— Так может, это от нее фото на память?

— Она бы никогда так не поступила, — отвечает мне. Небольшой укол ревности, и меня опять несет:

— Что же вы тогда разошлись, если она такая умница и молодец?

— Ты уже спрашивала.

— А ты не ответил.

— Блин, Яна! Что тебе наговорила моя мать? Я ей прямым текстом сказал — не вмешиваться. Она все равно, да? — он выглядит крайне расстроенным. Меня начинает тревожить его реакция. — Я сегодня же заеду к ней.

— Лучше не надо, я и так ей не нравлюсь, а теперь, когда наябедничала… и подавно. Я просто еще не отошла после той поездки в гости, а сегодня еще эта фотография! Одно к одному.

Не ожидала, что мои слова так на него подействуют. Ситуация неприятная, но серьезно ругаться из-за нее я не планировала. Подумаешь, и правда какая разница, с кем он спал в октябре? Но Демин в момент раздражается, хмурится. Его будто физически становится больше. Явственно ощущается напряжение, волнами исходящее от его спортивной фигуры. Проходит до окна, выглядывает посмотреть, в порядке ли «БМВ», потом возвращается к плите, но заминка не помогает. Он выглядит взбешенным, у него не получается остыть. Ого. Наконец-то я вывела его на эмоции, удовольствия мне это, впрочем, не доставляет, но остановиться уже сложно.

— С мамой я поговорю. Она зря это сделала. Не думаю, что специально, иногда ее несет. Мама есть мама, куда денешься? Извини ее тоже, пожалуйста, — говорит предельно ровно, но спокойствие это обманчивое.

— Рома, ну ты что! Я не жду, чтобы ты или, не дай Бог, Алена Александровна передо мной извинялись! Но пойми меня тоже, почему ты вечно немного не договариваешь?

— А как такое расскажешь? Да и зачем? Что было, то было, сейчас все иначе. Хорошо, — он смотрит на меня, жестикулирует. — Ну да, был левак с моей стороны, но перед ним тоже шла предыстория.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Видимо, от удивления я слишком сильно округляю глаза, потому что Демин зеркалит мое состояние и делает то же самое. Пялимся друг на друга. Я в шоке, он в шоке, что я в шоке. Я резко отворачиваюсь, пораженно смотрю на ту самую огромную лужу и, по ощущениям, хочу бежать по ней босиком, только бы бежать. Сутулюсь, настолько тяжелой ношей он поделился. Бедная его жена, может, ему и раньше такие фотографии приходили? А может, у него в каждой командировке по новой жене?

— Ага, ты не знала. Взяла меня на понт. Повелся, — произносит он.

— Сегодня с самого утра мне кажется, что я вообще тебя не знаю. Практически живу с человеком, о котором не имею понятия. Рома, как так-то вообще? Мне… пора собираться на работу.

— Я тебя люблю, — перебивает.

— Наверное, мне и правда нужно остыть и успокоиться, — оборачиваюсь, оглядываю его с головы до ног. Он впервые говорит мне эти слова, но сейчас я не могу никак на них отреагировать. — Давай сейчас быстро оба оденемся и покинем эту квартиру? Не приезжай ночевать сегодня.

— Что ты со мной, как со щенком: приезжай, не приезжай? Так не пойдет, Яна.

Я молчу, смотрю на него, видимо он считывает с моего лица панику, что плещется внутри, подходит вплотную, осторожно обнимает и целует в макушку. Мои руки прижаты к моей же груди, я прикрываю глаза и молчу. Дышу. Судорожно запоминаю запах его кожи, ловлю за хвост ощущение полной безопасности, когда вот так, в его объятиях. Хорошо. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Возможно, его жене тоже было так же хорошо. Но, Боже, как же трудно от него оторваться.

— Все было не так, как ты себе уже успела вообразить. Я буду думать о тебе, как будешь готова к конструктивной беседе — напиши, поговорим. Я решил, ты обиделась, потому что… провела аналогию. У меня никого не было с тех пор, как я впервые тебя увидел. И не будет. Разве бы я дал тебе свой телефон, будь иначе?

— А если я не позвоню, ты отпустишь меня? Навсегда. Если я не готова к тебе после всего… что узнала о твоей работе, и твоем разводе, о тебе самом?

Он обнимает крепче.

— А как бы ты сама хотела?

— Я хочу побыть немного одна, Ром. Когда ты обнимаешь, я ничего не соображаю.

Мы стоим еще немного, потом он уходит в спальню одеваться. Мои руки все еще на груди, но теперь я не отгораживаюсь от мира, а саму себя жалею. Я думаю только о том, чтобы остановить его, и мне становится страшно от собственных мыслей. На что я готова, чтобы он был со мной? На все? Вообще на все?

Он появляется в дверях через минуту полностью собранным, смотрит на меня. Плечи напряжены, словно готовится к броску. Мне кажется, он сейчас поедет в спортзал, чтобы выплеснуть излишки эмоций.

— Глупостей не делай, — приказывает как солдату в подчинении.

— Сам не делай.

Коротко кивает и уходит. По брошенному напоследок взгляду я понимаю, что он меня не отпустит. Играть с ним не стоит. Ни в коем случае не провоцировать. Что ж, мы сдержали ураган, превратили его в сильный неприятный ветер, который потрепал нервы, душу, но на ногах оставил. Наверное, ничего страшного не случилось. Нам обоим нужно остыть и подумать.

Глава 37

Дёмин

Тоже любит. По глазам вижу, язык тела читаю. Упрямая только. Чем сильнее надавишь, тем отважнее будет сопротивляться. Сам такой же, знаю.

Янка моя — девушка темпераментная, и это охуенно во всех смыслах, за исключением единственного: в минуты стресса она склонна к импульсивным поступкам и реакциям. Я пока не знаю, как с этим справляться. Каким образом гасить ее порывы и нужно ли это вообще делать, может, лучше дать волю и переждать?

Оставил ее одну — теперь нервничай. Сидел в машине ждал, пока из подъезда выйдет. А она высокомерно взглянула в мою сторону, отвернулась и пошла прямиком к мерсу. Надо было колеса проколоть, шучу, наверное.

Еду следом. Пусть думает, что хочет, я же предупреждал, что живу в пяти минутах от ее работы. Какой-то мудак подрезает ее машину и дерзко перестраивается впереди, догнал бы и ноги оторвал. Мне кажется, она растеряна. Ладно, не могу же я каждую минуту быть рядом и оберегать ее. Но поворот к себе пропускаю, провожаю до офиса, наблюдаю, как паркуется, выходит из машины, идет к подъезду.

Замирает на ступеньках и смотрит на меня некоторое время, потом достает мобильный, что-то пишет. Мне брякает входящее сообщение: «Демин, команда: отбой. Заканчивай уже слежку».

Отправляю ей печальный стикер, слежу за реакцией. Она улыбается! А потом смеется в голос. Надо мной. Капец, какой же фигней я занимаюсь. Но пусть лучше веселится, чем пугается. Смотрела сегодня так, будто я могу намеренно причинить ей боль. За что? Разве я хотя бы раз дал повод?

Продолжая улыбаться, она заходит в помещение, и я все же поворачиваю в сторону дома. Что именно ее так расстроило этим утром? Судя по всему — мой развод. Это женская солидарность так проявляется или, блть, что?

После двух часов в спортзале решаю ненадолго заехать к матери. Отношения у нас по-прежнему довольно натянутые, отчего мелькает мысль, что, возможно, я действительно где-то не прав, иначе… почему все женщины вокруг ополчились против меня?

Не так давно у нас состоялся неприятный разговор, точнее, несколько. Маме, а потом и сестре, сразу, буквально с полуслова, стало «все понятно». Что именно — догадайся, Рома, сам. «Рома» догадался, вроде бы все выяснили, но оказывается — не до конца.

Такие инциденты — редкость, но случаются. Первым делом отца вспоминаю, мне его на самом деле очень не хватает. Иногда кажется, что не справляюсь, все делаю не так и неправильно.

Мы здороваемся, обмениваемся стандартными фразами, а в голове слова Инки, сестры, всплывают: «Сколько бы ты в эту девушкуни вложил, она никогда не будет считать тебя ровней. Где она — и где ты?».

Да, мы с Яной, может, и разные, но от этого лишь больше друг другу нравимся. Когда я провожу с ней время, отчетливо понимаю, для чего работаю. Для кого. Это как светлый мазок на общем сером фоне. Такой яркий, что контраст слепит. Когда день за днем, вызов за вызовом вокруг одна грязь, бывает, складывается ощущение, что весь мир только из нее и состоит и конца не будет. Когда онасмеется, у меня внутри что-то ломается, и от этого легче становится. Смена заканчивается и идешь домой. Вот так просто. А большего и не нужно.

Но блть. Будет совсем тяжко — уволюсь со службы, но пока-то она вроде бы гордится мной. Ее все устраивает. Кроме моего развода, как выяснилось.

* * *

Мама ведет себя вежливо, но нарочито прохладно, она пытается мною манипулировать, и это сильно напрягает.

— Обедать будешь?

— Нет, спасибо. А что есть? — сам прохожу на кухню. Перекусил в столовой, но вдруг что особенное на плите? По привычке проверяю кастрюли.

— У меня же диета, Рома! Ты пиши заранее: буду тогда-то, я что-нибудь приготовлю.

— Я на минуту, мимо проезжал. Нам бы поговорить, но без эмоций. Не так, как в прошлый раз.

— Что-то ты совсем нерадостный. Сейчас чаю заварю, садись за стол. Поссорился с Яной? А говорил, что вам не из-за чего.

— Мам, скажи мне, пожалуйста, что ты точно ей наговорила? Вот прямо фразами. Слово в слово.

Она вспыхивает, отворачивается. Ч-черт.

— А что, мне совсем ничего сказать нельзя? Что за люди кругом! К каждой фразе цепляются. Инкасразу догадалась, что крови она твоей попьет.

— Крови она моей не пьет. Не хочешь рассказывать — твое право. Но на будущее: не получается держать язык за зубами — просто не открывай рот.

Она краснеет еще сильнее, начинает суетиться.

— Я вообще ей ничего не говорила! Да я даже здороваться не буду, только предупреди всех, что сам мне запретил!

— Не можешь контролировать себя — не здоровайся. Я тебя не понимаю, когда я один живу — плохо. Когда у меня отношения завязываются — еще хуже.