— И да, и нет. На меня он всегда находил время, плюс — я же поздний ребенок.

— А почему с мамой прохладные отношения? Мои могут часами висеть на телефоне, сплетничая. Да и сколько я помню, они не разлей вода. Особенно когда дело касается моей личной жизни. У вас с мамой совсем-совсем не было секретных разговоров?

— О чем? О женских делах? Она мне подсунула книжку лет в восемь, где все было написано, в принципе, понятно. Но вопросы не приветствовала, а я была ну о-о-очень любопытным ребенком, — посмеиваюсь над собой. — В отличие от отца. Он — моя стена, понимаешь? У меня был один болезненный эпизод в детстве. Хочешь, расскажу? И ты все поймешь.

— Конечно, — он ответил совершенно искренне. Я испытываю облегчение, мне действительно вдруг захотелось поговорить, но я немного опасалась, что его раздражает моя болтовня и он бы предпочел заняться сексом. Но нет, выглядит заинтересованным. Чтобы пощекотать его нервы, я быстро освежилась в душе и надела то самое платье, которое мне продала его бывшая жена.

С каждой минутой мне все больше нравится, что мы не спешим прыгнуть в кровать. До этого любое наше общение сводилось к ласкам, что, в общем-то, было приятно, но теперь, после сцены ревности, мне почему-то захотелось просто говорить с ним. Узнать о нем что-нибудь новое. Понять, что он за человек. Какую музыку любит, какие шутки его смешат.

Мы удобно устраиваемся на диване, я наливаю нам по половине бокала белого вина, которое мы едва пьем, делая глотки скорее для заполнения пауз, чем потому что хочется расслабиться.

— Да сильно и рассказывать нечего. Это единственный эпизод из ясельного возраста, который я не забыла. Он так и остался в голове. Мне было три или около того. Не спалось в садике во время сон-часа, и я начала изучать свое тело. Маялась, маялась — нужно было лежать тихо, чтобы никого не разбудить. Я долго разглядывала пальцы на руках и ногах, потом сгибала локти и наблюдала, как работают суставы. Крутила пальцем в пупке, а затем залезла под плавки. Ничего пошлого у меня точно на уме не было, я даже не догадывалась о том, откуда берутся дети. Потрогала, ощущения были необычными. И меня за этим делом застала воспитательница. Как она на меня кричала! Обзывала маленькой извращенкой, а потом, при всех, поставила на табуретку и спросила у детей: можно ли трогать писю? Все ответили: НЕТ! Я так рыдала.

— Вот идиотка, — качает головой Роман.

— Да, теперь-то я понимаю, она не от большого ума, но тогда-то мне было всего три! Вечером за мной пришел отец, а я так плакала, так боялась, что она ему расскажет и он тоже будет меня ругать. Умоляла не сообщать родителям, но она все равно ему рассказала. После чего отец… это вообще! Там было такое, я думала, он ее с землей сравняет! Я маленькая же была, плохо понимала, что происходит, но он без криков и скандалов так на нее наехал, что она покраснела как помидор. Он заявил ледяным тоном, что если она еще хотя бы раз унизит меня или хоть как-то обидит, он ее уничтожит. Так и сказал: «Я вас просто уничтожу». А потом отвел меня в кафе, накормил мороженым и заверил, что я ничего плохого не сделала. Но некоторые люди очень глупые, даже взрослые, и нужно их за это прощать. И я простила воспитателя. Больше ничего такого не было никогда, по крайней мере, я не помню. Но с тех пор я понимаю четко: что бы со мной ни случилось, как бы стыдно ни было — папа поможет.

Наверное, эту историю не стоило рассказывать, но почему-то мне захотелось. Мы проговорили с Ромой о детстве несколько часов, я узнала, что у него тоже замечательные родители, правда, крайне тревожная мама, поэтому он мало ей рассказывает о себе. Отец у него погиб, когда Роме было двадцать, с тех пор он по мере сил помогает маме и сестре, у которой уже третий брак по счету и от каждого мужа по ребенку. Демин заверил, что сестра у него хорошая, но совершенно не умеет выбирать мужчин. Сейчас вроде бы у нее все наладилось, и ей нравится жить на севере, везде есть плюсы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


После таких разговоров заниматься любовью не хочется, да мне еще и рано: я снова выпила обезболивающее перед сном, не стоило бы усугублять ситуацию. Около двух ночи мы засыпаем в одной кровати, под одним одеялом, обнимаясь. Он лежит на моей подушке, а я на его груди. Демин отрубается первым.

— Спокойной ночи, — прошептала я.

— Приятных снов, Яна, — пробормотал он. Закрыл глаза и через две секунды крепко спал.

Я еще некоторое время вдыхала аромат его кожи, не веря, что это происходит со мной на самом деле, — неделю назад я была уверена на сто процентов, что выйду замуж за Сысоева. Осторожно водила пальцами по его груди, кажется, нащупала довольно длинный шрам слева, немногим выше пупка, но светить телефоном и рассматривать не стала — завтра. Будет еще возможность. Тем более, кажется, наше общение начинает налаживаться. Помимо страсти появляется еще что-то, пока едва уловимое, но я чувствую и мне становится тепло-тепло на душе.

Глава 17

Мне приснился страшный сон: будто я замужем за Кириллом. Понимаю это и в панике ношусь по квартире, от досады заламываю руки и пытаюсь дозвониться до отца, сказать, что мне нужна помощь, что я не хочу жить с этим человеком, что больше не люблю его. Набираю снова и снова папин номер, но постоянно ошибаюсь в одной цифре. Это длится бесконечно, пока я не просыпаюсь окончательно. Вокруг темно, на часах всего пять утра. Рядом на спине мирно спит Демин, его присутствие действует на меня успокаивающе. Я все еще не замужем, по-прежнему в кровати с симпатичным дровосеком и совершенно не чувствую боли.

Принимаю душ, привожу себя в порядок, после чего возвращаюсь под одеяло все в той же шелковой ночной сорочке — одной из новых вещей, покупкой которых я сбрасывала стресс в воскресенье.

Укладываясь под одеяло, стараюсь действовать осторожно, чтобы не тревожить Рому, но он тянется к своему мобильному, проверяет время.

— Прости, что разбудила, — шепчу, — еще рано, спи.

— Не хочется. Доброе утро, — приподнимается на локте и улыбается.

— Доброе.

Мы смотрим друг на друга в тусклом свете мобильных. Только бы они не гасли, так бы и светили до утра, пожалуйста. В его глазах явственно читается голод, и я понимаю, что уже никуда не денусь. Сейчас что-то произойдет. Случится в любом случае. Я ведь сама хотела. Я чувствую так много разноплановых эмоций, что едва владею собой. Сердце начинает ускоренно биться, ощущаю его в груди, затем под горлом. Аж ладони потеют от волнения.

— Попалась, Яна, — говорит мне Роман с легкой улыбкой.

— Как тебе больше нравится? — мой голос звучит неестественно низко: — Чтобы девушка кричала или, наоборот, молчала? Проявляла инициативу или строила из себя скромницу?

Он полностью игнорирует мои вопросы, когда произносит:

— Считай до трех, — говорит мягко, но не шутит. Все та же легкая улыбка немного смягчает слова, они не звучат грубо, но при этом слегка как… приказ.

Ток пробегает по коже, мое тело реагирует, когда я говорю:

— Один.

Он кивает мне. Молчу, гадая, что будет дальше, сама понимая, что ужасно хочу его. Роман показывает мне два пальца, подсказывая. Я говорю:

— Два.

— Смелее… — не успевает он закончить, как я перебиваю:

— Три!

Телефоны гаснут, а он рывком накрывает собой меня. Я бы сказала… кидается на добычу. Сразу целует губы, жадно переходит на шею, находя сразу все те самые точки, с которыми баловался последние дни. Одеяло летит на пол, он лежит на мне, между моих ног. Его руки сминают мое тело, гладят везде. Какие глупые вопросы я задавала, сейчас в голове вообще ни одной мысли, я лишь выгибаюсь под ним, подставляю свою шею, свою грудь, чтобы он ласкал еще слаще и настойчивее. Не чувствовать его эрекцию просто невозможно, когда он трется ею о мое белье. Крепко обнимаю его ногами. Рома сминает в руках мою грудь, один сосок между его пальцев, второй он втягивает в рот.

— Я хочу тебя, — шепчет предельно серьезно.

— Я хочу тебя, — вторю ему.

Сжимаю его лопатки, держусь за него, едва отдавая себе отчет, что царапаю его кожу. Он такой большой и сильный, такой пылкий, что я просто растворяюсь в ощущениях. Отчего-то в этот момент я не сомневаюсь, что он боец, я не знаю, правильно ли это, но идея меня безумно возбуждает. Я хочу ему отдаться, хочу, чтобы он спал со мной.

Он стягивает с меня белье, я пытаюсь что-то возразить.

— Мне все равно, — прерывисто, и я перестаю стесняться. Его пальцы там, и я бесстыдно трусь об его ладонь, понимая, что до пика мне остается совсем немного. Он спускает свои трусы, наклоняется ко мне и глухо шепчет на ухо:

— Можно без резинки? — спрашивает, продолжая ласкать клитор пальцами. И полная идиотка Яна послушно отвечает:

— Да, можно даже в меня, месячные же.

Его рука действует еще несколько секунд, а потом Рома снова нависает надо мной. Он между моих ног, которые я развожу для него шире. Я чувствую прикосновение головки, в следующее мгновение он толкается бедрами и осторожно растягивает меня для себя. Медленно, но настойчиво входит до упора.

Мы оба шипим. Шипим от удовольствия, ощущения просто невероятные. Я приподнимаю бедра, чтобы он был глубже. Я так сильно сжимаю его плечи, что чувствую крупную дрожь, которая пробегает по его телу. Рома делает глубокий вдох через нос и медленно выдыхает через рот. Я глажу его затылок, спину. Он склоняется ко мне, и я тут же жадно целую его влажную кожу на шее. Втягиваю ее в себя, посасываю, смакую. Он ничего не ответил на мои вопросы, наверное, хочет, чтобы я была самой собой. Я не знаю, какая я. Когда с ним — так точно другая, сама себе чужая. Но мне нравится то, что испытываю.

Он делает толчок. Один, второй. На третьем я срываюсь на стон. Он обнимает меня удобнее, держит в объятиях и начинает вколачиваться в мое тело. Мощно, жадно, нетерпеливо. Каждое его движение все ближе подталкивает к краю. Я тысячу раз представляла себе, какой он, но все оказалось еще лучше.