А главное — как-то дожить до Праги.

* * *

Наверное, самым правильным было уехать от Лены ещё в тот день, когда окончательно поняла, что Морковка больше не напишет, но Алиса не могла. Почему-то казалось — стоит покинуть эту комнату, где она впервые ответила на его сообщение, и всё исчезнет. Она снова станет жить той жизнью, которой жила до момента, когда отправилась в Сан-Франциско и встретила Марка. И всё сотрётся, будто бы и не было. И это так пугало, что Алиса находила тысячу поводов, чтобы остаться в Стеклянном. Даже завела разговор о том, чтобы переводить тёте на карточку часть своих доходов от книг, за что получила пространную лекцию на тему, что они одна семья, и Лена не потерпит подобных неприличных предложений.

И Алиса осталась. Хотя бы ещё на несколько дней, как заверяла она саму себя. Во что должны были превратиться эти самые «несколько дней», она и сама не понимала. Или — в очередное ожидание, или — хоть в какое-то подобие попытки исцелиться от мыслей о Марке.

В тот вечер, когда Морковка написал ей снова, она как раз вышла в сеть, чтобы перечитать их переписку. Цель была одна — попробовать понять, что вкладывал в написанное её собеседник. Если конечно, всё же вкладывал, а не развлекался в сети, написав ей первое, что взбрело в голову, и забыв о тихой донье, едва вышел из приложения. А ещё хотела понять. Понять очень-очень важное. Почему — ну почему?! — она так быстро смогла уверить себя в том, что это Марк?

И почему сейчас всего от одного вопроса Морковки сердце начало стучать, как бешеное?

Алиса даже не смогла выдержать паузу. Чёртова гордость была послана далеко и надолго, потому что она отчаянно боялась. Боялась, что Морковка исчезнет, если она ответит ему не прямо сейчас, а минут через десять. Ну почему же она такая глупая? Почему от идеи, что это мог действительно быть Марк Беккер, её затапливает такая эйфория?

Всё, на что хватило Алису, был строгий тон. В противовес тому, что она действительно испытывала, он самой ей казался каким-то чужеродным и пластмассовым. Но могло же у неё остаться хоть немного гордости? Или нет?

А потом она пропала. Каждое слово, каждая буква, что писал ей Морковка, словно кричали ей, что это действительно Марк. Как же сладко было самообманываться, если это вправду был самообман, и как же не хотелось сейчас думать о том, насколько больно будет падать, если при встрече она поймёт, как глубоко ошибалась…

Но сейчас у неё была их переписка. И улыбка на губах, которая не исчезла даже когда она вышла из сети. И всё то, что уверило её ещё сильнее — это действительно Марк. Она даже сверилась с календарём КХЛ, чтобы понять — десятого апреля Макс будет защищать ворота родного клуба в борьбе за кубок Лиги, соответственно, Морковка — не он. А вот Марк вполне может взять пару выходных и отправиться в Прагу.

В ту ночь она впервые за долгое время уснула быстро, без привычных минут, когда ворочалась с боку на бок, мучаясь мыслями о Беккере, от которых наутро во рту появлялся горький привкус. Ведь как бы ни заверяла себя, что Марка следует послать далеко и надолго, так ни разу и не смогла этого сделать.


— Уезжаешь?

В дверях комнаты застыла Лена, на губах которой витала полуулыбка. Она смотрела на то, как Алиса быстро и невпопад бросает вещи в сумку, и едва не смеялась. А Алиса… Алиса даже не отдавала себе отчёта в том, что делает. Просто собирала всё подряд, надеясь, что совсем скоро, когда окажется в Праге, её уверенность либо подтвердится, либо испарится.

— Да. В Прагу смотаюсь на пару дней, — как можно беспечнее отозвалась она. Рассказывать о переписке с Морковкой не хотелось даже Лене. Потому что это мог быть самый большой провал в её жизни. И потому что сейчас она не готова была услышать, что поступает глупо, отправляясь за тридевять земель по первому зову незнакомца из сети.

— М-м-м. Какая ты у меня неугомонная.

— Есть немного.

Она уложила в небольшую сумку ноутбук и осмотрелась в поисках забытых вещей. Не видела перед собой ровным счётом ничего, но разве это было важно?

— Ага. Есть немного. Ну-ну.

В голосе Лены послышалась насмешка. Но злости в ней не было ни капли. Она шагнула в комнату, забрала сумку с техникой из рук Алисы и усадила племянницу на постель, а сама устроилась рядом.

— Рассказывай, — произнесла тихо, но безапелляционно. И Алиса подавила в себе первый порыв промолчать. Это же была Лена. Которая всегда поддерживала её и помогала советом. Так почему сейчас ей стало настолько важно скрыть свою историю с Морковкой даже от тёти?

— Меня туда пригласили.

— Кто?

— Некто Весёлая Морковка.

Нет, она понимала, что это звучит, мягко говоря, странно, но выражение лица Лены окончательно дало понять ей, насколько случившееся чудесато.

— Весёлая, прости, кто?

— Морковка.

Это слово даже удалось произнести относительно спокойным тоном. А всё потому, что для неё беседы с овощным маньяком стали за это время абсолютной нормой.

— Ага. Морковка. Ну, неплохо. Это хоть мальчик?

— Да. Наверное.

— Наверное?

— Говорит о себе в мужском роде.

— Ясно. Ну и то хлеб.

Лена пожала плечами, а Алиса прочувствовала, чего стоило тёте сделать «покер фейс» в этой ситуации. И она её прекрасно понимала. Не каждый день ей племянница говорила, что готова сорваться и лететь в Прагу на встречу с морковью.

— Но ты мчишься к этому овощу не просто так.

Она не спрашивала — утверждала.

— Не просто так. Мне кажется, что это Марк.

— У-ля-ля!

— И я о том же.

— Откуда такие мысли?

— Просто кажется и всё.

Сейчас самым главным для Алисы было прогнать прочь охватившее её сомнение в том, что она поступает правильно. Теперь, когда озвучила всю суть сложившейся ситуации, она осознала, насколько всё это неправдоподобно. Особенно учитывая, что речь в её предположениях шла о Марке Беккере. Но так не хотелось расставаться с этой иллюзией. Только не так быстро, даже не успев попробовать сделать хоть что-то и проверить, не лжёт ли ей интуиция.

— По крайней мере, я туда давно собираюсь, — пожала она плечами, отводя взгляд от лица Лены. После чего вновь внимательно посмотрела в её глаза и спросила как-то жалобно: — Думаешь, не стоит ехать?

— Думаю, стоит.

Лена подмигнула ей, поднялась с кровати и начала вытаскивать из сумки вещи, складывать их ровно, чтобы впоследствии вернуть обратно.

— Даже по твоим рассказам, зная Марка лишь заочно, я успела составить о нём своё впечатление. И мне кажется, если это действительно он, это будет единственный шанс на то, чтобы с ним встретиться. Кстати, почему именно Прага?

— Я так захотела.

— М…

— Он спросил, в каком городе я хотела бы побывать. Но я не знала, для чего он это спрашивает!

Алиса не смогла и дальше оставаться на месте. Вскочила на ноги и заходила из угла в угол.

— А если это всё же не он?

— Тогда позвонишь в полицию, если я не выйду на связь утром. — Она неуверенно улыбнулась, осознавая, что именно сейчас сказала, но, видя, что Лена продолжает собирать её вещи, успокоилась.

— Всё нормально будет, не переживай. Мне почему-то тоже кажется, что это Марк.

— Да? Почему?

— Потому что таким плохим мальчикам как раз нравятся девочки вроде тебя. Цепляющие.

— Я думала, наоборот, паиньки, смотрящие им в рот.

— Да ну. Что им с ними делать? Макраме плести?

Лена закончила сборы, аккуратно застегнула сумку и отставила её на пол. Повернулась к Алисе и нахмурила брови.

— Но всё же оставь всю информацию мне о нём, идёт?

— Идёт.

— А утром… А утром просто позвони мне и скажи: «Это Марк, и у нас с этим засранцем всё отлично!».

Она шагнула к ней, обняла, и впервые за долгое время Алиса почувствовала себя окончательно успокоившейся.


Не сходи с моих уст.

С моих карт, радаров и барных стоек.

Этот мир без тебя вообще ничего стоит.

Пребывает сер, обездвижен, пуст.

Не сходи с моих рельсов ни в этом, ни в горнем мире.

Тысяча моих и твоих прекрасных двадцать четыре.

И одно на двоих бессмертие впереди. (С)

Вера Полозкова, «Не сходи с моих уст»


Ночная Прага, освободившаяся от беспрестанного потока людей, мельтешащих по ее улицам в светлое время суток, теперь, окутанная загадочным покровом, сотканным из тьмы и лёгкого тумана, предстала перед ним в безмятежной своей красоте, которую обычно можно было увидеть разве что на открытках и картинах.

Он ступил на Карлов мост и медленно пошел по нему, глубоко вдыхая прохладный ночной воздух и пытаясь найти успокоение в созерцании беспорядочно разбросанных тут и там, словно падающие звёзды, городских огней. По одну сторону от него парил над водами Влтавы величественный Пражский град, по другую рассекали ночное небо островерхие шпили готических соборов. Было так тихо, что в ушах отдавалось эхо собственных шагов, и даже казалось, что он слышит, как перешептываются о чем-то своём многочисленные статуи на мосту, навеки застывшие рядами каменных силуэтов.

Он различил на другом берегу чуть подсвеченные в этот час башни Тынского храма и в тысячный раз задался вопросом, что ждёт его там через какие-то двадцать минут. Двадцать минут, которые определят — он ясно сознавал это — всю его дальнейшую жизнь.

Может быть, она не придет вовсе. Может быть, он ошибся, и она никого в нем не узнала, а просто вела ни к чему не обязывающую веселую переписку. И если так, то ему не останется ничего кроме, как отбросив нелепую маску, поехать к ней и прямо сказать все, что накопилось в душе. И если она пошлет его ко всем чертям — он уйдет, и наконец-то сожжет за собой мосты, зная, что сделал все, что мог.