Архипов продолжал держать Демьяна за грудки, но уже не тряс. Скорее не позволял уйти.

— Тамара намного моложе меня, и мы не спешили заводить детей. Я много работал, уже тогда выбился в люди, но Тамара была для меня всем. Всем, понимаешь? А потом у неё начались перепады настроения, и врачи сказали, что шалят гормоны. Мы решили, что это знак свыше, и тогда родилась Дарси. Ты детей хочешь?

— Нет.

— И правильно. Потому что это… не передать, как это и что это. Форс-мажор. Никто меня не поймёт, пока судьба не сдаст им мои карты. После рождения Дарси у Тамары начались галлюцинации, бред, проблемы со зрением и слухом. Со временем пошли судороги, потом её парализовало. Диагноз ставили долго, но когда поставили… болезнь неизлечимая, очень тяжёлая, симптомы можно только сгладить. Мы скрывали, что Тамара больна. Она умоляла меня, заставила пообещать, что буду прятать её от всех до самого конца. Тогда же мы и развелись, она настояла. Требовала, чтобы я снова женился и дочка росла в «нормальной семье». А потом мы попали в аварию. Я вёл машину, Тамара уже не могла водить. Но загорелась идеей, чтобы её считали погибшей. Я всё сделал, как она хотела. Вот так. А ты, Демьян, что ты способен сделать для любимой женщины? Разведёшься с ней, если она потребует? Притворишься, что она умерла?

Архипов опустил взгляд, но его хватка не ослабла. Костюм на нём дорогой, парфюм модный, а пахнет от него отчаянием. Влажными прелыми листьями, в которых лежишь, выброшенный на край мира.

— Хочешь меня понять? Недоумеваешь, из-за чего всё это?! — Архипов с трудом поднял взгляд. Теперь он держался за Демьяна, как за точку равновесия. — У Тамары не последствия вирусной инфекции, а генетическое заболевание2. Помнишь со школы про гены, хромосомы и мутации? Знаешь, что такое доминантное наследование? Это значит, что у детей шансы унаследовать болезнь пятьдесят на пятьдесят.

У Демьяна онемело лицо как после сотни ударов. С первых слов Архипова его охватила паника, ощущение неотвратимой беды. Да что там, он уже давно предчувствовал грозу! А теперь в голове стучали заветные «пятьдесят». Дарси наверняка достались хорошие «пятьдесят», потому что он, Демьян, всё за это отдаст. Сразу и без сомнений.

— Вот и скажи мне, Демьян Геннадьевич Ерёмин, как бы ты поступил со своим ребёнком? Сказал бы ей сразу, как подрастёт, или дождался первых симптомов? Сделал бы тест или жил молитвами? — Архипов отпустил Демьяна и сел в кресло. Переложил бумаги на столе, делал это слепо, механически. — Ну как, нравятся тебе мои карты? Только ты, Демьян, меня не жалей! Тряхнуло меня изрядно, зато вон какую империю сколотил! Сугубо от отчаяния это делал, плевать мне было на всё. К таким людям успех и приходит. Если хочешь чего-то, не дождёшься, а плюнь на всё — тебе и тарелочку принесут, и каёмочку голубую, и весь сервиз заодно.

Архипов закончил рассказ, а значит, они не проверили Дарси, и остаётся надежда на хорошие «пятьдесят». Демьян смотрел на свои сжатые кулаки и не мог вдохнуть. Мышцы окаменели, не давая лёгким расправиться.

Больных людей много, такое может случиться с каждым, но… не с Дарси. Только не с ней!

— Спасибо, что предупредил о задумках Дарси! — Архипов пришёл в себя и теперь деловито просматривал бумаги. — Может, ты и прав, надо подделать историю болезни. Подкупим врача из молодых или, наоборот, из пенсионеров, кому охота заработать. А твоя задача ясна — отвлеки Дарси и увези её в Европу. Теперь ты знаешь, что прячется за кадром, поэтому, надеюсь, не станешь брыкаться и читать мне нотации.

— Когда вы ей скажете?

Архипов безрадостно усмехнулся.

— Только ты не начинай меня пилить, мне и Нонны хватает! Обычно болезнь проявляется в возрасте Дарси, до двадцати пяти лет, и первые же симптомы могут повлиять на суждения Дарси. Вот Нонна и пилит меня, что пора сказать ей правду, чтобы она приняла решение о будущем, пока ещё может. Дескать, я обещал Тамаре, что так и сделаю. Нонна поклялась, что сама не скажет, оставит это дело мне, но давит на меня регулярно. Недаром подкинула тебе адрес «Рябин», а потом притащила Дарси, чтобы та нас подслушала. Да-да, Нонна созналась. Она хорошо тебя просчитала, и у неё связи в моём доме, шпионы. А насчёт Дарси… я пока не готов ей сказать. Хочу дать ей ещё кусочек хорошей жизни. Путешествия, любимое дело, маленькие радости. Может, я вообще ничего ей не скажу, пока она не заболеет. Её тогда таблетками напичкают, и она не так остро воспримет новости. Пусть это неправильно, нечестно, но… идите вы все на хрен!

Архипов вдохнул полные лёгкие воздуха и выдохнул со свистом. Достал очки, протёр стёкла. Его невидящий взгляд бродил по кабинету.

Внутри Демьяна что-то копошилось, вырывалось наружу, ползло по коже. Мысли рвались паутиной, не в силах охватить необъятное.

— Ну что, радуешься, что вытянул из меня информацию? — съехидничал Архипов. Скинул многолетнюю ношу на Демьяна и теперь скалится.

Ничего Демьян не вытянул! Архипов не отдал бы то, что сам не хотел отдать, пусть и подсознательно.

В голове Демьяна роились десятки вопросов. Казалось бы, рефлекс обычного человека — отстраниться от такого. Посочувствовать издалека. Но нет, Демьян толкается внутрь, в эпицентр семейного кошмара, обнажает нечитаемое сплетение мыслей в голове.

— У Дарси есть право знать правду и самой решить, делать тест или нет. Вам придётся уважить её мнение.

— Смелое суждение! А как насчёт прав твоего брата? Ведь ты так и не сказал ему, что отец его подставил. Ты всё решил за него, как я решаю за Дарси. Или вот ещё вопрос… как насчёт прав Тамары? Она не хотела, чтобы её видели больной и беспомощной, а ты поддерживаешь требование Дарси видеться с матерью и сам к ней ходишь. Получается, что права Дарси важнее прав её матери и твоего брата?

— Нет, но… одно нарушение не даёт права на второе. Или…

Демьян призвал всю силу воли, чтобы заткнуться. Потому что Архипов, чёрт возьми, прав, а он, Демьян, не успевает думать, его тянет во все стороны. У Дарси есть право знать правду, но эта правда причинит ей немыслимую боль. Как сказать такое? Напичкать её душу страхом, поставить перед страшным выбором — знать или не знать, делать тест или нет.

Архипов изучал Демьяна, смотрел долго и пристально, но глаза его были пустыми.

— Посмотри-ка на меня, Демьян Ерёмин! Хорошо тебя тряхнуло или ещё наподдать? Наглость твоя вроде как поблёкла, и это радует. О чём ты сейчас думаешь?

— О том, что зря вы настроены на плохое. Шансы пятьдесят на пятьдесят, а вы готовитесь к болезни. Вы ведь поэтому не хотите, чтобы Дарси вышла замуж…

— Я не хочу, чтобы она вышла замуж за твоего брата

— За мужчину, которого она любит. — Демьян поморщился на этих словах.

— Да-да, именно за него! — Архипов насмешливо поджал губы. — В такой ситуации слабым не место. Он не выдюжит, сорвётся и причинит Дарси боль.

— Вы не хотите, чтобы Дарси вышла замуж и завела детей. Именно поэтому надо сказать ей правду, а не обманывать, подсовывая ей меня. Если захочет, она сделает тест. Но зачем преждевременно готовиться к поражению?

— А ты веришь в счастливый конец? — Губы Архипова выделялись на лице тонкой белой линией, глаза запали. Насмешка в его голосе разила сквозной горечью. — Скажи-ка мне, Демьян, какой счастливый конец ты видел в своей жизни? То, что мать использовала тебя для шантажа? То, что отец пытался забить тебя до смерти?

— Речь не обо мне и не о превратностях судьбы, а о простой математике. Пятьдесят на пятьдесят — это неплохо, могло быть хуже. Дарси светлый человек, она заслуживает лучшего, и будем надеяться, что судьба её не обидит.

Архипов брезгливо повёл плечами. Печаль его взгляда сменилась презрением.

— Ошибся я в тебе, что ли? Ты казался непробиваемым, а тут вдруг расчувствовался, завёл бабские песни типа «Дарси дышит любовью» и «судьба её не обидит». Мне нужен трезвый помощник, а не сопля, как твой брат. Возьми себя в руки! Назад уже не открутить. Ты любишь жить на краю? Вот и живи! Найди свои яйца и веди себя как мужик! А к плохому исходу я готов потому, что, когда мы узнали диагноз Тамары, сразу проверили Дарси. Два раза проверили, чтобы наверняка. Знаешь, какой результат? Плохой. Судьба её обидела, плевать ей на светлого человека. Дарси заболеет, и очень скоро, так что никаких свадеб с твоим братом и уж точно никаких детей.

Архипов отвернулся. Он сглатывал, кадык резко дёргался, но наружу не вырывалось ни одного звука. Его лицо бледным пятном выделялось на тёмном фоне кресла. Из него ушли все цвета, даже глаза посветлели. В них дымка, неизмеримая глубина горя. Вот она, правда Архипова, его самый большой секрет: в нём только горе, ничего больше. Разбухает тестом, ломится наружу. Всё остальное в его жизни наносное, потому что он переполнен горем, и не осталось места.

— Ты и сам мог догадаться, что всё дело в Дарси, — продолжил он резко, будто обвинял Демьяна. — Факты были в твоих руках. Болеют многие, но прятаться и инсценировать смерть — это слишком уж радикально. На такое идут с одной целью — защитить любимого человека. Тамара хотела подарить дочери двадцать лет счастливой, безоблачной жизни. Поэтому она исчезла, чтобы никто, а особенно Дарси, не задался вопросами о её болезни. В нашем окружении много медиков, а также тех, кто любит копаться в чужих секретах. Вот Тамара и не хотела рисковать. Она бросила дочь из-за любви к ней и жила фотографиями и моими рассказами. А я ради Дарси… Давай, обвиняй меня! Дескать, я встревал в её жизнь, манипулировал… Мне по хрен. Я дал дочери всё, что мог. Так, как мог. Так, как любовь диктовала, а любовь — она, знаешь ли, не обязана быть правильной и честной. Она действует за тебя, твоими руками. Что материнская, что отцовская любовь, что мужчины к женщине, всё одно — высшая сила. И высшая слабость тоже.

Демьян бы ответил, выразил бы сочувствие, или восхищение, или ужас, но он вообще не мог говорить. И чувствовать не мог. Разбился о сказанное Архиповым, душой и телом разбился.