– Но я ведь шериф графства, – пробормотал баронет. – И в этих краях закон представляю я…

Полицейский едва заметно улыбнулся.

– Зато у меня имеется ордер Королевского суда, поэтому вы обязаны мне подчиняться: если, конечно, вы не король, – но даже в этом случае вас могут объявить умалишенным и тогда трон займет ваш сын. Нет таких прочных стен, которые не могут пасть.

Баронет по-прежнему держал пистолет у виска, и Хьюго тихо сказал:

– Опустите пистолет, сэр Фредерик. Это золото уже и так забрало много жизней.

– Но ведь я погиб… – прошептал баронет.

– Смотря какую гибель иметь в виду, – заметил Дженкс. – Я могу сказать, что мой брат погиб, когда его застрелили. Но это всего лишь мое мнение.

– Modo liceat vivere, est spes, – внезапно процитировал Хьюго.

Дженкс насупился и пробурчал:

– Вы же знаете, что мы не говорим по-гречески. Выражайтесь яснее, милорд.

– Это латынь, – сказал Хьюго. – Публий Теренций Афр. «Покуда жив человек, есть надежда».

– Надежда? – переспросил сэр Фредерик. – Вы думаете, у меня еще может быть надежда? – Но эта мысль, похоже, его приободрила. Дрожащая рука опустила пистолет, и Дженкс в него тотчас же вцепился.

– Я уже дал знать ближайшему констеблю, – сообщил он Хьюго. – Он пришлет людей, чтобы охраняли наших узников. Преступников ждет судебное разбирательство.

– А что с ними будет? – спросил Хьюго.

– Килинга повесят, в этом у меня нет сомнений, а сэра Фредерика поместят под арест для дальнейшего расследования его дела. Он ведь не крал денег и никого не убивал… если только наш баронет не является четвертым Джоном Смитом. Однако он вполне может закончить свои дни в тюрьме Ньюгейт.

– А мистер Лоу? – Хьюго затаил дыхание.

Дженкс, казалось, задумался и ответил:

– Он ведь лишился пальцев… К тому же ему угрожали и нанесли увечье. Полагаю, он был их подручным только по жестокому принуждению.

Такой ответ показался Хьюго вполне удовлетворительным. Он молча кивнул, но тут же спросил:

– А миссис Килинг? Кто о ней позаботится?

– Эта миссис Килинг очень говорлива, – вмешался сэр Фредерик. – Если вы ее хоть о чем-нибудь спросите, то эта дама начнет жаловаться на жизнь до скончания веков.

– Тогда сделаем вот как… – пробормотал Хьюго. – Мы спросим миссис Килинг, чего она хочет. Если пожелает остаться на этих землях, то можно будет продать кое-что из имущества сэра Фредерика, чтобы платить ей ренту.

Баронет глухо простонал. Хьюго же вопросительно взглянул на сыщика.

– А вы, мистер Дженкс? Что теперь?

– Теперь я займусь золотом. Нужно побыстрее вернуть его на место. – Полицейский с усмешкой посмотрел на Хьюго. – Но что будете делать вы, мистер Кроу?

Хьюго молча пожал плечами. И действительно, что он будет делать?

Больничные планы так и лежали на столе в дальнем конце гостиной. Хьюго подошел к столу, взял в руки чертеж и принялся рассматривать длинный список переделок и исправлений. Все было по делу. Весьма толково. Если эту больницу построят, она станет чудом света.

Но теперь-то он понял, что все это время носил шоры на глазах, полагая, что широкий жест – единственный способ примириться с утратой Мэтью. Новая больница, где будут лучше лечить? Да, конечно. Но от болезней и смерти все равно не спрячешься. И никакая больница не сможет их предотвратить.

Кроме того, дело ведь не только в самой больнице. Главное – люди, которые в ней работают: врачи, хирурги, сиделки… Требуются также лекарства и медицинское оборудование. И множество прочих вещей – таких, о которых вспоминаешь лишь в тот момент, когда сталкиваешься с очередной проблемой. Следовательно, надо помогать людям всегда и везде, а один-единственный жест – пусть даже самый широкий – ничего не изменит.

Надо, например, показать одному нортумберлендскому юноше, как перевязывать рану и обрабатывать швы, а потом в один прекрасный день оплатить его обучение в медицинском колледже с надеждой, что он будет служить медицине в таком уголке Англии, где нет докторов.

Он, Хьюго, не смог спасти своего брата Мэтью. И не смог толком позаботиться о себе самом, о чем ему постоянно напоминало правое плечо. Зато он без колебаний и лишних раздумий спас от смерти Джорджетту. В критический момент его тело само знало, как поступить. Он спас ее, повинуясь зову сердца.

Когда-то, очень давно, Хьюго полагал, что всегда поступает разумно, всегда делает правильный выбор. Вот он и решил, что никогда не сможет полюбить женщину, потому что слишком разумен для этого.

А вот Джорджетта думала, что могла бы его полюбить – так она сказала. Возможно, он сможет ее уговорить, чтобы сделала вторую попытку. А если нет – он все равно постарается сделать так, чтобы она его полюбила.

– Вы возвращаетесь в Лондон с золотом? – спросил Хьюго у полицейского.

– Да, конечно. Как только отправлю все необходимые телеграммы и получу ответ. Нужно уведомить Монетный двор. Возможно, они даже пришлют мне охрану.

– Я поеду с вами, – сказал Хьюго.

Ему предстояло встретиться с учеными. И, конечно же, разыскать Джорджетту. Этим он и займется в первую очередь. А если понадобится, торжественно поклялся Хьюго, то он наймет для этого сыщика с Боу-стрит. Тем более что у него уже имелся один на примете – вполне надежный человек.

Глава 20

Июль 1817 года


Большого пальца было достаточно, чтобы Джорджетта смогла закрыть лицо короля. Радостно улыбнувшись, она подбросила на ладони один из золотых соверенов – то был аванс в счет первого платежа, который сделала маркиза. Теперь Джорджетта могла перешить свои платья – чтобы были «не такими академическими».

Маркиза Стоунли – для родных Тэсс – оказалась доброй и щедрой нанимательницей. Прибыв в Лондон, Джорджетта нанесла герцогине Уиллингем визит, проявив исключительную учтивость. Она показала ей письмо Хьюго и попросила… не дом и не квартиру, а помощи ее светлости: нет ли у нее на примете подходящей службы?

Герцогиня как раз пила чай в обществе своей невестки маркизы, и та тотчас же оживилась:

– А вы можете быть гувернанткой? Служили когда-нибудь в гувернантках?

Джорджетта осторожно ответила:

– Я знаю французский и грамматику, а также математику, однако рисую неважно, зато очень люблю детей.

К вечеру того же дня Джорджетта водворилась в детской городского особняка семейства Стоунли.

Маркиза постоянно изнемогала под гнетом всевозможных забот, что умеет лишь женщина, которой, в сущности, нечем заняться. И действительно, чем еще заняться помимо воспитания наследника? Поэтому все дела – начиная с разбора корреспонденции и заканчивая светскими визитами – казались маркизе ужасно обременительными и вгоняли ее в ступор.

Джорджетта не завидовала ее праздности, хотя она бы не возражала стать такой же богатой, как маркиз с маркизой.

Трое маленьких детей, племянник и племянницы Хьюго – четвертый был уже на подходе, – напомнили Джорджетте о том, как она жила с кузиной Мэри, ее мужем и их детьми. За прошедшие две недели после возвращения в Лондон она уже успела их навестить и увидела, что магазин процветал, а в хозяйских комнатах царил такой же беспорядок, что и прежде. Хозяевам помогала приходящая горничная, а бывшую комнатку Джорджетты отдали под вторую детскую. Чудесная перемена! Кузина Мэри радостно обняла Джорджетту и тут же сказала:

– А я так за тебя волновалась… Хотя ведь знала, что ты живешь у герцогини!

– Теперь уже у маркизы, – поправила Джорджетта, умалчивая о тех удивительных событиях, что произошли в последнее время.

– Знаешь, только это между нами… – Мэри перешла на шепот. – Новая горничная работает из рук вон плохо. Лентяйка, каких поискать. Как же мне тебя не хватает!

– Не хочешь ли нанять одну респектабельную вдову? Она молодая и добрая, нисколько не ленивая, но ждет ребенка и ей нужна работа. Трудиться же будет на совесть. – После недели, проведенной в дорожных тяготах, которые девица Линтон переносила весело и с исключительной стойкостью, Джорджетта могла рекомендовать ее хоть самой королеве!

Она дала Мэри адрес пансиона, где остановилась Линтон.

– Сходи к ней поскорее, ладно?

Мэри обещала. И обещание сдержала. Так что теперь они обе: сама Джорджетта и ее новая подруга – благополучно устроились.

Старшему отпрыску Стоунли было пять лет, и Джорджетта прекрасно помнила, себя в этом возрасте: целый книжный магазин под рукой, чтобы учиться, и никаких игр.

Она научила маленького лорда и малышку леди считать по-французски и начала проходить с ними азы арифметики. Кроме того, она выслушивала их детские стишки и смеялась вместе с ними так весело, что даже сама себе удивлялась. Но больше всего дети любили, когда Джорджетта плюхалась вместе с ними на пол и говорила: «Спрашивайте меня о чем хотите».

И она отвечала на все вопросы – например: «Откуда берется молния?» Иногда же, чтобы найти ответ, они всей гурьбой шли в семейную библиотеку, если, конечно, не было дома маркизы. Джорджетта прекрасно знала, что гвалт и топот детей по всему дому – это грубое нарушение приличий. Кроме того, ей действительно не хотелось смущать маркиза и маркизу, которые были к ней очень добры: ведь они нашли для нее место в своей семье!

И теперь ее уже не отягощали воспоминания и сердечная боль, вернее – почти не отягощали… Ох, конечно же, она не могла забыть Хьюго – слишком уж напоминал маркиз своего младшего брата. Когда же дети задавали ей вопрос, на который она не знала ответа, Джорджетта невольно вспоминала Хьюго…

Что ж, зато теперь она занималась тем, чем ей давно уже следовало заняться: начала новую жизнь, в которой полагалась только на себя.

Разумеется, это было не совсем то, чего она хотела, но Джорджетта не унывала – в конце концов, ей и сейчас жилось очень даже неплохо. А маркиз с маркизой… О, эти люди очень многое значили для нее. Любовь, которую она к ним испытывала, заставляла солнце светить ярче, когда поутру она вставала и одевалась, чтобы приступить к дневным трудам.