Наверное, поэтому ничего не происходило. Воздух в оранжерее оставался таким же удушливым, и волосы сразу же прилипли к вспотевшей коже. Так глупо Агнесс не чувствовала себя еще никогда, при том что в последнее время почти каждый день попадала в переделки. Но так глупо – нет, еще никогда.

Не раздеваться же ей догола, в самом деле!

Вот если бы она знала, что еще включает в себя блудодейство, уж наверное подготовилась бы получше!

В общих чертах, и в основном благодаря пророку Иезекиилю, Агнесс представляла, что блудодейство происходит между мужчиной и женщиной и в него каким-то образом вовлечены части тела, о которых она знала лишь то, что на ощупь они, безусловно, приятны. Дальше ее воображение еще не продвинулось. Вот если бы Ронан ответил на ее вопрос! Но Ронан ничего, ничегошеньки ей не объяснил! Краснел, бурчал что-то себе под нос и отворачивался. Знал бы он, как дорого ей обойдется его молчание! И вообще, с ним невозможно разговаривать, то рычит, то молчит. Агнесс начала всхлипывать.

Тем временем садовник закончил стричь лужайку и увел пони в конюшню. С минуты на минуту он нагрянет в оранжерею, ведь работы здесь, наверное, непочатый край. Придет и застигнет барышню в столь фривольном положении. И тогда все пропало. Хотя, в принципе, все пропало уже сейчас. Барон Мелфорд не явился. Это надо было так сглупить и выбрать оранжерею вместо мраморного зала! Наверняка он прохаживается среди статуй, поглаживая их беззащитные, выставленные напоказ тела. На что ему рыжая дурнушка с пунцовыми от стыда ушами?

Опустив юбку, Агнесс закрыла руками лицо и дала волю рыданиям. Давно ей не плакалось так упоительно. Столько событий накопилось за последние дни – и отъезд Милли, и поведение дяди, который то радовал ее, то огорчал, – что просто необходимо было окропить все это слезами. А когда за спиной потянуло могильным холодом и костлявая рука легла ей на плечо, она пробормотала: «Ах, сэр» – и продолжила рыдать по инерции.

– Ты меня видишь?

Она видела каждую складку на его белоснежной тоге, накинутой поверх фрака с щеголеватой небрежностью.

– Я ясновидящая, сэр… милорд, – всхлипнула Агнесс, доставая платочек из рукава и вытирая слезы.

До чего же безобразны покрасневшие глаза и опухший нос! И особенно дрожащие губы, с которых не слетает ни словечка. А ведь совсем иначе она представляла себе их встречу. Настоящей Эринией, прекрасной и одержимой местью, – вот кем она должна была предстать перед ним. А когда барон, прельстившись ее порочностью, подошел бы поближе, она приказала бы ему: «Изыди, дух!» Или хотя бы: «Оставьте Лавинию в покое!» Или просто закричала бы и, отломив пальмовую ветвь, замахала на него – вдруг сгодится в качестве плети?

Теперь же она только и могла, что переминаться с ноги на ногу и молчать. Великая экзорцистка, ничего не скажешь. Гроза иных миров.

Но самым удивительным было то, что, несмотря на свой преглупый вид, Агнесс сумела возжечь в бароне Мелфорде интерес. Дух не спешил исчезать.

– Отчего же ты плачешь, моя маленькая Кассандра? – спросил барон.

Он растягивал слова с той самой манерностью, присущей аристократам, когда «р» звучит почти как «в».

Выдумать хоть сколько-нибудь подходящую ложь Агнесс не успела и посему рассудила, что честность – лучшая политика.

– Мой друг не хочет говорить мне, что такое блудодейство. А больше спросить мне не у кого.

Призрака ее ответ впечатлил.

– Тяга к познанию в столь юном возрасте, безусловно, заслуживает похвалы. У тебя уже есть дружок? Вы с ним часто играете?

– Мы вообще не играем, – сказала Агнесс, потому как Ронан особой игривостью не отличался. – Ему неинтересны карты, хотя я предлагала принести.

Барон Мелфорд хохотнул отрывисто.

– А чем он интересуется? Он уже делал тебе приятно?

– Да, мне с ним очень хорошо.

– А может быть еще лучше.

– Правда?

– Разве я похож на лжеца?

Призрак пожирал ее глазами, медленно, с наслаждением, уделяя внимание каждой ее слезинке и каждому судорожному вздоху, следовавшему за слезами, как гром за молнией. Она никому не посмела бы рассказать, что кто-то смотрел на нее так, а если бы он вздумал прикоснуться к ней как-то по-особенному… она бы и подавно никому не рассказала. Слишком стыдно.

Она пятилась от него, пока не уперлась в колючий ствол пальмы, и уже готова была сломя голову бежать из оранжереи, как вдруг поняла, что все, в сущности, идет по плану. Просто план оказался не столь героическим, как она рассчитывала.

Но робость – это тоже оружие, это меч, чтобы поразить барона. У меча нет рукояти, только лезвие, за которое она его держала, и чем дольше держала, тем больнее становилось. Но так даже лучше. Иначе трудно будет притворяться. Агнесс почувствовала, как ярость, ослепительная, палящая ярость, выжигает из груди весь страх, и с трудом уже сохраняла испуганное выражение лица.

– Вы оба могли бы получить удовольствие… если бы я рассказал тебе как.

Агнесс захлопала ресницами.

– Когда девочка только начинает познавать свое тело, ей нужен опытный и терпеливый наставник, под чьим руководством она расцветет.

Его пальцы, шишковатые от подагры, заскользили по ее щеке.

– Милорд, я была бы прилежной ученицей. Но… – Девушка потупилась.

– Что такое? Ты ведь еще придешь? – забеспокоился призрак, глядя, как она закручивает в жгут подол платья, приоткрывая льняные чулки.

– Нет, милорд, я не смогу…

– Отчего же? – В его голосе зазвенел металл. – Моя вдова привечает тебя, ты можешь приходить, когда пожелаешь.

– Дело в том, что я…

Сочинять пришлось на ходу.

– Я пришла с ней попрощаться. Мой опекун…

– У тебе еще и опекун есть?

– Да. И он… завтра он увозит меня в Италию, дабы закончить мое образование и культивировать мой ум. Мы навестим Рим, Флоренцию и… и прочие итальянские города, – промямлила Агнесс, кляня себя за то, что читала романы под партой на уроках географии. – Лучшие учителя будут обучать меня пению, танцу и живописи.

На его пути выставили шипы огромные кактусы в мелких желтых цветах, но призрак прошел сквозь них и ударил кулаками о запотевшие стены. Стекло задребезжало.

– О, Италия! Обладай я хоть чем-нибудь, я отдал бы все это за возможность вновь узреть твои берега!

– Мне очень жаль, милорд, – посочувствовала ему Агнесс – А мой дядюшка вряд ли научит меня блудодейству. Он, видите ли, священник.

– О да! Захватить с собой в путешествие розанчик, чтобы в пути обрывать его нежные лепестки, сохраняя благопристойный вид, – как это в духе святош! Твой опекун настоящий ловкач, моя Кассандра. Лепесток за лепестком, лепесток за лепестком…

Прикрыв глаза, барон прочитал:

О роза, ты больна!

Во мраке ночи бурной

Разведал червь тайник

Любви твоей пурпурной.

И он туда проник,

Незримый, ненасытный,

И жизнь твою сгубил

Своей любовью скрытной [5].

– Любой бы захотел стать тем червем, девочка, – заключил он. – Но ты могла бы удивить своего попечителя, когда он в первый раз захочет с тобой поиграть… Я мог бы научить тебя всему еще до того, как этот чопорный педант договорится со своей совестью и навестит твою спаленку.

Рука Агнесс уже скользила к карману, но вовремя остановилась. Рано еще. Для успешного экзорцизма потребна недюжинная выдержка, тут есть чему поучиться у дяди.

– Ах, милорд, это было бы чудесно! Но как же…

– Я мог бы поехать с тобой, если бы ты меня позвала. Как я скучаю в этих стенах, ни один другой дух от начала времен не томился поболее меня! Никто здесь не способен меня увидеть, включая миледи, а от моих касаний служанки взвизгивают и жалуются на сквозняк. Глупые наседки! А миледи, конечно, постаралась набрать самых блеклых, самых заурядных девиц, лишь бы мне досадить! Чтобы прикоснуться к ним, нужно себя перебороть… Но в Италии, где смех дев журчит, как молодое вино, и сосцы их сочны и упруги…

– Хм, – напомнила Агнесс о себе.

– Позови меня с собой, Кассандра. Днем я буду прогуливаться с тобой по залам виллы Боргезе, а по вечерам… я стану тебе заботливым наставником. Я научу тебя такому, отчего темный, пропахший ладаном умишко твоего опекуна разорвет на части.

– Не знаю, милорд, вдруг это дурно.

– Не строй из себя невинность! – рявкнул дух. – Тебе самой этого хочется. Да все вы такие: сначала слезки, и трепет, и «ах, сэр, что вы делаете», а потом такие фортели выкидываете, что смутилась бы жрица Гекаты.

А когда он так встряхнул ее за плечи, что у нее зубы клацнули, Агнесс поняла, что все-таки переусердствовала с боязливостью. Не интересничать нужно было, а соглашаться с ним во всем, пока не разбушевался. Теперь уже и притворствовать не нужно, хотя послабления в правилах игры Агнесс не обрадовали.

Но призрак, заметив ее ужас, теперь неподдельный, заговорил ласковее:

– Ну же, позови меня с собой.

От его прикосновения сосуды превратились в хрупкие острые сосульки, того и гляди лопнут и брызнут ледяным крошевом. Превозмогая боль, Агнесс достала из кармана бутылочку из-под духов и посмотрела на нее с сомнением.

– Сюда вы поместитесь?