И всё же было.

Представляя то, как Марк Беккер растрачивает своё внимание на других женщин, как встречается с ними, как они согревают его постель, Алиса отчаянно ревновала. Гнала от себя эти мысли, но они неизменно возвращались вновь. И она совершенно не понимала, что со всем этим делать.


В тот день, когда она узнала о смерти матери Макса и Марка, Алиса поняла, что остаться в стороне и проигнорировать это событие она попросту не сможет. Да, они расстались с близнецами совсем не на радужной ноте. Она во многом из случившегося была виновата сама, но теперь, когда понимала, что есть повод вновь соприкоснуться с жизнями Марка и Макса хотя бы косвенно, не испытывала ни злости на Марка, ни стыда перед Максом. Всё потому, что горе Беккеров было над всем этим. Случилось то, от чего укрыться и откреститься было попросту нельзя. И пусть она перекинется с Максом всего лишь парой слов, она просто обязана позвонить ему и выразить свои соболезнования.

Алиса долго гипнотизировала лежащий перед ней телефон, сверялась с часами, прекрасно зная, что у Макса точно такой же часовой пояс, как и у неё, отвлекалась на что-то незначительное, а потом сделала глубокий вдох, словно перед погружением в омут с головой, и нажала на экране набор заветного номера. И почти сразу услышала мужской голос.

Он сразу показался ей каким-то другим. Словно бы окрашенным в иные нотки, незнакомые и одновременно до боли узнаваемые.

— Макс, привет. Это Алиса, — поздоровалась, подозревая, что он мог удалить её номер, как это сделала бы она на его месте.

И тут же услышала то, что уверило её в сомнениях, которые испытывала:

— Привет, Алиса. Это Марк. Приятно наконец-то познакомиться. Передаю трубку Максу.

Вот же чёрт! Ей хотелось сказать ему хоть что-то, но проклятое сердце, забарабанившее в ушах сверхзвуковым пульсом, не дало ей ни единого шанса произнести ни звука. Это же был Марк… Марк, чей ледяной тон до сих пор звучал где-то в нутре, вымораживая его. Марк, которого она так хотела видеть в незнакомце, что написал ей в сетях.

Марк, который наверняка не мог быть никакой Весёлой Морковкой.

Прошлая уверенность в том, что это всё же был он, показалась ей настолько абсурдной, что она почувствовала себя полнейшей идиоткой. Все точки над «ё» были расставлены. Всё было настолько кристально, что даже сомнений в этой ясности не возникало.

Разговор с Максом закончился быстро. Второй Беккер тоже весьма чётко дал понять, что она — лишнее звено в их жизнях. И наверное, это был единственный закономерный итог всей истории, в которую они втроём погрузились совсем недавно. Недавно, но настолько глубоко, что Алиса до сих пор барахталась в этом омуте, не понимая, выплывет она или нет.

Отключив связь, она невесело улыбнулась прежде, чем стереть номер Макса, и надеясь, что в ближайшее время подобных поводов звонить Беккеру у неё не появится. А потом… потом всё забудется, перемелется, или как там пелось в известной песне?

Алиса спустилась в кухню, где царило спокойствие, которого ей так не хватало в эти минуты. Лена уехала в магазин, и дом словно бы опустел. Не работал извечно включенный телевизор, из духовки не доносилось чудесных ароматов выпечки и даже настенные часы словно бы отмеряли каждую секунду приглушённее, чем обычно.

Достав из шкафчика бутылку вина и бокал, Алиса устроилась за столом, налила себе сразу целую порцию и залпом выпила в попытке избавиться от оскомины во рту. Поморщилась и налила ещё один бокал. Имеет она наконец право напиться, когда стало ясно, что все её чаяния и надежды потерпели крах? Имеет. Причём полное.


— У-у-у-у, батенька, да вы нарезались! — покачала головой Лена, на ходу разматывающая шарф. Вошла в кухню, поставила на пол пакеты и с полуулыбкой взглянула на Алису пристальнее. — Музу ловишь?

— Неа.

Алиса, подпирающая рукой подбородок, пьяно хихикнула. Ей было очень хорошо… Такая эйфория разлилась по венам, что она задавалась вопросом почему не напилась раньше. Всё казалось простым и понятным. Всё встало на свои места. И теперь на них и будет находиться.

— Повод есть?

— Есть. У Беккеров мама… Умерла.

— О… Ты Максу позвонила?

Лена даже перестала разбирать покупки и уселась напротив, серьёзно посмотрев на Алису. А та попыталась сфокусироваться на лице тёти. И почему вдруг стало так жалко себя, хоть плачь?

— Позвонила… Слушать он меня не ста-ал. А вообще Марк сначала ответил.

— О-о-о… И что сказал?

— Дословно?

Алиса едва удержалась от икоты, и быстро приложила ладонь к губам. С каждой секундой эйфория куда-то улетучивалась, а на смену ей приходило что-то мерзкое, от чего начало тошнить.

— Ну давай дословно.

— Ну типа: «Привет, Алиса, приятно познакомиться. Вот тебе Макс». А всё потому, что ему на меня пофи-иг.

— Это он тебе так сказал?

— Если тебя это успокоит — да!

Эти слова Алиса произнесла с вызовом, хотя, стоило ли его бросать Лене — сомневалась. Но снова ей стало так жаль себя, что на глаза навернулись слёзы. Она, как самая распоследняя идиотка писала этот чёртов роман, вкладывала в него всю себя, а Марк… Марк даже не удосужился его прочитать!

И совершенно неважно, что за Морковкой скрывался совсем не он. Марку Беккеру вообще было на неё плевать. Напрочь. И всегда он на неё клал с высокой колокольни.

— Лисён, давай, может спать будем, м? — осторожно поинтересовалась Лена, глядя на Алису с улыбкой. И это стало последней каплей.

Из глаз брызнули предательские слёзы. Пусть миллион раз пьяные, но те самые, которые она так усиленно в себе прятала. Алиса закрыла лицо руками, размазывая по щекам солёные капли. Мелькнула дурацкая мысль, что Лена просто не заметит этого, потому что всё было таким несусветно глупым. Она сидит на кухне и рыдает бог весть над чем. Но и остановиться не может.

— Эй! Лисёнок, ты чего это? Что случилось? Ну?

Лена подсела к Алисе, прижала к себе, потрепала по голове. В голосе её слышалась такая искренняя забота, что Алиса разрыдалась ещё сильнее. Отняла руки от лица, вцепилась в одежду тёти. Человека, который всегда ей был ближе всех.

— Почему… Ну почему я им не нужна-а-а?

— Кому им, глупышка?

— Сначала маме с папой, теперь Марку-у.

Получилось как-то безудержно и надрывно. Слёзы так и лились непрерывным потоком, и от них ни черта не становилось легче.

— Ведь ты у меня единственная… единственная, которая меня любишь.

Алиса судорожно всхлипнула и ещё сильнее прижалась к Лене. Никогда она себя настолько не жалела, а тут и сдержаться не смогла. А всё потому, что больно было внутри так, что терпеть сил не осталось.

— Глупости, Лис. Слышишь? Глупости! И мама, и папа тебя очень любят.

— Нет! Знаешь, какие я им записки в детстве писала? Писала, как будто дневн-ик. Что думаю о том, как им на меня всё… всё равно. И раскладывала на видных мест-ах.

— Боже, Лисёнок. Ну, ты что?

— Ага… Так и было. Но я смирилась уже. Мне на них пле-вать. А на тебя не плевать. Ты моя родная.

Она ещё крепче прижалась к Лене, начиная успокаиваться. Сон навалился сразу отовсюду. Начал обволакивать, стирая все переживания. Какая она всё же глупая. Позволила себе всё это, ошарашила Лену. Но завтра она обязательно попросит прощения за созданные неудобства.

— А на Марка мне тоже плевать… Пусть живёт, как хочет, лишь бы подальше от меня…

Она шепнула последние слова прежде чем погрузиться в сон. Почувствовала, как Лена невесомо прикасается к её макушке губами. А потом сознание заволокло туманом, и Алиса отключилась, мысленно послав Марка Беккера куда подальше. Туда, где ему давным-давно самое место.

* * *

— Ты точно готов играть?

— Да.

— Уверен?

— Да, черт возьми!

Марк кинул на Лепьера хмурый взгляд, всем своим видом давая понять, что эти уточнения начинают ему надоедать.

— Окей, парень, — кивнул тренер, сдаваясь. — Иди и сыграй так, как умеешь. Ты нужен нам.

— Знаю, — коротко ответил Марк, натягивая краги.

«…And finally… your captain…»

Он выкатился на лёд, и публика взревела. Волна аплодисментов прокатилась по стадиону. Люди вскочили со своих мест и принялись скандировать: Bek-ker! Bek-ker! Bek-ker!

Он понимал, что они в курсе последних событий его жизни. Понимал, что болельщики, которые впервые за все время существования команды забили стадион под завязку, пришли, чтобы поддержать его. Марк похлопал себя ладонью по груди — там, где усиленными толчками билось сердце, и помахал каждой трибуне рукой.

В этот момент он четко осознал, что все было не зря. Годы тренировок, болезненные поражения, черные полосы… Он пережил с командой не лучшие времена. Порой все было плохо настолько, что опускались руки от неспособности что-то исправить. Но он все равно выходил на лёд и каждый раз бился до последнего. Он не умел сдаваться.

И вот теперь все эти люди пришли сюда, чтобы быть с ним в его личные не лучшие времена. И ради таких мгновений стоило жить. Стоило играть. Стоило бороться.

Впервые, выходя на площадку, Марк чувствовал такую необыкновенную лёгкость. Больше не было груза в виде желания кому-то что-то доказать. Больше не было злости. Больше не было «вопреки». Теперь было только «ради». Ради этих людей, собравшихся здесь в этот вечер. Ради команды, которая в нем нуждалась. Ради отца и деда, немало вложивших в его карьеру. Ради брата, который — Марк это знал — болеет за него также, как и он сам — за него. Вся эта огромная поддержка словно удваивала его силы. Она давала тот драйв, который единственный был способен гнать вперёд на всех парах.

И хотя тело несколько отвыкло от физических нагрузок, ведь Марк вернулся к тренировкам только этим утром, в его жилах билось то, что было гораздо сильнее обычной «физики». Желание. И благодарность.