Но оставалось кое-что ещё, что им следовало обсудить. И Марк хотел покончить с этим прямо сейчас. Оставить здесь, на этой кухне с деревянными стенами, среди букв недоразгаданного матерью сканворда, утопить в абсенте, растворить в пьяных слезах… Он так давно не плакал. С тех пор, как лишился брата. Чем не повод разрыдаться теперь, когда он снова его обрёл?..

Он вернулся за стол следом за Максом и взял одну из бутылок.

— Давай прямо из горла, — сказал Марк и, чокнувшись, каждый из них сделал глоток горького напитка. Но Марк уже не чувствовал вкуса полыни так остро.

— Макс… Я должен сказать. Просто чтобы покончить с этим раз и навсегда. — Марк хмуро уставился на вытканную узорами светлую скатерть, ощущая, как неожиданно начинает ныть сердце. — О той женщине… — он запнулся на миг и повторил с горькой усмешкой:

— О той женщине… которая даже не сказала мне своего имени. Ушла из моего дома молча, а потом я вдруг увидел ее у Стейси… — Картины той ночи проплыли перед глазами, вызывая не столько отвращение, сколько ноющую боль. — Я отдал ее тебе, потому что видел, что она тебе понравилась. Не меньше, чем мне самому… — Губы Марка снова сложились в болезненную усмешку. — Недаром мы близнецы… И вот я швырнул ее тебе, словно использованную вещь, думая, что мне не нужна та, что готова трахаться с двумя, а сам… А сам медленно сходил от этого с ума. И в том, что случилось на Олимпиаде, виноват в первую очередь я. Потому что в ее присутствии просто дурел. Переставал соображать… Это было сильнее меня. Но я себя не оправдываю. Просто не хочу, чтобы на нее ложилась моя вина. — Марк потер переносицу и вздохнул. — Я — твоё уродливое отражение, Макс… Похоже, при рождении мне достались одни пороки. — Марк снова покачал головой с невеселой усмешкой и отпил из бутылки уже тёплый абсент. Говорить о незнакомке было неприятно, но легче, чем все, что он сказал до этого. Потому что теперь Марк знал — Макс принимает его таким, каков он есть.


— Знаешь, я ведь тоже думал о ней именно так. Как о вещи, которую ты мне отдал, — мгновенно отозвался Макс, хотя, видит Бог, хотел поначалу умолчать обо всём и отделаться лишь краткими фразами. Но Алиса стала своего рода катализатором в том, что должно было неизбежно случиться. И они оба замешали её во всё это. Оба — а не один лишь только Марк. — Мало того, она сказала мне примерно то же самое. Сравнила себя с игрушкой, которую не смогли поделить два брата.

Он помолчал, глядя на бутылку в руках. Алкоголь не опьянил, не принёс и лжеэйфории, которой обычно ожидаешь от спиртного. Да этого Макс и не желал. Наверное, и сегодня у них напиться не выйдет. По крайней мере, пока.

— И наверное, она права. Или была права, потому что для меня Алиса в прошлом. Её зовут Алиса, если ты ещё не в курсе. — Макс снова приложился в горлышку бутылки, делая внушительный глоток. Горький привкус напитка показался слишком приторным, потому что на губах осела совсем другая горечь.

Всё ведь могло быть совсем иначе, не встреть Алиса Марка первым. Или если бы они с братом были более близки — всё было бы совсем иначе. Они бы просто не пошли на то, на что решились тогда. Каждый по своей причине.

— И ты зря переживаешь из-за того, что тебе достались только пороки. Хоть это не так, я не стану тебя убеждать в обратном. Девушки любят плохих парней. И наверное, Алиса — не исключение.

Он вздохнул и снова выпил абсента, наконец, чувствуя, как тот начинает обволакивать сознание.

— Хотя, о чём я? Ты нравишься — или нравился — ей совсем по иным причинам. Да и я не знаю, насколько бы мои желания сделать её своей были настолько же острыми, если бы всё началось иначе, — наконец признался Макс. — Одно знаю точно: другого способа сделать всё иначе у меня не будет, да я его и не хочу. Для меня с ней всё в прошлом, Марк.


"Игрушка, которую не смогли поделить два брата…". Да, он не должен был поступать с ней так, не имел на это права. Не имел права оставлять номер Макса, не имел права делать с ней в своём номере то, что сделал, не имел права решать чужую судьбу. Но во всем, что касалось Алисы, Марк словно лишался рассудка и способности себя контролировать.

С каждым последующим словом брата он ощущал, как все сильнее пересыхает горло. Марк отодвинул от себя бутылку, зная, что алкоголь не сможет удовлетворить этой жажды.

Когда Макс договорил, Марк издал хриплый смешок и, осторожно подбирая слова, сказал:

— Вот именно, Макс, о чем ты? Алиса ушла от меня, не сказав своего имени, не оставив возможности ее найти. Разве так поступает женщина, когда ей нравится мужчина? А с тобой у нее было все иначе. Если бы я не влез… — Марк повертел в руках почти допитую бутылку, мысленно перебирая все, что случилось с их первой с Алисой встречи. Ища в этих немногочисленных воспоминаниях подтверждения тому, что говорил Макс. Желая найти. И вместе с тем — страшась этого. Гораздо проще сейчас было похоронить прошлое, чем ворошить его. Проще, но… Но сколько раз уже он делал так, как проще? Проще было молчать о проблемах между ним и Максом, проще было выкинуть Алису из своей жизни, не борясь за нее… К чему привело его все это “проще”? Ни к чему хорошему — определенно.

Погруженный в эти мысли, он медленно заговорил, словно размышлял сам с собой:

— Я думал, что если ей буду нужен именно я — она спросит у тебя мой номер. Но она сделала иной выбор. Ладно, — Марк махнул бутылкой, словно отгонял от себя то, что по-прежнему не мог понять. А сейчас — и не хотел. Сейчас ему было достаточно того, что у него снова есть брат.

Тихие, шаркающие шаги прервали ненадолго воцарившееся молчание. На пороге кухни появился отец — сгорбившийся, постаревший разом на несколько лет, с красными глазами, выглядевшими дико на бледном лице.

Марк и Макс синхронно подняли головы и посмотрели на него. Бен подошёл ближе, придвинул к себе стул и сел между ними.

Чувствуя, что настало время расставить все точки над “i”, Марк задал вопрос, который мучил его уже на протяжении почти тридцати лет:

— Почему? Почему, папа?

Папа. Как давно он не называл его так. Словно за безликим “Бен” можно было скрыть своё разочарование и ожидание родительской любви, в которой он все ещё нуждался. И сейчас, потеряв мать, больше не хотел делать вид, что это не так. Всей своей усталой душой Марк желал лишь одного — снова обрести семью.

Несмотря на то, что он не уточнил, о чем речь, Бен его понял. Он робко, будто стесняясь, коснулся одной рукой руки Марка, другой — Макса. Сжал, то ли желая поддержать, то ли ища поддержки сам.

— Я поступил, как мерзавец, мальчики. Я ведь любил вашу маму… Но любил так жестоко и эгоистично, что принес вас в жертву собственным желаниям. Думал, что если заберу одного из вас — Тамара ко мне вернётся. — Он тяжело вздохнул. — Но этого не случилось. И тогда я пошел вразнос… Пил, выматывал себя на работе, а когда это не помогало — ходил по бабам, чтобы заглушить, затереть десятками других голосов и лиц все воспоминания о ней. — Марк почувствовал, как дрогнули пальцы отца, крепче впиваясь в него. — Но добился только того, что пострадали больше всех те, кто не должен был страдать… Я бесконечно перед вами виноват. Ты жил со мной, Марк, но меня в твоей жизни все равно что не было. Как и в твоей, Макс. А теперь я понимаю, что потерял, да ничего не воротишь… — Бен опустил голову, словно что-то невидимое давило на него, и теперь уже Марк крепче стиснул руку отца, не в силах видеть этих страданий. Не в силах больше злиться за старые ошибки. Что толку? Ничего уже не исправить. Он и сам ошибался столько раз, что не мог судить отца так, как раньше.

— Я все думаю — если бы я не забрал Марка, может, она не стала бы такой…

— Какой?

— Безразличной.

— Это был ее выбор, папа. Только ее.

— Я не заслуживаю прощения…

— Но я тебя прощу. Просто потому, что не хочу, чтобы с тобой вдруг что-то случилось, а между нами остались старые обиды.

«Как это случилось с мамой», — добавил Марк про себя.

Макс молчал. Марк понимал, что ему нечего сказать этому человеку, которого он почти не знал. Также, как Марк не знал матери.

— Ну, если вы закончили разводить сопли, может, выпьем?

В дверях нарисовался дед, держа в каждой руке по две бутылки водки. Видимо, Арнд Беккер решил начать приобщение к русской культуре самым действенным способом.

Пили в основном молча, иногда прерывая безмолвие редкими фразами-воспоминаниями о Тамаре Беккер. Но даже в молчании больше не было напряжённости. Напротив — Марк впервые ощущал подобное умиротворение. Такое, как будто бежал долго, мучительно и непрерывно, уже не надеясь достигнуть финишной ленточки, и вдруг вот она, заветная, наконец-то преодолена.

Зазвонил телефон. Марк автоматически ответил на звонок и замер, услышав:

— Макс, привет. Это Алиса…

Она замолчала, словно ждала чего-то, а Марк посмотрел на телефон, внезапно осознав, что взял не свой.

— Привет, Алиса. Это Марк. — Его голос звучал холодно, когда он продолжил: — Приятно наконец-то познакомиться. Передаю трубку Максу.

Отдав телефон брату, Марк поднялся из-за стола, сделав знак отцу и деду, чтобы вышли из кухни вместе с ним. Когда те устроились у старенького телевизора в зале, Марк пошел в свою спальню, гоня от себя мысли о том, зачем Алиса позвонила Максу и о чем они сейчас говорят. Его это не касалось.

Он не знал, сколько времени просидел в старом кресле, слушая, как начавшийся дождь барабанит по старой крыше, когда раздался звук пришедшего смс. Марк посмотрел на экран и прочёл:

«Посмотри в окно».

Он подошёл к окну и слегка протер запотевшее стекло. То, что он увидел за ним, заставило его улыбнуться. Марк ощутил, как нутро заливает теплота. Гораздо более действенная и сильная, чем та, что способны породить абсент и водка, пусть даже вместе взятые.