Александр Воронцов - Стервам вход воспрещен

Освоение чужим языком моего рта прошло более-менее успешно. Мне в принципе понравилось. Тем более, что в то время, хоть и не было жевательных резинок – всяких там «орбитов» и «риблисперминтов», но дыхание наше было свежим и отдавало зубной пастой «Поморин». Хоть и с небольшим оттенком кабачковой икры, которой завершался наш скромный ужин.

Память моя не удержала маршрут, который исследовали руки моей неожиданной первой ночной девушки, потому что уж слишком большая концентрация моего внимания была на ее языке. Единственно, что помню – ее руки меня просто обнимали и гладили, не переходя границы нежности в пошлость. Я же руки пустить в ход стеснялся, позволив себе только погладить Шушу по ее рукам.

Не знаю, можно ли назвать эту ночь моим первым сексуальным опытом, а Шушу – моей первой девушкой? Де-юре наверное, нет. Ведь то, чем мы занимались, нельзя назвать даже «петингом» – есть такое умное слово в сексологии. Но, с другой стороны, я впервые целовался с девушкой, которая, в принципе, мне нравилась, и которая сама – сама! – выбрала меня. То есть, де-факто, мы обнимались и целовались! А разве поцелуи – это не сексуальный контакт? Мы же целовались не как брат и сестра!

Самое интересное – эта ночь влюбила меня в Ларису. Наутро я выглядел, как полный обалдуй, перед завтраком накосячил, и тренер оставил меня, в наказание, без тренировки. И пока я гулял по Симеизу, переживая наказание и вспоминая ночь, то окончательно втрескался в Шушу. И потом, по приезду домой, стал за ней неумело ухаживать – дарить цветы и даже съездил к ней домой. Но на этом все и закончилось.

Оказалось, что вся семья Шушу – глухонемые. И мама, и отец, и братья-сестры. А она работала преподавателем в школе для глухонемых. Я как-то был не готов к развитию отношений с девушкой, старше себя, да еще и с подобной родней. Тем более, что, когда позвонил к ней в дверь, то открыла ее мама и стала так жестикулировать, что поначалу я подумал не о глухоте, а о другом заболевании. И хотя Шушу, выглянув, быстро все поняла и маму свою увела, впечатление было очень ярким. И не очень приятным…

Какое-то время мы с Ларисой пересекались на тренировках, я даже пару раз провожал ее домой, но отношения наши не получили логического продолжения и постепенно сошли на нет. И все же я был ей очень благодарен за ту ночь, когда я так и не стал мужчиной.

Потому что Шушу таки мужчину во мне разбудила.

Правда, еще три года он продолжал дремать…

И проснулся уже в армии.

Я ушел в армию девственником. Поэтому легко переносил «все тяготы и лишения воинской службы». Это в уставе так записано. На самом деле тягот было так много, что лишения с ними не сравнятся. Ну, лишили меня мамы, тарелки борща и вкусных котлет, теплой ванны или телевизора, когда захочу. Ну, одели в униформу. Ну, приходилось делать не то, что хочется, а то, что положено по распорядку. Ну, командовали мною более тупые люди. Все это можно пережить.

Тяжелее было переживать постоянный голод и холод. Даже ночью, когда попал в учебку, мы после отбоя вскакивали и дополнительно укрывались поверх одеяла шинелью. И все равно всю ночь мерзли. Холодно было зимой в Северном Казахстане. Холодно и голодно. Есть хотелось постоянно, потому что солдатская, точнее, курсантская пайка была скудной. И молодой восемнадцатилетний организм требовал свои калории. Если еще принять во внимание тот факт, что гоняли нас, как сукиных котов, то даже те немногие килоджоули, которые попадали в наши желудки, моментально сгорали в процессе физической, тактической или тактико-специальной подготовки. Попробуйте пробежать марш-бросок шесть километров в полной боевой, да еще если при этом рота отрабатывает развертывание в цепь! А разворачиваться в цепь приходиться по полю, где снега по колено, а ниже – весенняя подтаявшая пашня. Так что всего за пару месяцев я стал напоминать не молодого юношу, а тощую борзую. Правда, и скоростные качества мои тоже были под стать борзой. А вот борзости не было вовсе – обломали меня моментально.

Сержанты наши обломали.

Стоит ли вспоминать о том, что ни о каких женщинах в самых своих сладких снах я не вспоминал? Самый мой сладкий сон был о еде. В таких снах я пил сладкий чай – настоящий, а не тот, что у нас звали чаем, ел пирожные, картошку пюре с настоящим сливочным маслом, котлеты с настоящим мясом, короче, наедался до отвала. А отдельный орган на время учебы в школе младшего комсостава вообще заснул настолько, что иногда я про него полностью забывал. Один раз вспомнил о нем, когда на отработке учебного занятия «рота в обороне» пришлось мне со своим отделением ползти по снегу. И через некоторое время я почувствовал, что где-то ниже пояса, но выше колен что-то у меня не в порядке. То есть, холодновато как-то. Когда я лежа повернулся на бок, то увидел, что ширинка моих армейских галифе расстегнута. А поскольку в кальсонах, которые мы носили зимой, пуговиц не было, то, получается, при передвижении я усердно трамбовал снег не только своим туловищем, но и выступающими его частями.

Хорошо, что я вовремя это заметил и почувствовал.

И отреагировал. Иначе мне больше не о чем вам было бы рассказывать.

И ведь не случайно так получилось, что я как бы позабыл о своем самом главном, самом важном для мужчины органе. Нет, просто в армии, когда нет женщин и вокруг только мужчины, происходит смена приоритетов. Нет, и снова некоторые поймут неправильно! Я имею в виду не смену сексуальной ориентации – это там, на Диком и дебильном Западе, в америках и европах в их армиях творятся гомосексуальные безобразия. А у нас, в советской армии один орган передавал свою важность другому органу – то есть, важнее всего для меня был мой желудок. А половые вопросы на тот момент даже не стояли на повестке дня. И в буквальном смысле этого слова – тоже!

Поэтому, главным органом, который от меня чего-то требовал, был мой желудок. И моей проблемой был голод. Вам никогда не доводилось голодать? Нет, не диета, не лечебное голодание – настоящий голод? Нам платили зарплату – 7 рублей в месяц. Солдатам, сержантам – 12. Так вот, этих 7 рублей хватало на неделю. На сигареты в основном или на какие-нибудь пирожки в кафе. А в столовой – гнилая картошка пополам с какой-то кислой тушеной капустой. И махонький – если повезет – кусочек сала. В жидком супе на обед. А целый день в учебке – марш-броски в полной боевой – бронежилет, автомат с полным боекомплектом, физподготовка, и самое страшное – строевая подготовка.

Поэтому мы, молодые курсанты, которые еще пару месяцев назад жили в тепле и сытости, оказались выброшены, как слепые кутята, на голый лед теплым пузом. И нету мамкиной сиськи, и холодно, и куда-то надо все время бежать…

Есть хотелось всегда. Каждую минуту. И мы постоянно что-то жевали – кусок хлеба, стыренный в столовой, сухарик, заначеный в кармане, который передал земляк из соседней роты, кусок сахара-рафинада – это вообще было что-то вроде манны небесной!

Какие там женщины?! Какие там мысли о чем-то, кроме жратвы?! Что вы!

Три вещи – есть, спать и отдыхать! Больше нас не волновало ничего!

Как-то я стоял в наряде на КПП. А рядом была столовая. И мне повезло поучаствовать в разгрузке хлеба – еще теплого, ароматного черного хлеба. Эти кирпичики были просто умопомрачительно вкусными… В общем, я украл две буханки.

И понес своим. Надо же было поделиться добычей!

Но пока от столовой я дошел до КПП – всего метров 150 – одну буханку я съел.

Разорвал. Проглотил. Прикончил.

И сам не заметил, как и когда я это сделал.

А знаете, что такое «солдатское пирожное»? Это белый хлеб, намазанный маслом и сверху посыпанный сахаром. И когда ты голоден – голоден по-настоящему, не просто хочется есть, а ноги подкашиваются, когда все прослойки жира превратились даже не в мышцы, а в жилы, которые из тебя тянут каждый день, когда ты пьешь воду, чтобы хоть как-то наполнить вопящий желудок – так вот, когда ты вдруг ешь мягкий, белый, пахучий хлеб, а сверху тоненькая прослойка почти сливочного масла с горкой белого сахара – это блаженство. Никогда после я не получал от еды ТАКОГО удовольствия.

Перед таким удовольствием все остальное отступало и меркло.

Но были и другие наслаждения кроме еды. И снова это были не женщины.

Нет, конечно, два года без женщины для мужчины – это тяжело. Но – для мужчины. А если ты, скажем, еще юнец, «не пробовавший бабу», не познавший процесс соединения плоти, не понимающий, что, куда и как – то что тебе те два года?

Я почему так подробно рассказываю про мужчин, которые прошли службу в армии? Для того, чтобы женщины, которые читают мою книгу, попытались понять мужчин. Понять, как они формируются, как из мальчиков превращаются в мужчин, как происходит их становление и почему они очень долго, иногда всю свою жизнь с удовольствием вспоминают эту свою армию. Несмотря на то, что практически все первый год ее ненавидели. А ведь все просто – для большинства мужчин служба в армии была первым и самым на тот момент тяжелым испытанием. Который будущие мужчины выдержали. И которые их закалили и благодаря которым начался процесс превращения мальчиков в мужчин. Потом, конечно, были еще испытания, но то, самое первое – оно и самое важное.

А главное – рядом не было ни мамы, ни любимой девушки, вообще, рядом женщин не было. Совсем! И не перед кем было себя показывать ни с лучшей, ни с худшей стороны. И никто, кроме друзей, там, в армии, тебя не поддержит. Наверное, поэтому часто армейские друзья – это друзья на всю жизнь. А без женщин, оказывается, можно и обойтись целых два года. Или даже три. И ничего!

Есть еще одна причина того, что в армии мужчины долгое время спокойно обходятся без женщин. Причина проста – у них забирают свободу. В том числе, и свободу думать. А если не думать или хотя бы резко ограничить этот процесс, то и дурные мысли в голову не полезут.