Александра Салиева - Столкновение

Его слова — это одно. То, что я вижу — совершенно противоположное.

— Почему? — гулко сглатываю.

Руку его отпускаю. Не хочу выглядеть слишком нуждающейся.

— Если я возьму тебя с собой, то обратно сюда мы вернёмся совсем не скоро, золотце, — шумно выдыхает Тимур. — А тебе нужно отдохнуть. Силы тебе завтра очень пригодятся. Дорога будет долгой.

— И без тебя, — соглашаюсь с ним на свой лад, снова медлю, прежде чем решиться на последующее: — А это обязательно? Уезжать?

Его взгляд блуждает по моему лицу, словно пытается запомнить. Он вновь обхватывает пальцами за подбородок, приподнимает чуть вверх, подушечкой большого пальца скользит по моим губам.

— Обязательно, красавица моя, — отзывается с сожалением.

А я снова ловлю его ладонь.

— Тогда я буду по тебе скучать, — произношу совсем тихо.

Да, этой ночью я на удивление себе самой очень смелая. Ведь другой такой возможности может не представиться. К тому же, мои слова, как самый верный катализатор. Они — последнее, что я произношу, будучи в относительной адекватности.

Дальше говорить в принципе затруднительно.

Новый поцелуй кружит голову и путает мысли похлеще предыдущего. Неумолимый. Властный. Вместе с тем столь сладкий, томильный и искушающий, что моё сердце бьётся так, будто готово выпрыгнуть из груди, в лёгких печёт от недостатка кислорода, а руки сами собой тянутся к широким сильным плечам.

— Я тоже, золотце. Даже не представляешь, как сильно.

До сих пор цепляюсь за его плечи. Прижимаюсь к нему, насколько это максимально возможно. Поцелуй прекращён. Но наши губы продолжают касаться. Эта тишина между нами дышит истиной. Глаза открыты. Взгляды направлены друг на друга. Мы так близко, что черты лиц невозможно чётко рассмотреть. Да мне и не надо. Уже давным давно каждая чёрточка отпечатывается в моей памяти, подобно невыводимому клейму. Никогда не забуду. Своего единственного. Любимого.

— Тимур…

Моё дыхание — рваное, частое. Его — тяжёлое, медленное. Я — вся дрожу. Он — как незыблемая скала. Настолько твёрдым и огромным чувствуется в сравнении со мной. Его руки соскальзывают мне на талию, гладят, ласкают, собирают под пальцами тонкий шифон. Подо мной больше нет опоры, пол уходит из-под ног, и я обхватывают мужской торс ногами.

— Безумно хочу тебя…

Чьи слова, не разобрать. Если и он говорит, всё равно, как отражение моего желания. Мужчина разворачивается и направляется вместе со мной, поддерживая под ягодицы, в сторону душевой. Мои губы вновь пленены жадным, глубоким поцелуем. Дыхание, сила воли, рассудок — ничего во мне не остаётся, всё отдаю ему без остатка. Его кожа под моими пальцами ощущается настолько обжигающе горячей, что я невольно вздрагиваю, едва на нас сверху льются струи прохладной воды. Моё платье остаётся где-то там, ещё по пути, в коридоре, вместе с мужскими брюками. Не помню, где именно, да и не хочу вспоминать. Бюстье промокает, но я не жалею, отшвыриваю кружево в сторону. Запрокидываю голову, когда он собирает мои волосы в кулак.

Сколько времени проходит? Секунды? Минуты?

Время остаётся где-то там, где нас нет…

Со мной лишь бесчисленное множество моментов. И безмерное чувство того, что я снова по-настоящему жива. Только с ним одним.

Тимур всё ещё целует. Алчно. Ненасытно. Изредка покусывает, оставляет следы. Целует не только в губы: шею, ключицы, плечи, чуть ниже… Каждое прикосновение — мой личный наркотик, самый будоражащий афродизиак и безотказный дурман. Я не могу отказать себе в том, чтобы узнать его лучше, веду пальцами по чёрным витиеватым линиям на груди, глажу, царапаю, целую сама. Я зависима. Пьяна им. Им самим. И тем, что он делает со мной.

— Откуда они? — раз за разом обвожу тонкие белесые линии, что теряются под рисунком тату.

— Ножевые, — неохотно, но отзывается Тимур. — У меня не было родителей. Я вырос в детдоме. А дети там иногда бывают жестоки.

Мои глаза сами собой распахиваются от шока.

— Всё не настолько плохо, как выглядит. В основном, задело мышцы и кости, — перехватывает мои пальцы и сам ведёт вниз так, что теперь я касаюсь самой нижней раны, под грудной клеткой. — Эта — хуже всех. Почти убила меня, — уголки его губ приподнимаются в небрежной ухмылке. — Но всё давно решено, так что проще просто забыть. Не стоит беспокоиться о том, чего уже нет, золотце, — усиливает хватку на моих волосах, оттягивая их чуть вниз.

Я не спрашиваю новых подробностей. Целую каждый шрам. Не знаю почему. Но мне нравится ощущение того, как мужчина едва уловимо вздрагивает при контакте моих губ с его кожей. Не останавливаюсь. Целую снова и снова. Постепенно спускаясь к уровню пресса, низу живота. Опускаюсь перед Тимуром на колени. Смотрю снизу-вверх.

С этим мужчиной во мне нет никаких границ.

— Я никогда не делала чего-то подобного прежде, — признаюсь едва слышно.

Мне нравится противоречивое ощущение шёлка и стальной твёрдости, когда я обхватываю у самого основания, а потом веду по члену вверх-вниз. Хриплый выдох мужчины становится моей наградой. Наряду с ласковой улыбкой, он вновь касается моих губ, ведёт по ним подушечкой большого пальца, как тогда, когда мы были в гостиной. И чёрт меня побери, но теперь я, кажется, знаю, о чём владелец “Атласа” думал в тот момент. Это придаёт смелости. Я больше не медлю. Обхватываю возбуждённую плоть губами, ласкаю языком, втягиваю в рот как можно глубже, помогаю себе обеими руками. Не уверена, насколько верны мои попытки, но захват на моих волосах постепенно слабеет, рука Тимура смещается на затылок, и дальше он двигается уже сам. Толчок, другой, третий, ещё один… Он отстраняется внезапно, порывисто, с какой-то затаённой злостью вздёргивая меня с колен.

— Я кончу, только когда буду глубоко в тебе, красавица моя, — шепчет всё также хрипло, разворачивает меня спиной к стене.

Я жду, когда он приподнимет меня выше, жду нового грубого толчка, который наполнит изнутри до предела. Но Смоленский не торопится. Снова улыбается, с невероятной нежностью бережно убирая налипшие к моему лицу прядки давно промокших волос. Заводит одну за другой мне за ухо, подхватывает меня с лёгкостью, одной рукой. Прижимает собой, всё ещё поддерживая. Я чувствую, как его член упирается мне между ног. Совсем рядом ложатся его пальцы. Не проникают, гладят медленно, едва касаясь, вновь и вновь искушая и соблазняя.

— Я первый у тебя, да? Других не было в твоей жизни, — спрашивает, опять целует, на это раз в уголок губ, в подбородок, в висок.

Это всё совершенно точно какая-то немыслимая пытка. Не остаётся никаких сил на то, чтобы ей противостоять.

— Первый. Других… не будет, — выдыхаю с невольным стоном, прикрывая глаза, подставляя лицо его поцелуям.

Внутри давно всё горит. Низ живота скручивает болезненной потребностью заполучить куда больше, чем с ума сводящая ласка. И я сдаюсь.

— Да просто трахни меня уже, наконец, — бросаю в откровенной бесстыдной мольбе.

Глаза цвета хвои темнеют. Голод в них почти сулит погибель.

— Верно, золотце, других не будет.

Его голос — резкий, скрипучий, грубый. Как и вторжение в моё тело. Вот только облегчение длится лишь жалкий миг. Тимур замирает. Я чувствую его внутри себя, выгибаюсь, пытаюсь двигаться навстречу, каждая мышца мужчины напряжена. Знаю, ему, как и мне, катастрофически мало. Но он снова не спешит. Покидает моё тело мучительно медленно. Вторгается вновь. И так раз за разом, растягивая эти драгоценные моменты в нашу личную целую вечность, пока она ни взрывается мириадами звёзд перед моими глазами вместе с нахлынувшим оргазмом, в котором я с превеликим наслаждением захлёбываюсь, тону, гибну и возрождаюсь… для него одного.

Единственного.

Моего.

Того самого, что…

— Люблю.

Аромат свежесваренного кофе проникает в лёгкие, побуждая проснуться. Открыв глаза, я улыбаюсь, потому что замечаю вырезанную из дерева подставку с двумя чашками горячего напитка и стеклянным стаканом, который украшает пышный бутон белой розы.

— Доброе утро, — шепчу едва слышно охрипшим со сна голосом и всё ещё улыбаюсь, сосредоточившись на мужчине передо мной.

Тимур сидит на полу, согнув одно колено, совсем рядом с краем дивана, на котором я совершенно не помню, как оказалась. Подперев кулаком подбородок, он тоже улыбается, глядя на меня. Судя по всему, уже не первую минуту.

— Доброе утро, соня, — отзывается Смоленский.

На часах, что красуются на его руке, едва доходит половина седьмого, так что вопрос спорный. Но я не возражаю. Приподнимаюсь, подтянув выше простынь, которая сползает с груди, ведь помимо постельной принадлежности на мне ничего нет.

— Это весь наш завтрак? — задаю вопрос, хотя ответ мне не нужен.

Не хочу есть. Несмотря на то, что ужин накануне ни один из нас так и не приготовил. Наш вечер закончился на “совместном принятии душа”, после чего я банально вырубилась без сил.

Тянусь к цветку, аромат которого глубоко вдыхаю, поднеся ближе к лицу.

— Не так давно ты собиралась продемонстрировать свои навыки в готовке, поэтому подумал, что завтрак мы приготовим вместе, — хмыкает беззаботно Тимур.

Всё ещё смотрит на меня. Пристально. Почти изучающе. И, кажется, любуется. Отчего я невольно смущаюсь.

— Хорошо, — мямлю, укутываясь в простынь поплотнее.

Окончательно усевшись, делаю пару глотков кофе. Как и Смоленский. Вот только, в отличие от меня, жидкость в кружке его не особо отвлекает. Он даже кружку берёт, не глядя на неё. Только на меня.

— Что? — не выдерживаю его пытливого взгляда.

На его губах расцветает привычная ухмылка. А мой вопрос остаётся без ответа. Брюнет поднимается на ноги, отставив кружку в сторону. Ещё секунда, и я оказываюсь поднята на руки. Вместе со мной он направляется на кухню. Там Тимур усаживает меня на столешницу. С ней у меня связаны особые воспоминания, так что некоторое время я банально пялюсь на кусок высеченной из мрамора поверхности, не спеша заводить новый разговор, допивая свой кофе, в то время, как мужчина достаёт из холодильника продукты и кухонную утварь.