Мы на цыпочках подкрались к гостевым покоям, с призывно приоткрытой дверью, из-за которой доносились взволнованные голоса. Притаившись, мы с сестрой навострили уши…

Мда, спустя пять минут подслушивания я пришла к трем неутешительным выводам: первое — месье Амадор — интриган и лицемер; второе — его гостья такая же интриганка и в добавок еще и распутница; и третье — меня втянули в их очередную интригу. Однако же какое красноречие! Никогда бы не заподозрила военного в умении петь дифирамбы. Как же он расписывал свою пылкую страсть к собеседнице, как восхвалял её красу, как упоительно мечтал о сладком миге наслаждения. И чтобы им всего этого достичь, её светлости (значит, объект вожделения капитана — графиня или герцогиня) надо всего лишь отписать своему батюшке, что её приняли и сегодня же она выходит замуж за среднего сына герцога Анжуйского. Но надеть подвенечное платье он, Амадор, своей желанной не позволит, ибо он ревнив и не стерпит, если хоть кто-то будет иметь на неё права, кроме него. Её светлость удивилась подобному положению дел, однако долго спорить не стала, а спросила, что же предлагает её отважный кавалер. «Отважный кавалер» предложил бессовестный подлог: подсунуть жениху деревенскую простушку вместо сиятельной госпожи. Ведь её светлость никогда раньше не была в Париже, только раз гостила в Тулузе, так что на немногочисленной свадьбе, которую отыграют сегодня же вечером, некому будет распознать подмену. А после свадьбы ее светлость сможет со спокойной душой поехать в его родовое гнездо, и тогда всего несколько недель будут отделять их от заветной мечты быть вместе. Правда, Амадор предусмотрительно не упомянул, что именно он будет делать после свадьбы, акцентируя внимание на том, что отца официальной невесты надо немедленно уведомить о том, что уже можно подписывать союз с Францией. На этом меня передернуло. О Господи, во что меня втянули?! Тут же идет речь о международных отношениях и политике, а этот подлог — не что иное, как государственное преступление…

За этими мыслями я пропустила момент, когда разговор подошел к своему логическому концу, и если бы не Розали, быть мне застуканной. Сестра утащила меня обратно в мои комнату, как раз во время, чтобы успеть до прибывшей портнихи с ассистентками и готовым свадебным платьем, настолько роскошным, что наверняка за него отдали больше денег, чем за наш родной домик. Как я поняла из их причитаний, это произведение искусства пошили для ее светлости и теперь им надо срочно-обморочно подогнать его под мою фигуру. Я покорно не двигалась под руками мастериц, позволяя разворачивать меня во все стороны, и время от времени стойко терпела уколы иголок. Затем мне начали сооружать нечто монументальное из волос, попутно восхищаясь моими послушными сильными волосами дивного необычного цвета. Мои локоны дождались самого лестного комплимента, какой только можно было представить: они лучше парика! В завершение всего мне около четверти часа наносили макияж. Открыв глаза и поймав свое отражение в огромном зеркале во весь рост, не сдержала восторженного восклицания. На меня смотрела принцесса. Самая настоящая принцесса, в великолепном белоснежном платье с открытой спиной, длинными кружевными рукавами, подчеркиающими длину и тонкость рук и лилиеобразной юбкой со шлейфом. Завершающим штрихом стал бриллиантовый гарнитур, который восхитил бы саму королеву. Драгоценные камни горели в пламени свечи, переливались причудливыми бликами, завораживали манящими отблесками. Никогда я не была так прекрасна. И, к сожалению, никогда не буду. Даже сейчас это не я, а та «ее светлость», у которой есть право стать супругой самого герцога Анжуйского.

Не успела я запечатлеть этот чудесный образ в памяти, как мне на голову набросили кружевную фату, мигом закрывшую весь обзор. И зачем, спрашивается, красили, наряжали и причесывали, если под кружевом этого даже никто не разглядит. Зато теперь понятно, почему возможна подмена: с такой-то маскировкой «ее светлость» вряд ли бы узнал даже тот, кто неоднократно с ней встречался.

— О, уже готова! Замечательно! — раздался со стороны двери голос Амадора, и стальные руки, силой и властностью так напоминающие Ренарда, подхватили меня и повлекли прочь из комнат.

— Месье Амадор! — попробовала было возмутиться я. — Месье Амадор, немедленно отпустите меня, я не желаю в этом участвовать! Я слышала ваш разговор с её светлостью. Меня не касаются ваши близкие отношения, но я не позволю вовлечь меня в государственное преступление…!

— Успокойтесь, Габриэлла, — раздался веселый голос рядом со мной. — Его Величество король Франции осведомлен обо всем и одобряет мою затею. Не волнуйтесь, прекрасная невеста, сегодня самый счастливый день в вашей жизни!

И я почему-то поверила ему. А что мне оставалось? В конце концов, я же так мечтала стать принцессой в детстве. А сбывшаяся, пусть всего на оин день, но все же, мечта — это разве не счастье?

* * *

По обычаям высшей знати я шла следом за женихом к величественному собору, а вокруг бушевала торжество. Никогда бы не поверила, что такое можно было организовать за считанные часы. Хотя герцоги Анжуйские почти братья королей, им все под силу. И один из этих сильных мира сего сейчас с достоинством шествует передо мной, гордо вскинув голову и растянув губы в снисходительной ледяной полуулыбке. Почему я так думаю? Да потому что в высшем обществе так принято. Слава Богу я не столкнулась лицом к лицу со своим женихом, а то, боюсь, сбежала бы от его надменности и презрения к нищей неродовитой дворяночке, которую и в любовницы-то взять как-то совестно. А если бы его светлость еще знал, что я два с половиной месяца драила полы и махала тряпкой в чужом доме, сам бы немедленно сбежал от такого позора, подальше от сброда вроде меня.

Да чего скрывать, я в любой момент готова была удрать и наверняка уже давно выбиралась бы из Ренна самыми темными городскими переулками, прихватив с собой дорогущее платье и гарнитур стоимостью в целое состояние, как самая настоящая воровка, если бы священник в конце исповеди не шепнул мне: «Не бойтесь, Габриэлла, в этом союзе нет ничего богопротивного. Идите навстречу своему счастью, вы его достойны. Уж поверьте мне, я знаю и никогда не благословляю браки, обреченные на то, чтобы уподобиться ненавистной пожизненной клетке, полной разбитых мечт и вечного горя». И я шла, всеми силами души веря, что делаю все правильно.

В соборе было нестерпимо жарко, свечи нещадно источали тепло, заставляя тело разомлеть и чувствам оттаять. На середине церемонии я поймала себя на мысли, что сейчас заплачу. Почему? Сама не знала, но старательно убеждала себя, что от жары, и отчаянно сдерживала рвущиеся наружу слезы, представляя, во что превратится с таким трудом и любовью наложенный макияж. К счастью, эта пытка длилась недолго, и вскоре мы с герцогом Анжуйским уже пожимали друг другу руки в знак заключения союза. А ведь когда-то я представляла, как любимый и любящий жених подхватит меня на руки прямо в церкви и прижмется к моим невинным губам в совсем не целомудренном поцелуе…

Выходили мы из церкви так же раздельно, словно и не изменилось ничего. Я понятия не имела, что будет дальше. Грандиозный прием и бал у герцогов Анжуйских? Ответ явился через несколько минут: мы шли по живому коридору к позолоченной карете, запряженной четверкой белоснежных лошадей. Судя по виду транспортного средства оно не было рассчитано на дальнее путешествие. Так куда же мы? У мужа есть где-то поблизости особняк?

В итоге решила выкинуть из головы эти мысли. Какая разница, куда именно мы поедем! Мне предстояло испытание похуже свадебной церемонии в жару и духоте: сесть в одну карету с супругом. Боже, мы же наедине останемся… И потом, сейчас уже вечер, а значит скоро брачная ночь, а значит…

Путь до кареты оказался предательски коротким, так что забралась я внутрь, так и не собравшись с мыслями и не совладав с дрожью во всем теле. Я сжалась в дальнем углу, предпринимая героические и одновременно невероятно глупые попытки слиться с обивкой сидения и не привлекать внимания мужа. Я даже отвернулась в окно, глядя через белое кружево на бурлящий празднующий поток, лишь бы не встречаться взглядом с человеком, которому я отныне принадлежала и душой, и телом, и привычным жестом обхватила себя руками, чтобы герцог не заметил, как я трясусь от одного его присутствия.

Дверца кареты хлопнула, словно молоток судьи, вынесшего смертельный приговор, и под свист и улюлюканье гуляющей толпы лошади тронулись в неведомый путь. Я понимала, что мое поведение неприлично и обижает герцога, но не могла повернуться. Да что там, я, кажется, снова собралась плакать! До меня даже не долетал гул улицы, я слышала только бьющую в моих висках кровь и прорывающиеся сквозь упрямо стиснутые зубы всхлипы. Но тут к абстрагировавшейся от всего происходящего мне прорвался горячий шепот:

— Это ты от страха перед надвигающимся исполнением супружеского долга дрожишь или тебе холодно, что неудивительно с таким вырезом на спине? — и до боли знакомые объятия крепко сжали меня и притиснули к дорогому мужскому камзолу, с ароматом дорогих духов. Я чудом не вывернула шею, рывком обернувшись… и натолкнулась на пронзительно синие глаза, незаметно ставшие такими родными.

— Господин… — только и смогла выдохнуть я, еще не веря в то, что вижу, и продолжая ощупывать взглядом каждую дорогую сердцу черту: угольно-черная пышная грива, матово-бледная кожа, правильные аристократические черты, бледный, едва заметный шрам на виске.

— Ты еще герцогом Анжуйским меня назови, — усмехнулся Ренард. — Хотя перспектива быть Господином своей жены, а в особенности тебя, моя красавица, весьма и весьма заманчива. По крайней мере смогу быть полностью уверен, что ты не сбежишь. Снова.

Отчего-то стало очень стыдно, и я, как водится, не покраснела, как все нормальные смущенные девушки, а вздрогнула, как от озноба.