Чарльз тяжело дышал, словно только что пробежал дистанцию, но когда он заговорил, голос его звучал сдержанно.

— Я не поверил Наташе, я не поверил Сьюзен, но теперь вижу, как они были правы. — Он оперся руками о крышку стола, словно старик. Луиза по-прежнему не произнесла ни звука, лицо ее оставалось неподвижным, тогда как он тихо и твердо продолжал.

— Ради блага всех нас, умоляю тебя, пойми, какое бы безумие ни владело тобой, я — не спасение от твоего недуга. Что бы ты ни вообразила о своих чувствах…

Луиза встала и сделала шаг к нему, у нее по щекам бежали слезы. Чарльз выставил вперед руку, запрещая приближаться к себе.

— Не подходи ко мне, Луиза. Тебе не кажется, что ты принесла уже достаточно боли, достаточно бед? Это приведет только к трагедии и…

Снова зазвонил телефон. Чарльз взял трубку. Он повернулся спиной.

— Наташа, да, дорогая. Прости… Да, я, наверное, был в туалете. Да, я сейчас собираюсь уходить. Я буду у тебя в течение получаса… Я тоже не могу дождаться. Готовься встречать меня, как всегда. Да, ты мне тоже нужна, очень. Ты не представляешь, как я соскучился по твоему дивному лицу. Да, и я тоже…

Когда он повернулся, кабинет был пуст.


Дэвид Ример помнил, как во время первых учебных полетов ему говорили, что восточного летчика всегда можно отличить от западного: восточный пилот летает, глядя прямо на приборную панель, тогда как западный стремится внимательно сосредоточиться на далеком горизонте. Ну, сегодня он определенно вел себя, как восточный летчик.

Не спасало положение и то, что его единственным пассажиром была Сьюзен. Вероятно потому, что после старта ранним утром она проспала большую часть пути до их первой дозаправки в Джексонвилле, сейчас, после взлета, она болтала не переставая. В какой-то степени он был рад, что она, похоже, не замечает густого тумана, окружавшего самолет, так как с увлечением произносила монолог о том, как Чарльз несчастлив на своем Уолл-стрите, и ее отец явно не проявляет к нему никакого интереса, Луиза все больше и больше прячется в свою раковину, Наташа и Чарли вопреки всему все больше и больше оказываются в центре внимания.

Хорошо слыша ее слова, Дэвид больше не вникал в их смысл. Он летел на большой высоте, выше инверсионных потоков, где холодный воздух покрывает туман и любые испарения, поднимающиеся с земли, но теперь туман начал резко подниматься, сгущаясь под самолетом и вокруг него, пока незаметно — с ним это уже однажды случилось — бежевая пелена, обозначавшая границу инверсионных потоков, не стала его горизонтом, тогда как земной горизонт затерялся в тусклом свете.

Дэвид обожал летать, и поэтому, собственно, он пришел в такой восторг, когда на прошлой неделе, в чудесный осенний день Сьюзен, находившаяся в сентиментальном настроении, что с ней бывало не часто, предложила, чтобы они только вдвоем полетели на Моут Кей отметить годовщину их свадьбы. Из Нью-Йорка они вылетели тоже в довольно погожий день. И до настоящего момента все шло превосходно.

— Радио Майами два-четыре-восемь-семь, вы получили сводку погоды из Нассау?

— Пять-ноль-пять Пи держите связь.

— Пять-ноль-пять Пи.

— Два-четыре-восемь-семь. Прогноз погоды из Нассау: три сто — неустойчивая, пятнадцать сто — сильная облачность, видимость полторы мили, дождь, альтиметр два-девять-точка-девять-шесть, сообщение грозовом фронте на северо-востоке. У вас все приборы исправны, сэр?

— Это Пять-ноль-пять Пи, прогноз принял, показания приборов принял.

Серая мгла за стеклом кабины почернела как раз тогда, когда диспетчер сообщал ему, что метеослужба предсказывает «осадки от умеренных до обильных по пути следования в течение следующих двадцати минут».

— Черт побери, — пробормотал Дэвид себе под нос. — Сьюзен, ты пристегнула ремни? — резко спросил он.

— Нет, ой, да. А что?

Она внезапно осознала, что видимости за иллюминаторами никакой. Она привыкла летать с Дэвидом. Он должен признать, что обычно она была хорошей пассажиркой, за исключением моментов, когда они попадали в зону турбулентности. Когда по стеклу кабины летчика забарабанил дождь, она сказала:

— Все в порядке? Боже, надеюсь, на Моут Кей нет дождя. Хобарт говорил мне вчера, что день был восхитительный, — капризно добавила она. — Я ему задам жару, если идет дождь, — она выглянула в иллюминатор. — Черт, я ничего не вижу.

Хотя самолет слушался пилота и было несложно привести приборы и рычаги в нужное положение, Дэвид по-прежнему чувствовал напряжение. Может, ему стоит попросить об изменении маршрута? Налетел ураган, и неожиданно начался такой грохот, словно миллион стальных шаров обрушился на корпус самолета прямо за кабиной, стремясь пробить его насквозь. Самолет резко взмыл вверх, вычертив стремительную дугу. Дэвид увидел, что показания альтиметра подскочили до невероятной отметки. Когда он наклонился вперед, чтобы снизить мощность, двигатель моментально заглох, и «сессну» несколько раз быстро и яростно тряхнуло.

В то время как Дэвид прилагал героические усилия, чтобы отрегулировать высоту полета, вдруг появилось ощущение невесомости. Скорость медленно снизилась. Не успел он вздохнуть с облегчением, как последовала новая серия быстрых и мощных толчков, от которых у него потемнело в глазах, и стало совершенно невозможно рассмотреть показания приборов. Он попытался одной рукой ухватиться за сиденье, но стремительно нараставшая сила тяготения, направленная против веса его руки, привела к нежелательным перемещениям рычагов управления.

Обеими руками он вцепился в поперечину траверса; альтиметр показывал, что теперь он опустился ниже заданной высоты. Он ничего не мог с этим поделать. Весь мир для него сосредоточился на показаниях индикатора высоты, даже когда Сьюзен начала плакать и кричать:

— Где мы? Мы можем приземлиться? Ты не можешь послать СОС, или Мэйдэй[4], или что там ты должен передать? Господи, ну сделай что-нибудь!

Стрелка координатора поворота раскачивалась из стороны в сторону, не давая абсолютно никакой полезной информации. Оказавшись в центре урагана, Дэвид кипел от ярости и бессилия. Там, на земле, в полной безопасности сидел диспетчер, болтавший об «осадках от умеренных до обильных», а они были здесь, и их швыряло в разные стороны этим свирепым торнадо. Он поклялся не пожалеть денег на новый, в высшей степени дорогой бортовой радар, как только вернется в Нью-Йорк.

— Майами два-четыре-восемь-семь, вызывает пять-ноль-пять Пи. Как слышите меня?

Ему ответила тишина. Он потерял радиосвязь. Он знал, что должен сейчас приближаться к берегу. Слившиеся воедино серое небо и серая вода в сочетании с плотным береговым туманом совершенно уничтожили линию горизонта. Он утратил все визуальные ориентиры. Ему придется полагаться на показания приборов, пока не восстановится радиосвязь.

Боже Всемогущий! Альтиметр показывал стремительную потерю высоты. Дэвид изо всех сил пытался выровнять самолет. Он перестарался, слишком быстро увеличив скорость, и в этот момент яркая молния ударила в самолет, маленькая машина потеряла управление и заскользила все ниже, ниже и ниже.

В конце следующего дня поисковая партия нашла то, что осталось от их самолета. В результате исследования обломков выяснилось, что он упал на изолированную группу деревьев на северо-восточной оконечности болот Флориды. Обломки находились недалеко от широкополосной автострады. Двигатель заглох еще до столкновения, и топливные баки были пусты. В официальном отчете причиной катастрофы была названа «ошибка пилота». Самолету пришлось преодолевать сильные встречные ветры, и летчик, оставив это обстоятельство без внимания, возможно, не сознавал, что у него недостаточно бензина, чтобы долететь до Нассау. Где-то между Джексонвиллем и местом катастрофы «сессна» не оставила себе выбора, упустив возможность сесть еще на одну дозаправку и миновав превосходное двухрядное шоссе, где можно было бы попытаться совершить аварийную посадку.


Об этой трагедии еще много лет будут вспоминать люди, не знавшие ни одного из супругов Римеров. Она служила предостережением, подтверждавшим, что родители маленьких детей никогда не должны летать вместе на маленьком частном самолете, особенно если его пилотирует один из родителей. Она являлась наглядным примером, которым пользовались летные инструкторы и журналисты-летчики, чтобы обратить внимание на фатальные ошибки Дэвида Римера, столкнувшегося с тем, что чаще всего представляет наибольшую опасность — сгустившимся туманом и прорывом грозового фронта.

Что касается семьи и всех, кто близко знал Сьюзен и Дэвида, для них этот день был подобен тому, когда был убит Джон Кеннеди; на всю оставшуюся жизнь они запомнят, где были и что делали, когда впервые услышали эту страшную новость.

Из-за того, что гроза вокруг Моут Кей временно вывела из строя телефонные линии на острове, а в диспетчерской Нассау возникла некоторая неразбериха по поводу того, кому принадлежит и кто на самом деле пилотирует 505П, прошло целых пятнадцать часов, прежде чем кто-либо в Нью-Йорке поднял тревогу, что «сессна» Римеров не долетела до места назначения и пропала.

Первый, кому позвонили, был ночной сторож «Тауэрс фармасетикалз». Поскольку полиция аэропорта назвала только имя Дэвида Римера, он дал полицейским только домашний номер телефона секретарши Римера Коллин. Она не особенно встревожилась. Хотя именно она делала большую часть заказов, организуя это путешествие по случаю юбилея, слишком часто чета Римеров меняла свои планы, не поставив ее в известность. Причиной изменения планов неизменно была миссис Ример, но Коллин уже давно привыкла, что на самолеты они не успевали, заказы в отелях не аннулировались, привыкла даже к периодическим исчезновениям одного из супругов, исчезновениям, которые ни один из них не давал себе труда ей объяснить.