Не знаю, какое впечатление на зрителей произвела Женина программа, но как он мне потом рассказал, Терещенко приезжал к нему в студию, орал, требовал опровержения. А моя жена подала на меня в суд, требуя развода. Одновременно еще восемь женщин, работавших на «Орион-М», подали в суд на своих мужей. Обвинения были, как под копирку – бьют своих жён, не воспитывают детей и так далее. Кстати, избиения все эти женщины пытались спровоцировать – приходили домой, устраивали скандал, били посуду, вызывали милицию. Но скандала не получилось – никто из мужей пальцем их не тронул. Все понимали, что их жёны действовали не самостоятельно, а по прямому приказу своего руководства. И ещё – пятерым отцам из восьми удалось через суд оставить с собой своих детей!

На тот момент я в знак протеста против закрытия моей авторской программы уволился с телевидения. И был приглашен в самую известную газету Днепропетровска «Днепр вечерний». Кстати, не в последнюю очередь благодаря моему журналистскому расследованию деятельности «рериховцев» из «Ориона». Пройдя через работу репортера, я очень быстро стал писать статьи на тему «Журналист меняет профессию», где выступал то в роли бомжа, то в роли милиционера из спецподразделения «Беркут», то описывал профессию нищего, который был еще и слепым – я одел черные очки и шарился по городу а-ля Паниковский. А один раз даже сидел в тюрьме. Потому что, несмотря на закрытость этого учреждения я подружился с начальником СИЗО, который и устроил мне «отсидку». Кстати, после моего «репортажа из камеры» в днепропетровском СИЗО затеяли долгожданный ремонт – деньги моментально прислали аж из Киева, где тоже прочитали мою статью.

Короче, снова были качели – с работой всё было отлично, а в личной жизни – полная жопа. Я работал, потом шел в детский сад за дочкой, кормил её, гулял с ней, купал, укладывал спать, пел ей на ночь песни. Моя музыкальная карьера на тот период затихла – не пелось мне совсем, не выступалось. Ребята меня понимали, и особо не доставали. Я ходил на судебные заседания, потому что, хотя на развод подала моя жена, я подал встречный иск, требуя ребенка оставить со мной. Собственно, дочка и так была со мной, ведь мамаша пропадала неизвестно где.

К тому времени мы давно уже не жили вместе, как муж и жена – после очередного скандала, когда Марина пыталась меня спровоцировать, я просто выгнал её из дому и сказал, чтобы она больше не приходила. В общем, суд тянулся полгода. А потом… потом моя жена внезапно приехала ко мне, собрала свои вещи, и, забрав Олю, уехала к себе домой. В Феодосию! Потому что судья её предупредил, что если она не уйдёт из «Ориона», то ребёнка потеряет. Такой прозрачный намёк.

Не знаю, насколько в тот момент Марина думала своей головой. Возможно, её руководители решили просто избавиться и от неё, и от её настырного супруга. Который разворошил весь этот муравейник, точнее, вскрыл этот гнойник. Ведь именно с моей подачи городская прокуратура стала проводить расследование по деятельности «Ориона». Вот тогда и про пирожки все узнали, и про деньги, и про проданные машины с квартирами. А помощник городского прокурора Светлана Степановна Чёрная, вызвав вначале меня на допрос по обвинению в избиении собственной жены, моментально убедилась в том, что это – поклёп. А «муж-садист» – известный журналист и заботливый отец.

В общем, увидев всю ту брехню, которую сооружали в отношении меня, Чёрная стала копать и накопала кучу обвинительных материалов. Терещенко вылетел из горсовета, а в самой школе имени Рерихов начались проверки и школу в результате закрыли. Так что Терещенко и его помощникам нужно было срочно решать проблему. Поэтому Марина и уехала.

Вначале я не возражал – любыми путями я пытался вырвать её из этого змеиного кубла. Её и дочку. На тот момент Оле было уже почти пять лет. Но, приходя на суд, я снова слушал в свой адрес всякие гадости, снова видел, что Марина по прежнему неадекватна, а деятельность «Ориона» продолжается – пирожки, вербовка новых членов секты, пропаганда в продажных СМИ, попытки оболгать и меня, и тех журналистов, которые пытались разобраться в проблеме.

Честно говоря, я сегодня не помню, как и почему я позволил Марине уехать в Феодосию с Олей. Возможно, я посчитал, что с мамой моей доче будет лучше. Ведь я много работал и мне тяжело было сидеть с ребенком дома – Оля часто болела, простужаясь в садике или просто заражаясь какой-то там детской болячкой типа ветрянки или свинки. Но после нескольких заседаний суда я понял, что ничего не закончилось – потому что Марина, оставив Олю с бабушкой и своей мамой, регулярно наведывалась в Днепропетровск.

Однажды, приехав в Феодосию к дочке я, когда бабушка и Марина разрешили с ней погулять, внезапно, поддавшись минутному порыву, сел с ней на такси и рванул на вокзал. Там – поезд, и утром мы же выходили на вокзале в Днепропетровске.

Какое-то время я скрывался. Жил у коллеги, которая раньше работала со мной на телевидении, потом переехал к родителям на какое-то время. Я боялся отдавать Олю в садик, тем более что был февраль, холодрыга и ребенок мог снова простудиться. К тому же у меня был отпуск, а статьи в газету я писал и дома. Приезжал в редакцию несколько раз в неделю и сдавал материал сразу на вёрстку – мои материалы по прямому указанию главного редактора сразу ставили в выпуск. Всё-таки я уже был довольно известным журналистом и писал статьи, которые поднимали рейтинг газеты и увеличивали её тираж.

Но рано или поздно всё заканчивается. Я не мог вечно скрываться и сидеть дома, а дочку всё же надо было отдавать в садик. И я снова приехал к себе домой, а Оля пошла в свой садик. Правда, я предупредил воспитательниц, что идёт суд, что нельзя отдавать ребёнка никому, кроме меня и бабушки, моей мамы. А если вдруг заявится моя бывшая жена, то сразу надо звонить мне.

Увы, как только суд стал подходить к финалу, Марина со своими «рериховцами» примчалась в садик, отметелив воспитательницу и вырвав у неё Олю, скрылась в неизвестном направлении. Все мои поиски ребёнка и попытки привлечь милицию ни к чему не привели – в милиции мне ответили, что это не похищение, что ребёнка забрала родная мать, не лишённая родительских прав. И они были правы – суд ещё не закончился.

Впрочем, сразу после того, как Оля оказалась у Марины, судья моментально вынес решение – оставить ребенка с мамой. Адвокат мне так и объяснила – суд никогда не будет насильно забирать ребёнка у того родителя, с которым он находится. И поскольку я так и не смог доказать факт зомбирования моей бывшей жены, она не алкоголичка и не наркоманка, то и нет причины забирать дочку у матери.

Каюсь – я потом много лет корил себя за то, что пытался отобрать Олю у Марины, что забрал её тогда из Феодосии. Возможно, именно этот случай повлиял на наши дальнейшие отношения с дочкой – когда ей исполнилось пять лет, моя бывшая жена стала препятствовать нашим свиданиям. А когда я приезжал в Феодосию с постановлением суда, кстати, противозаконным – судья разрешил видеться мне с дочкой только 30 и 31 числа каждого месяца, будто бы я лишён своих родительских прав – Марина прятала Олю в шкафу и вызывала милицию. Приезжал «Беркут» – ведь я типа избивал там всех – меня забирали в райотдел, после чего сразу освобождали. Но когда я снова являлся к дому, меня просто не пускали.

Одним словом, я не видел свою дочь до того момента, когда ей исполнилось 11 лет. При этом исправно посылал жене алименты, причем, очень и очень неслабые. Ведь я зарабатывал вначале в Днепропетровске, а потом в Киеве довольно неплохо. Увы, отношения с Олей так и не наладились. Не знаю, что там её мама её рассказывала про меня, но я остался для неё только источником денег. А когда я отказался покупать ей дорогой синтезатор «Ямаха» – у меня уже была новая семья, двое детей и не такие уж высокие заработки – Оля перестала со мной общаться.

Она приезхала однажды ко мне в Киев, когда ей было 16 лет, а у меня родилась дочка – её сестричка Настя, но мы поругались и Оля, хлопнув дверью, уехала. Хотя причина была пустяковой – я сказал, чтобы она без меня никуда не ходила, но моя взрослая дочь, наплевав на запрет, внезапно исчезла в самом центре Киева. И когда через полчаса поисков я, чуть не сойдя с ума, встретил её в супермаркете и наорал на неё, Оля обиделась. Мол, я взрослая и куда хочу – туда и хожу. Возможно, в Феодосии не находили в подворотнях трупы изнасилованных девушек, а на дорогах иномарки не сбивали вот таких «взрослых» подростков. Но папа накричал! И всё, расстались навсегда…

Вот так и закончилась эта печальная история моего первого брака. Он продлился всего пять лет, а вот шлейф тянулся ещё очень и очень долго. Когда судья огласил приговор о том, что дочка будет жить с мамой, я разрыдался прямо в зале суда. Для меня на тот момент жизнь была кончена. Я не знал, что мне делать и как жить дальше, я безумно любил свою дочку и понимал, что меня её лишили навсегда. И хотя меня утешала и моя мать, и потом ещё коллеги на работе, говоря, что время лечит, я понимал – дочь я больше не увижу.

Я оказался прав – Оля вышла замуж, даже не позвав меня на свадьбу, не познакомив с будущим мужем, папой для неё стал совершенно чужой мужчина, которого нашла себе её мама. Марину моя дочь называла супер-мамой, а меня – склочником, который рассказывает про её маму гадости. И, наконец, когда у Оли родился ребёнок, она даже не пожелала мне об этом написать. Моя же попытка ей написать была пресечена моментально – я был заблокирован.

Что касается моей бывшей жены, то, насколько я понял, она живёт счастливо – у неё есть мужчина, она родила ребёнка и вообще успокоилась. Вся эта история с обществом Рерихов осталась в прошлом. Но поскольку Марине всё же хотелось как-то реализоваться, она увлеклась ролевыми играми – не в сексуальном плане, а в плане движения реконструкторов. То есть, эти люди шьют одежды наших предков, клепают рыцарские доспехи, а потом выходят в чисто поле и сражаются на мечах. Моя бывшая жена научилась стрелять из лука и стала кем-то вроде героини фильма «Голодные игры».