Она смотрела на него, озадаченно закусив губу и никак не могла понять, причем тут собаки. Хотя о том, что с костями, похоже, вышла какая-то накладка, догадаться было нетрудно.

— Ты попробуешь? — все-таки спросила Мэдди с надеждой.

Вздохнув, Макс взялся за ложку и, отломив от свеклы кусок, положил его в рот, но, даже не успев разжевать, тут же выплюнул.

— Что это? — задал он снова пугающий вопрос, и Мэдди поняла, что накладка, похоже, случилась не только с костями.

— Свекла, — все же ответила она неуверенно и услышала, как он вздохнул.

— Это не свекла, это — репа.

И пока она, недоуменно хмурясь, пыталась осознать свой провал, муж встал из-за стола и сказал:

— Вот что, Мэдди, поехали в ресторан.

В ресторан? После всего, что она натерпелась на этой кухне и в магазине? После нескольких часов мучений, которые он совершенно не оценил? А ведь мог хотя бы соврать, что это вкусно!

Возмущенная и обиженная, Мэдди недолго думала, что ей дальше делать с этим проклятым борщом. Подняв тяжёлую кастрюлю с невесть откуда взявшейся силой, она выплеснула ее содержимое — к счастью, подостывшее — Максу в лицо.

— А вот это не намек, это — прямой текст! — сорвалась Мэдди, но, увидев выражение лица мужа, поняла, что данная выходка совершенно не помогла ему осознать, какую обиду он ей нанес пренебрежением к ее стряпне. Более того — его взгляд ясно давал понять, что Мэдди лучше бежать отсюда и как можно быстрее.

Сорвавшись с места, она понеслась к двери, но была поймана в считанные мгновения.

— А вот за это придется ответить, Мэдди, — сказал Макс, отряхиваясь от красной жидкости как тот самый пёс, которого он только что упоминал. — Но тебе ведь не привыкать, правда?

Крепко держа Мэдди за локоть, он потащил ее в ванную комнату, где быстро избавился от одежды — и от ее, и от своей собственной. Его пальцы больно впивались в ее руку, когда он вталкивал Мэдди в ванну, но она терпела молча. Страх, который испытала в тот момент, когда поняла, что зашла слишком далеко, внезапно сменился странным, извращённым предвкушением.

Скрестив руки на обнаженной груди, словно хотела таким образом защититься от мужа, Мэдди, все также безмолвно, смотрела на то, как Макс смывает с себя остатки ее неудавшегося борща. Смотрела на его спортивное, сексуальное тело и даже сейчас, когда понятия не имела, как он заставит ее ответить за то, что она сотворила, все равно его хотела. И почему-то была уверена: ей понравится даже это.

Когда Макс выключил воду и взглянул на нее — как-то по-особенному пронзительно — Мэдди едва подавила дрожь и лишь упрямо задрала подбородок.

— Нагибайся, — скомандовал он, подталкивая ее к борту огромной ванны. — Буду выбивать дурь.

Она прекрасно понимала, каким образом он собирался это делать. Более того — сама хотела этого. Хотела от него того, чего не позволяла никому другому.

— Давай, — ответила коротко, нагибаясь и опираясь руками о борт, бросая Максу вызов одной только этой позой.

Первый шлепок был мягким, почти ласковым. Второй — уже грубее. И чем ощутимее становились удары ладони Макса, тем более сильное возбуждение испытывала Мэдди, удивляясь самой себе.

Ощущение разгорающегося пламени, начавшееся с ягодиц, постепенно расползлось по всему телу, заставляя Мэдди чувствовать себя, точно в горячке, когда голова совершенно перестала соображать и осталась лишь жажда, вылившаяся в сумасшедшую потребность быть заполненной им — до предела.

— Хочу тебя… — выдохнула она и вскрикнула, когда Макс резко вошёл в нее сзади и принялся вбиваться с таким остервенением, что оно действительно могло сойти за наказание.

Но не для нее. В тот момент, когда она из последних сил выстонала имя мужа, Мэдди уже готова была сварить ещё миллион борщей. И миллион же раз их вылить ради того, чтобы повторить это сумасшествие снова.

Часть 2. Отрывок 8

Фиаско, которое потерпела Мэдди в приготовлении борща, тем не менее, не отбило в ней охоту завоевать не только тело, но и хотя бы — для начала — желудок Макса. Поэтому через пару дней Маделин взялась за выпекание торта, что в ее понятии было величайшим подвигом, на который только способна жена.

На сей раз, от греха подальше, она решила воспользоваться рецептом на родном английском языке. До поры, до времени все шло, казалось бы, хорошо. Вернее — было таковым до того рокового момента, как Мэдди прочла:

«Взбить смесь до такого состояния, чтобы, когда вы перевернёте миску, содержимое не выпало».

Недолго думая, Мэдди опрокинула посуду и тут же обнаружила результат своих трудов на полу.

— Черт! — выругалась она, размышляя о том, можно ли подобрать это добро с пола и снова использовать, как-то очистив от посторонних примесей или не стоит рисковать здоровьем мужа и лучше начать все заново, а то и вовсе плюнуть на то, в чем она была, похоже, совершенно безнадежна?

Пока Маделин мучительно решала эту дилемму, из коридора послышался шум, явно дававший знать, что Макс вернулся домой раньше, чем она ожидала. Испуганно заметавшись по кухне в поисках того, чем можно было убрать с пола случившуюся неожиданность, Мэдди сама не заметила как наступила обнаженной ступней в загубленную смесь и, поскользнувшись, во мгновение ока растянулась на полу. Приземлилась она при этом так, что оказалась в позе с широко разведёнными в стороны ногами. И прежде, чем успела хотя бы сесть, обнаружила, что Макс уже вошёл в кухню и, едва сдерживая смех, оглядывает устроенный ею погром.

— Знаешь, мне определенно нравится, что ты встречаешь меня в такой позе.

— Не смешно, — пробормотала Мэдди, зажмурившись от чувства стыда.

— А я и не шучу, — сказал он, помогая ей встать. — Быть готовой для мужа — твоя главная обязанность.

— Я никогда не научусь готовить, — пожаловалась Мэдди, почти готовая расплакаться.

— Пока ты хороша по части иных супружеских обязанностей, я готов закрыть на это глаза.

Взгляд, которым Макс сопроводил эти слова, не оставлял сомнений в том, что он говорит искренне, но Мэдди вдруг испытала чувство, очень близкое к отчаянию. Конечно, на их сексуальную жизнь пожаловаться было просто невозможно, вот только рано или поздно этот пыл, вероятно, остынет, и что после этого останется между ними — ей было страшно даже предположить.


Появиться на домашнем матче «Скалы» Мэдди решилась далеко не сразу. Но когда она наконец вошла в ту самую ВИП-ложу, где когда-то сидела в джерси Макса белобрысая Барби, испытала чувство огромного удовлетворения. От того, что именно она, Мэдди, занимает теперь это место на законных основаниях. От того, что этот мужчина, защищающий ворота питерского клуба, принадлежит ей одной и об этом отныне все знают. От того, что носит его свитер — тот самый, с запахом пота и побед.

— Вы жена Макса, верно? — обратилась к ней светловолосая женщина, едва стоило Маделин устроиться в соседнем с той кресле.

— Я не говорю по-русски, — улыбнулась она с сожалением, не без труда выговорив единственную фразу, которую знала на чужом языке.

— О, так это замечательно! — обрадовалась собеседница, тут же переходя, к счастью, на английский.

— Простите? — не поняла Мэдди.

— Я как раз хочу подтянуть свой английский, так что вы мне в этом поможете, — расплылась в улыбке женщина и, протянув руку, представилась:

— Ольга Белова, жена вон того медведя под номером семьдесят семь, — кивнула она на площадку.

— Маделин Хан… Маделин Беккер, — поправилась Мэдди, пожимая ладонь Беловой и испытывая неожиданное удовольствие от того, как звучало ее имя в сочетании с фамилией Макса. — Можно просто Мэдди, — добавила она с улыбкой.

— Очень приятно, Мэдди. Вы американка?

— Да. Я жур… Бывшая журналистка, — снова исправилась Маделин.

— Тяжело, наверное, в чужой стране? — поинтересовалась Ольга, и в ее глазах Мэдди прочла понимание, породившее внутри неожиданное желание довериться этой женщине.

Конечно, она не собиралась рассказывать о своих неудачах в кулинарном искусстве, но кое в чем вполне могла признаться новой знакомой.

— Нет, все хорошо… в целом, — ответила Мэдди. — Просто иногда совершенно не знаю, куда себя деть. У меня совсем нет знакомых в России.

— Теперь — есть, — решительно заявила Ольга и тут же перешла на «ты»:

— Кстати, как ты смотришь на то, чтобы помочь мне кое в чем? Я, как и многие жены хоккеистов, занимаюсь по мере возможностей благотворительностью. На днях хочу отвезти в детский дом игрушки и буду очень рада, если ты захочешь ко мне присоединиться.

Мэдди невольно закусила губу. Детский дом… одно только это словосочетание рождало внутри горечь, от которой она так и не сумела избавиться за всю свою жизнь. Ворошить тяжёлые воспоминания — последнее, чего хотелось Мэдди сейчас, в ситуации, когда беспокоиться и без того было о чем. Но та искренность, с которой ей предлагала свою компанию Ольга, помешала Мэдди сказать категоричное «нет».

— С удовольствием, — ответила Мэдди, надеясь, что ее лицо не противоречит сказанным словам.


Визит в детский дом произвел на Маделин впечатление ещё более гнетущее, чем она того ожидала. И дело было даже не в ее собственных воспоминаниях, а в том, какой ужас и боль она испытала, увидев, как живут эти брошенные, никому не нужные дети.

Жизнь в приюте в Небраске не была ни легче, ни лучше, чем здесь, но все же там у детей не было таких затравленных лиц, какие она встретила в этом детском доме. Не было потрескавшихся стен, давно не видевших ремонта, не было затертого до дыр белья. Не было атмосферы, давящей настолько, что даже дышалось с трудом. И если ее саму, точно машину на прокат, часто брали и возвращали обратно приемные семьи, то многие из этих детей вообще не знали, что такое семья. И Мэдди даже не знала, что хуже — сменить множество домов, ни один из которых так и не стал для тебя родным или вообще не знать иного дома, кроме этого учреждения, один только вид которого вызывал нервную дрожь.