«Elana 1987: А по-моему, героиня так просто не отделается. Ей придётся тяжело. Я не знаю, что за замысел у автора, но надеюсь, что здесь обойдётся без тройничков. Нет, если он просто мелькнёт — это одно. Но такие отношения обречены на провал. Ни один мужик в здравом уме не станет делить свою женщину с другим. Если он не полный идиот».


Алиса сделала глубокий вдох. Конечно, ни один и ни другой «мужики» не были идиотами, а вот она определённо сглупила, когда не думала о возможных последствиях. Elana1987 была права на все сто. Героиня так просто не отделалась. И ей уже пришлось тяжко.

Наскоро просмотрев остальные комментарии, среди которых в основном были восторги и мнение, схожее с тем, что высказала Elana, Алиса всё же выключила ноутбук, погасила свет и устроилась на своём излюбленном месте в спальне — широком подоконнике, где можно было усесться, обнять колени руками и смотреть на заснеженный сад.

Спать не хотелось. Желание снова взяться за клавиатуру тоже исчезло. Алиса смотрела на пятно света от уличного фонаря, расчерченного тенями от ветвей деревьев. Пожалуй, хотя бы на несколько часов ей нужно было взять паузу ото всего и просто подумать. Возможно, запоздало. А возможно — как раз вовремя.

* * *

— Улыбочку!

Глаза Марка ослепила резкая вспышка камеры. Проморгавшись, он увидел перед собой чёртову рыжую журналистку.

Вот же сучка. Завтра его фото с бокалом виски в руке обойдет все таблоиды. Как будто мало поводов для скандала после всего, что произошло на сегодняшнем матче. Драка двух братьев Беккеров, психованная выходка со сломанной клюшкой, исключение его из игры… признаться, он не ожидал от Байлсмы подобной твердости. Этот типчик в очках, нервно жующий жвачку, был ненамного старше самого Марка и казался ему не слишком значимой фигурой. Зато он, в отличие от Марка, уже успел завоевать кубок Стэнли, причем в роли тренера.

Ладно, насрать. Скандалом больше, скандалом меньше…

Марк ослепительно улыбнулся и отсалютовал журналистке бокалом:

— Твоё здоровье!

Ещё одна вспышка. Отличный, должно быть, получился кадр.

— А у тебя странная манера ухаживания, — продолжал Марк. — Сначала просишь тебя отпустить, теперь преследуешь меня.

— Не льстите себе, мистер Беккер. Я преследую не вас, а сенсацию.

Похоже, она не слишком-то опытная. А то бы знала, что спортсмен с вискарем — это вовсе не сенсация, а вполне обычное дело. Главное — знать, когда следует остановиться.

— Ну что, садись, раз пришла. — Марк кивнул на стул напротив.

Мгновение она поколебалась, потом села.

— И часто вы устраиваете такие попойки?

Он чуть не расхохотался. Да видела ли она в своей жизни настоящие попойки?

— Это интервью? — спросил с ленивой улыбкой.

Она задумалась, потом сказала:

— Нет. Мне просто любопытно.

— Жаль. Когда будешь готова к интервью — найди меня, крошка. Уверен, для тебя это не составит труда. — Марк снова криво усмехнулся и сделал долгий глоток.

— Маделин, — сказала она.

— Извини?

— Мое имя — Маделин, а не крошка.

— Окей. Буду ждать твоего созревания, крошка Маделин. Для интервью, конечно же.

Бросив на стол несколько крупных бумажек — более, чем достаточно, чтобы заплатить и за себя, и за нее — Марк встал. Хоть компания этой девчонки и была достаточно занятной, чтобы отвлечься от всех неприятностей, он не хотел вконец подорвать спортивный режим. Как бы там ни было, он все ещё оставался профессионалом.

Распрощавшись с девушкой, он вышел из бара. И снова — морозный воздух по ноющей груди. Такой холодный, что кажется, если дышать им долго-долго, то можно заморозить внутри все. Все чувства. Все желания. Всю боль.

И снова — такси. Российская поп-музыка из колонок водителя. Тоскливые завывания о несчастной любви, неожиданно сильно бьющие по нервам.

И снова — мысли. Бесконечные, разъедающие разум и душу.

И снова — «Марриот». Толпящиеся в холле люди, среди которых ощущаешь себя ещё более одиноким и пустым.


Он узнал ее, хотя она стояла к нему спиной. Незнакомка, по всей видимости, сдавала ключи от своего номера на стойке регистрации. Чемодан в ее руке не оставлял сомнений в том, что она уезжает. Бежит. От него? Или от себя? И означало ли это бегство конец ее отношений с Максом? Скорее всего, да. Насколько Марк знал своего брата, тот не простил бы того, о чем он ему сказал в приступе гнева. Ни ей, ни самому Марку.

Он быстро прошел к лифту, не желая больше видеть ее. И в этот момент понял вдруг, что это — закономерный конец всей истории. Пусть убирается. Жаль только, что он сделал все так грязно. Так, как не имел права делать, но где гарантия того, что она не изменила бы Максу с кем-то ещё? Может быть, своим мерзким поступком он невольно открыл и брату, и себе, глаза на нее.

Марк вспомнил, как все начиналось. Как просто она пошла с ним в первый раз. Как охотно трахалась с двумя. Как легко перешла потом в постель к Максу.

К горлу подступила тошнота. Марк вышел из лифта и вошёл в номер. Во рту ощущался мерзкий привкус. Отвращение. К себе. К своим поступкам. К ней.

Господи, если подумать, эта женщина вела себя, как натуральная шлюха, а он натворил из-за нее столько дерьма. Что же он наделал? В груди снова заныло, напоминая о том, что теперь не заживёт никогда.

Сегодня он потерял брата, он чувствовал это. Марк ощущал себя так, словно от него отсекли половину. И бесполезно было говорить себе, что они с Максом никогда особо и не были близки. Несмотря на все преграды между ними, у них был шанс однажды все исправить. Теперь он оказался безнадежно упущен.

Черт возьми, да ни одна баба не стоила того, чтобы потерять брата. Ни одна! Тем более такая. Марк сел на кровать и уронил голову на руки. И тут же ощутил, как что-то впилось в лоб. Вскинув голову, он увидел блеск браслета на своей руке. Он посмотрел на него с ненавистью и яростно сорвал со своего запястья. Хватит! Он больше не станет вспоминать о той, что не принесла ему ничего, кроме саморазрушения. И не только не принесла, но и отняла. Брата. Самоуважение.

Она, конечно, никогда и ничего ему была не должна. В том числе и поступать так, как ему хотелось бы. Более того — ясно дала понять, что не желает продолжения отношений с ним, когда даже не сказала ему своего имени. А он, задетый этим, увлеченный ореолом таинственности, носился со своей страстью, как одержимый. И натворил такого, что никогда не сможет себе простить.

Прокручивая раз за разом в голове эпизод с ударом, приведшим к драке, Марк пришел к выводу, что не мог бить в плечо нарочно. Слишком высокие скорости для расчётливого удара, слишком огромное желание забить, чтобы думать о чем-то еще. Но он признался себе, что в тот момент он эгоистично хотел, чтобы Макс исчез. Чтобы не было этого неугасающего чувства одиночества и отсутствия цельности. Чтобы мать в детстве была рядом, потому что у нее не было бы возможности выбрать кого-то другого. Он презирал себя за это, но…

Но ведь в глазах Макса он видел ту же ярость. И она родилась не сегодня. Она была гораздо более застарелой, как и у самого Марка. Хотя какие причины у Макса ненавидеть его?

Марк сам отдал ему незнакомку. И сам отнял… Он мог утешать себя теперь только тем, что избавил брата от суки, которая наверняка наставляла бы Максу рога если не с ним, так с кем-то ещё. Ведь он не принуждал ее, не насиловал. Она не выразила никакого протеста относительно того, что он творил с ней на этой кровати. Хотя смог бы он остановиться, если бы она попросила — не знал.

Гадкий привкус во рту усилился. Марк встал и прошел в ванную, прыснул себе в лицо холодной воды, прополоскал рот, но тошнотворная горечь не исчезала. Опершись мелко подрагивающими руками на края раковины, Марк посмотрел в зеркало, ища там ответа на мучивший его вопрос. Чем он заслужил неприязнь брата? Что сделал не так?

Конечно, им давно стоило поговорить начистоту и найти пути сближения. Не молчать о проблемах, которые породило раздельное детство. Но никто из них этого не сделал. Даже тогда, когда появился интернет и куча приложений, которые позволяли общаться чаще.

Почему? Почему они не сделали такой простой вещи, почему не поговорили?

Глядя на своё отражение, Марк признался себе: он боялся быть отвергнутым. Он боялся этого всю свою жизнь. Боялся, что Макс, в отличие от него, совсем не нуждается в брате.

Поэтому он и бросал женщин легко и быстро, не давая им возможности сделать это первыми. Как поступила его мать. И, возможно, именно этого — молчаливого ухода — он и не мог простить незнакомке.

Он и себе не давал возможности привязаться к кому-либо до такой степени, что терять человека стало бы больно. Не выказывал чувств, будто этим можно было защититься от боли.

И вот теперь все это привело к тому, что они с Максом хуже, чем просто чужие. И отныне Марку придется жить с мыслью о том, что собственные комплексы и разрушительная ярость разделили их окончательно. Придется заставить себя забыть о том, что у него есть брат, более для него недоступный. Ему лучше вообще забыть это слово — «брат». Содеянного Марк не мог простить даже сам себе и тем более не рассчитывал на прощение Макса. Хотя знал, что до конца жизни его будет преследовать вопрос о том, откуда в глазах брата взялась эта ненависть. Марк никогда не забудет этого взгляда, ранящего острее, чем что бы то ни было.

Вернувшись в комнату, он достал из кармана джинсов выключенный телефон и бросил на прикроватную тумбочку. Не хотел сегодня ни с кем говорить. А главное — знал, что там будет куча пропущенных звонков, среди которых, тем не менее, больше никогда не будет одного — самого важного.