Небесно-голубой взгляд застывает, по-прежнему в моём направлении. Но на меня Костя больше не смотрит — куда-то дальше и явно не в эту реальность. Сам с собой в данный момент борется, взвешивает “за” и “против”, оценивая сказанное мною. А секунды всё утекают и утекают.

— Мой отчим может сколько угодно говорить, что он всё осознал и больше такого не повторится. Он матери то же самое говорил. А потом руки ей переломал. Только за то, что она коньяк его десятилетний разбила по неосторожности, — давлю и высказываю дальше. — Я ещё тогда поняла, что договориться с ним не получится. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

Осмысленности в голубых глазах особо больше не становится. Но спустя ещё несколько секунд молчания Наумов всё же заговаривает:

— Ты знаешь про Маслову?

И всё. Ничего больше. Вроде бы вопрос. Но на самом деле утверждение. То самое, за которым кроется чувство вины. А значит, ему известно намного больше, нежели сам факт произошедшего изнасилования. Известно то, что касается конкретно меня. Наверное, именно это и перешивает все витающие в его разуме сомнения.

— Хорошо, — тяжело выдыхает Костя, поднимаясь на ноги. — Не собираешься с ним договариваться, заставлять не буду. Как и силком тащить обратно тоже не стану, — едва уловимо морщится. — Но если хочешь вытащить своего Смоленского, в отдел приехать всё равно придётся. Как минимум факт отсутствия состава преступления подтвердить. Сама понимаешь, не в моих полномочиях такое решать. Придётся с начальством общаться, — протягивает мне руку. — Если что, я рядом буду, — заканчивает решительно.

— Когда настанет моя очередь явку с повинной подписывать? — улыбаюсь криво, тоже выпрямляясь.

Жест я принимаю.

— Ага, ручку тебе подам, чтоб чернила не потекли и переписывать заново не пришлось, — качает головой Костя и подталкивает меня на выход.

    О результатах мнимой экспертизы на наркотики и проверки моей машины сотрудники дорожно-постовой мне так и не сообщают. Я вообще ни одного из них не встречаю, пока мы выходим наружу, а потом отъезжаем от поста. Я возвращаюсь за руль, еду одна, Наумов — на своей машине, которая мчится впереди “Dodge Challenger”. Скоростной режим он позволяет себе высокий, а за мной движется ещё один автомобиль отдела уголовного розыска, не позволяя отставать, так что до места назначения мы добираемся довольно скоро. Коридоры нужного нам крыла хранят тишину. Костя провожает меня до заветной двери и стучится туда сам, после чего, дождавшись разрешения войти, пропускает меня первой.

А там…

— Наконец-то ты приехала! — восклицает приторно-радостно Фролов, подскакивая с кресла для посетителей, в котором прежде сидел.

Не сказать, что я удивлена. И даже не разочарована. Хотя в мои планы встречаться с отчимом “вот прям щас” точно не входит. Невольно оборачиваюсь к Наумову, вопросительно приподняв бровь. Он хмурится.

— Дмитрий Сергеевич… — обращается к своему начальнику.

Грузный седовласый мужчина в погонах, восседающий на широком кожаном кресле в это время изучает какой-то документ, покоящийся на столе. Услышав своё имя, он лениво приподнимает ладонь в останавливающем жесте.

— С той стороны двери подожди, — бросает безоговорочным тоном своему подчинённому, по-прежнему глядя только на бумагу.

— Но… — Наумов опять умолкает, не договорив.

Одного взгляда от руководства хватает.

Хотя, надо отдать должное, одну меня он всё же не оставляет. Продолжает хмуриться, сверля неодобрительным взглядом сперва того, к кому мы пришли, потом нежданного для нас двоих гостя. Фролов в это время выглядит особенно притихшим. Разве что на меня жалобно-укоризненные взгляды бросает, будто его действительно вся эта ситуация огорчает.

— Анастасия Станиславовна, — вздыхает устало начальник уголовного розыска. — Вы ведь ситуацию прояснить пришли, верно? — уточняет, но ответа не дожидается. — Так давайте будем её выяснять, а не вести себя, как дети малые, которые в песочнице копаются. У меня и без вас дел по горло, — завершает ворчливо.

Что сказать…

— Хорошо, — произношу одновременно и для Кости, и для находящихся на другом конце кабинета. — Как скажете, — оборачиваюсь к своему сопровождающему, приободрительно улыбнувшись.

— Я в коридоре побуду, — тихо проговаривает старший брат школьной подруги, прежде чем выйти из помещения.

Дверь за его спиной закрывается с тихим щелчком. Однако он отражается в моём разуме, подобно звуку громыхнувшего гонга. Я прохожу дальше, усаживаюсь в кресло напротив Фролова. Отчим пока ещё молчит. Но смотрит на меня теперь уже в откровенном осуждении. Разглядывает довольно долго. Местное начальство тем временем откладывает документы, что прежде просматривал, в сторону. Придвигает к себе ближе другую папку, достаёт оттуда новые бумаги. Их и протягивает мне. Я ещё не знаю, что именно там написано. Хотя начинаю догадываться, как только слышу:

— Да. Я сорвался. В тот вечер, с той девчонкой, его секретаршей. Но она и сама далеко не такая уж и паинька, как ты думаешь, Настёна, — кается Фролов. — Честно говоря, я вообще мало что соображал в тот момент. Она меня какой-то дрянью напоила, воспользовавшись моей слабостью к алкоголю. Решила, спровоцирует меня, а потом я её до конца дней обеспечивать за это буду. Понимаешь? — замолкает, но лишь на жалкие мгновения. — Мир не бывает только чёрным или белым. А Смоленский — тоже далеко не ангел. Зря ты его защищаешь. Он ведь использует тебя, чтобы меня достать, — качает головой с усталым вздохом. — Не удивлюсь, если он и ситуацию с секретаршей сам спланировал. Выставил меня монстром. Да, я не идеал. Но и не монстр. Ты ведь именно им меня считаешь, да, Настёна? Кто знает, что он там тебе про всё это наговорил, — как в воду глядит, пока меня внутренне передёргивает от воспоминаний. — Она же девочка совсем. Твоего возраста. Разве я сделал бы такое просто-напросто по своей прихоти той, кто мне в дочери годится? — задаёт вопрос, но ответа не ждёт. — Реально веришь, будто Смоленский своё состояние с нуля честным долголетним трудом сколотил? Ты сама подумай, ещё лет десять назад он никто и никем был. А потом быстро поднялся. На таких, как я. За счёт таких, как я. И с помощью таких, как ты, — добивает меня.

Даёт время осмыслить. Совсем немного.

— Едва ты уехала, условия нашего с ним контракта снова поменялись, — продолжает Фролов, а каждое его слово, как новый удар гонга, бьющий по моим натянутым нервам. — Он ударил меня по самому больному. Забрал тебя. Мальчиков. Как ты не понимаешь? Ты же собственноручно душишь меня, вставая на его сторону. Я же что угодно подпишу и что угодно отдам, лишь бы с вами троими всё в порядке было, — тяжело вздыхает.

И если первая часть его речи не находит во мне особого отклика, то вот вторая…

— Что за условия? — цепляюсь я за упоминание о контракте.

Как минимум потому, что ни о чём таком понятия не имею. А это немного напрягает.

— Кхм… я вас одних оставлю, — встревает в разговор Дмитрий Сергеевич. — Вы поговорите тут пока, а я через полчасика вернусь. Скажете, к чему пришли, — поднимается на ноги и неспешно удаляется.

Не обращаю на него никакого внимания. Всё ещё жду ответа от отчима.

— А такие условия, — разводит руками мужчина. — Если я подпишусь на них, не то, что банкротом буду, без крыши над головой останемся.

— И зачем это ему? — хмурюсь встречно.

На губах отчима появляется тоскливая усмешка.

— Наказывает он меня. За тебя.

Непонимания во мне становится лишь больше. А отчим в очередной раз качает головой.

— Он когда мне сказал, что готов обсудить условия нашей сделки, если я ему взамен подарю один вечер с тобой, я, конечно, удивился, но потом подумал, что ты у меня всё равно девочка рассудительная, на мужчин не падкая, знаешь себе цену, так что ничего жуткого не случится, если ты с ним один вечер проведёшь. Я тогда и не предполагал, что у вас настолько далеко зайдёт. А когда понял, насколько всё запущено, запретил ему к тебе приближаться. Ну, ты помнишь ведь, когда мы с ним на улице эвакуатор ждали? — уточняет и тут же продолжает дальше: — Да только не понравилось ему это. Предложил мне условия выгоднее сделать, если я тебя ему снова отдам. Насовсем. Но я же не монстр какой-нибудь собственную дочь продавать за пару миллионов? — ухмыляется ядовито. — Хотя многие как раз так и решили, чего только не болтают теперь, твари продажные.

Где-то здесь на смену моему непониманию приходит растерянность. И нет, не потому, что прекрасно помню, что именно те «твари продажные» болтают обо мне. Я самым банальным образом тихо фигею от того, с какой изощрённостью всё выворачивает сидящий передо мной. По сути, я ведь действительно ни черта не знаю о владельце “Атласа”. Только то, что слышала от него самого. Плюс — мои личные догадки, приправленные жгучим желанием верить. В него. В лучшее. В ту жизнь, которая у меня может быть. Вместе с ним. В нас.

Наивно?

Вполне.

Глупо?

Ещё как!

Поверить первому встречному мужчине…

Может ли он меня обмануть?

Мало ли, чего наобещал.

Кто даст гарантию, что Тимур Смоленский сдержит своё слово?

Да никто…

Вот только, даже если оно и так, сидящему передо мной я точно верить не стану. Ни за что. Его-то я слишком хорошо знаю.

Уж лучше в пропасть шагнуть, чем с ним остаться.

Пусть пропаду и погибну.

Соответственно…

— Серьёзно? — вопросительно выгибаю бровь. — Ты серьёзно веришь, что я всё это проглочу? Я, по-твоему, совсем умственно отсталая что ли? — не скрываю своего удивления по этому поводу. — Нет, я головой, конечно, в этой жизни не раз прикладывалась, но не настолько же всё плохо, — всё ещё фигею, хотя уже вслух. — Наверное, — дополняю с ядовитой усмешкой.

Звучит довольно резко и грубо. Прежде я себе никогда ничего подобного в его адрес не позволяла. Неудивительно, что Фролов в первые секунды с видимыми усилиями переваривает услышанное. А вот дальше… Дальше я удостоверяюсь в том, что делаю правильный выбор. Хотя не факт, что это меня спасёт.