Правда поможет мне забрать близнецов?

С его-то возможностями, вполне вероятно.

Но и отчим — тоже далеко не слабак.

Вот и тревога в моей душе не унимается даже после того, как он отвечает:

— Знаю, золотце, — снова гладит меня по спине.

На этот раз ничего не говорю. Молчу. Борюсь сама с собой.

Это же настоящее безумие!

Вот так, всего за какой-то час перевернуть всю свою жизнь. И ладно, если бы только свою. А если не получится? Не столько у самого Тимура, сколько у нас с ним. Что тогда будет? Плохо будет. Очень-очень плохо. Фролов — не из тех, кто умеет прощать. И наверное, всё это слишком явно отражается на моём лице, так как первым наступившую тишину нарушает Тимур.

— Я знаю, я не самый лучший вариант, который ты могла бы встретить в своей жизни. Я знаю, тебе страшно, ты сомневаешься, — обхватывает моё лицо обеими ладонями, вынуждая смотреть ему в глаза. — Но я никогда тебе не солгу. Ты меня поняла? — делает паузу, оставляя мне возможность переварить. — Ты можешь мне доверять, красавица моя. Я давно не подросток, чтобы совершать необдуманные поступки и бегать за каждой юбкой. Если я говорю тебе что-то, значит так и будет, — удерживает мой взгляд ещё с несколько секунд, пристально разглядывая в ответ, словно пытается удостовериться в правильности моей реакции на сказанное, после чего отпускает. — Вещи, кстати, собирать не обязательно. Можем и другие купить, — переходит на беззаботный тон. — Но сейчас одеться тебе точно стоит. Мой пиджак, кажется, тебе вполне подошёл, его хотя бы накинь, я не против.

Обречённо закатываю глаза.

Медлю ещё секунду-другую…

Но в итоге поднимаюсь с постели, направившись к шкафу.

Надеюсь, я не совершаю самую ужасную ошибку в своей жизни!

— Не нужен мне твой пиджак, у меня свой есть, — ворчу, открывая дверцу шкафа.

— Ага, — доносится в ответ отстранённое.

— Вещей у меня не так уж и много, так что… — замолкаю, прокрутив памяти интонацию его предыдущего ответа.

Звучит так, словно Смоленский просто соглашается, не особо меня слушая, так что оборачиваюсь, в полнейшем удивлении уставившись на мужчину, который… нагло просматривает содержимое моего телефона! Тот, к слову, мой жест прекрасно замечает, но продолжает увлечённо и бессовестно пялиться в экран.

— Там графический пароль был, — хмурюсь.

— Он и сейчас там есть, — не менее бессовестно отзывается Смоленский, а на моё непонимание добавляет охотливо: — Ты бы экран почаще протирала, а то отпечатки остаются, нетрудно его вычислить.

Вот же…

— И что интересного ты там нашёл? — ехидничаю, уперев руку в бок.

Безумно хочется подойти и самой посмотреть. Но я стойко остаюсь на месте. Даже нахожу в себе силы развернуться обратно к шкафу, пытаясь сосредоточиться на его содержимом. Вещей у меня, правда, не столь уж много, скорее всего всё в один чемодан влезет. И оставлять их тут я не хочу. Как минимум потому, что не собираюсь злоупотреблять щедростью Смоленского. Одежду я себе ещё с шестнадцати лет сама покупаю, так и останется дальше.

— Пока ничего. Просто свой номер забил… — слышу задумчивое.

Даже слишком задумчивое!

А кто-то говорил, что не будет лгать, ага.

На этот раз не выдерживаю, в несколько размашистых шагов возвращаюсь к кровати. Не прошу вернуть мне гаджет. Забираю его сама.

А там… Самое настоящее, что ни на есть… Гадство! Которое я несколько дней назад просматривала в своём браузере.

Анатомическая особенность женского организма, называемая аплазией, благодаря которой “первый раз” не сопровождается разрывом плевы, кровотечением и болью (хотя боль в моём случае всё же была, но иного рода) — явление не частое, но всё же имеет место быть.

Что сказать…

Повезло мне!

Но не тогда, когда Смоленский этим заинтересовывается.

— Я не успел дочитать, — всё так же нагло и бессовестно проговаривает он.

Не менее нагло отбирает мой телефон обратно!

Однако ничего не читает. Откладывает аппарат связи на прикроватную тумбу. Сам поднимается на ноги. Приближается ко мне вплотную, ухватив за плечи, склонившись ниже. Замирает на пару секунд, а затем перемещается мне за спину, уткнувшись носом в макушку, ласково поглаживая мою обнажённую кожу большими пальцами. Я слышу, как он шумно втягивает в себя воздух, вбирая аромат моих волос. Больше ничего особенного не делает. Просто дышит. Глубоко. Медленно. Мною.

— Если ты собираешься мне что-нибудь рассказать, сейчас самое время, золотце, — шепчет тихонько на ухо, спустя целую вечность.

Не отстраняется. Его дыхание согревает меня, пока сердце начинает колотиться быстрее, чаще, разгоняя пульс до немыслимых пределов.

Признаться?

Попадаюсь же всё равно.

С другой стороны, мало ли, зачем я это изучала?

Да и…

Почему-то жутко неудобно.

— Угу, — обозначаю уже вслух. — Я — в душ! — срываюсь с места и банально сбегаю, чуть не потеряв по пути простынь.

Дверь за моей спиной захлопывается с таким шумом, что его наверное на весь дом слышно. Как назло, ещё и кусок ткани, в которую я укутана, застревает в проёме. Вытащить, не открывая дверь, не получается. В итоге забиваю на неё. Оставляю валяться на полу. Щёки горят, руки почему-то дрожат. Ритм сердцебиения до сих пор напоминает чечётку. Даже холодная вода из-под крана не спасает. Так что включаю душ. Под ним я провожу чуть ли не полчаса. Совсем не потому, что так становится легче. Банально оттягиваю момент, когда мне придётся вернуться. Глупо? Вполне. Но… Не люблю, когда начинают копаться в моей душе столь глубоко. А Тимур — как раз из таких. Вроде бы и не делает ничего особенного, а всё равно умудряется задеть даже то, что запрятано глубже некуда. С другой стороны, если я правда собираюсь покинуть дом отчима и ввязаться во всю эту авантюру, доверившись владельцу “Атласа”, то честной однозначно быть придётся. Странно ждать от человека того, чего не можешь дать ему сама. И начинать, похоже, стоит именно с этого признания.

— Чтоб тебя, Смоленский, — ворчу тихонько себе под нос, вышагивая из душевой кабины на холодный мраморный пол.

Ещё пару минут требуется для того, чтобы подсушить волосы полотенцем, разобрать их по прядкам и привести в более-менее приличный вид. Чистая одежда, которую я не столь давно выбирала в шкафу, так в нём и остаётся, поэтому возвращаюсь в спальню, завернувшись в ещё одно полотенце. Прежде чем открыть дверь, набираю побольше кислорода в лёгкие, обманываю себя тем, что всё не так уж и страшно. К слову, в этом я самым прискорбным образом ошибаюсь. И щекотливая тема потери моей девственности с мужчиной, который об этом только сейчас начинает догадываться, тут совершенно не причём.

— …не сдержался, когда увидел, что ей причиняют вред, — разговаривает с кем-то по телефону Тимур. — Что у него там ещё, помимо сломанных рёбер? — замолкает, выслушивая ответ.

Он полностью одет. Стоит рядом с окном, ко мне полубоком и заметно хмурится, глядя вниз, на улицу, двумя пальцами чуть отодвинув в сторону портьеру, поэтому не замечает моего появления.

— В любой случае, сам виноват. Не стоило переходить границы и прикасаться к моей женщине, — произносит мрачно. — Передай, пусть отдыхает пока, а я к нему завтра, ближе к вечеру загляну. И к сестре его тоже потом заеду, пусть не беспокоится, что одна осталась, — отключает вызов и только потом замечает моё присутствие.

Да и то потому, что я снова хлопаю дверью.

А дальше не иду.

Стою, смотрю на мужчину, раз за разом прокручивая услышанное.

Выводы складываются не самые радужные.

Как минимум потому, что…

— Ты с ним знаком, — не спрашиваю, констатирую факт. — С тем, который там, первый из них, — вместо подробностей, машу рукой в сторону улицы, — в переулке, ко мне подошёл.

Горло сдавливает так, будто душит кто-то. Каждое слово даётся в большим трудом. А воображение между тем рисует всё новые и новые возможные подробности того, о чём прежде я совсем не подумала. К тому же, Тимур ничего не отрицает.

— Да. Знаком. Немного, — отзывается он напряжённо.

На его лице не остаётся ни единой эмоции, лишь бесстрастная маска. И это куда паршивее, нежели если бы он реагировал иначе.

— А я всё себе совсем не так представляла. И ты не говорил, что знаком с ним, — произношу дрогнувшим голосом. — Почему?

Не знаю, на что я надеюсь, когда спрашиваю.

Жду новых оправданий?

Чего-то невероятного, что успокоит мои вмиг расшатавшиеся нервы?

Да хоть что-нибудь!

Но нет. Смоленский молчит. Секунд пять — так точно.

Явно подбирает слова.

— Его зовут Сергей. Маслов. Он работает на той стройке, куда я тебя привозил, — наконец, выдаёт “признанием”, вместе с тем шагнув мне навстречу.

— Он собирался меня изнасиловать! — инстинктивно отшатываюсь обратно к двери ванной. — И ты с ним знаком. И мне об этом не сказал.

— Нет. Не собирался. Ты всё не совсем правильно поняла, — подозрительно мягко отзывается мужчина, делая ещё шаг мне навстречу. — Он бы никогда не сделал тебе такое. Просто…

Что?

И сама уже догадываюсь.

— Неправильно поняла? — переспрашиваю, так и не дождавшись от него продолжения. — А чего тут понимать? Тут же всё не так уж и сложно, — усмехаюсь с горечью. — Твой знакомый в компании своих дружков напали на меня. Я жутко перепугалась. А ты — молодец, браво тебе. Спас девушку. Девушка тебе сразу на шею кинулась. Беспроигрышный вариант, не так ли?

А если ей потом исполнение её мечты пообещать, так и вовсе…

Идиотка!

— Уходи, — выдыхаю обречённо.

Вот уже в третий раз хлопает дверь. Но это не Тимур уходит. Я снова сбегаю. Опять в ванную. Просто потому, что не могу больше на него смотреть. И не хочу, чтобы он видел, как мои глаза застилают слёзы, пока я задыхаюсь, утопая в разочаровании и обиде.