Александр Прозоров - Судьба княгини

К сему стоит добавить, что «христианское рвение» Софьи Витовтовны также совершенно незаметно в ее деяниях. Хотя в православных летописях она и описывается как ревностная христианка, пострижена в монашки и причислена к лику святых – однако почти за семьдесят лет своего пребывания в Москве во власти великая княгиня так и не смогла достроить Вознесенкий собор, возведение которого начала супруга Дмитрия Донского. Как получила на руки недострой – так его потомкам и оставила, в том же самом виде. Мало того, она еще и Успенский собор ухитрилась снести! Нынешний был построен в 1475–1479 годах, а предыдущий – в 1327 году. Тоже каменный – и потому утверждения о ветхости, случившейся с ним уже через полтора века, вызывают определенные сомнения.

Сравните эти сроки: четыре года – на строительство огромного каменного храма с нуля до первой службы, и семьдесят лет – на то, чтобы «достраивать, достраивать, но так и не достроить».

Очень похоже, что весь вопрос «достройки» упирался лишь в наличие желания.

Полагаясь на все известные нам факты, можно уверенно сказать, что все христианство Софьи Витовтовны являлось всего лишь данью моде. Точно такой же, каковой оно является для современных функционеров – вчерашних парторгов и комсоргов, атеистов и коммунистов, ныне истово крестящихся на церковных службах. Знатным людям полагалось быть христианами – вот великая княгиня себя таковой и называла. Служить же вере христовой деятельно – так у правительницы всегда хватало куда более важных хлопот.

Аналогичный пример можно привести и из жизни Галича. Основанный аж в начале XIV века Спасский монастырь в XV веке «зачах» и возродился снова только в середине XVII века, опять «угас» в начале XX века и снова возродился только в наши дни. В то время как заволочские языческие священные рощи благополучно пережили и насаждение христианства, и насаждение коммунизма, и продолжают невозмутимо процветать даже в наши дни числом больше шести сотен (648 только зарегистрированных священных рощ). Понятно, что в середине XV века влияние язычества было намного более сильным, нежели сейчас, и в тамошних обстоятельствах князь Юрий Дмитриевич Звенигородский просто не мог не быть язычником, иногда посещающим христианские службы.

Подозревать его в том, что он станет слушать некого заезжего Фотия по важным для себя и своего княжества вопросам – просто несерьезно.

Автор не испытывает никакого предубеждения в отношении рязанского князя – однако, согласно хроникам, он и вправду не моргнув глазом постоянно перебегал «со службой» от одного правителя к другому, успев послужить всем великим князьям своего времени – от Витовта до Юрия, не забыв и про двух Василиев. И тут уж из песни слов не выкинешь.

При всем том нужно признать, что если Иван Федорович не желал жертвовать своим уделом и своими подданными во время неких «высших интересов» – это тоже выбор, достойный понимания. Рязанский правитель всего лишь искал сильных покровителей, способных защитить его землю от разорения соседями. Его земли находились на перекрестье торных путей, и по ним регулярно ходили туда-сюда соседские армии. Тут поневоле кинешься искать спасения у кого угодно – хоть у Орды, хоть у Литвы, хоть у Москвы. Самое главное – чтобы очередная армия, каковая пойдет через Рязань, сочла княжество союзным и сильно не разоряла. И не допустила прихода в Рязань своих врагов.

Посему, когда прежний покровитель терял власть и силу – его благоразумно меняли на другого. Если возвращал могущество – ему присягали снова.

Как говорят в таких случаях: ничего личного. Просто политика.

Пересказывать невероятную судьбу знатнейших сирот в комментариях во второй книге трилогии явно преждевременно. Однако отметить несколько базовых моментов просто необходимо.

Прежде всего хочется особо указать на тот факт, что при всей своей фантастичности – их судьба является совершенно документальной историей. Увы, но вплоть до начала ХХ века эпидемии очень часто определяли судьбы людей, правительств и целых стран. К примеру, Василий II Васильевич стал великим князем исключительно потому, что все его старшие братья (трое – точно и еще один – предположительно) умерли в результате мора. Сиречь – эпидемии выкашивали даже самые знатные рода целыми семьями. Так что история княжича Василия Боровского и его сестры для XIV–XVI веков – совсем не редкость.

Во-вторых, следует предупредить читателя, что в большинстве летописей князь Боровский фигурирует также как князь Серпуховской либо Малоярославский. Уж так было в старину принято, что «фамилии» людей с легкостью менялись в зависимости от перемены в имуществе, полученных прозвищ либо просто личного отношения летописцев.

Дабы не путать читателя, автор сохранил Василию «девичью» фамилию на протяжении всей трилогии и оставил ему только одно отчество. Ведь, помимо всего прочего, летописцами он еще и «Афанасьевичем» время от времени записывался.

В-третьих – зная о происхождении Марии, внимательный читатель наверняка заметил, что Василий II является четвероюродным братом своей супруге. Они оба являются потомками Ивана I Калиты в четвертом поколении. Автор тоже в курсе сего инцеста – но сделать ничего не может, ибо сие есть исторический факт. А данная трилогия основана исключительно на исторических фактах.

По всей видимости, после смерти отца Софья Витовтовна ощутила себя в столь отчаянном положении, что пошла даже на кровосмесительный брак – лишь бы зацепиться хоть каким-то родством за старомосковскую знать.

Но никто, кроме малолетних круглых сирот, ее матримониальному давлению не поддался.

Раз уж разговор зашел о медицине, следует развеять слухи и предубеждения, каковые успели соорудить вокруг средневековых лечебных обычаев далекие от реалий «популяризаторы». Ибо прежде всего при всех ужасах медицины многовекового прошлого – оная донесла до нас тот весьма примечательный факт, что склад мышления наших предков отличался предельным прагматизмом и логичностью, а все побасенки про их суеверность и наивность связаны в первую очередь с современной малограмотностью.

Вот несколько ярких тому примеров.

Современные «популяризаторы» любят насмехаться над старинной практикой, согласно которой лечению подвергалась не рана, а оружие, оные раны причинившие. При этом рассказчиками совершенно опускается лечебная практика того времени. Сиречь: прижигание раны огнем (технология, популярная по сей день), наполнение ее навозом (если растения от него растут пышно и быстро, значит, и раны должны хорошо зарастать, разве не логично?), плюс полив и плотные повязки.

Но вот надо же, какая странность! Практика показала, что если вместо лечения самого раненого бойца лечить таким образом пули, стрелы или ножи, а саму рану просто тампонировать болотным мхом (обладающим, кстати, бактерицидными свойствами) и накрыть чистой тряпочкой, то пострадавший в большинстве случаев не умирал, а выздоравливал.

Посему, в полном соответствии с правилами научного познания, средневековые люди начисто игнорировали рассуждения «глупо/не глупо», а следовали исключительно за практическим результатом. Раз лечение пуль и ножей эффективнее – будем лечить пули и ножи. А с вопросами, правильно сие или неправильно, – идите к философам.

Точно так же набрала популярность и гомеопатия. Пить чистую кипяченую воду вместо медицинского лечения выглядит бредом только в том случае, если забыть, что альтернативой данному варианту на протяжении веков было кровопускание. Посему гомеопатия на фоне «научной медицины» оказалась настолько эффективной, что сохраняет огромную популярность до сих пор.

Нередко – с полным на то основанием.

Когда мы говорим о вонючей и немытой Европе, нужно понимать, что проблема заключается вовсе не в дикости и суевериях тамошнего населения, а сугубо в его наблюдательности. До девятнадцатого века люди не догадывались о микробах и вирусах и о том, как хорошо они распространяются во влажной и теплой среде. Однако быстро заметили, что во время эпидемий массово заболевают именно те, кто посещает общественные бани. Постоянно влажная древесина на общих лежаках, общие деревянные шайки, мочалки, простыни и полотенца, одежда в одной общей куче…

Поскольку о микробах и вирусах никто еще не слышал – сам собой напрашивался вывод о том, что к болезням и эпидемиям приводит вовсе не контакт с лавкой, на которой посидел чумной бедолага, а само мытье. Посему массированная пропаганда отказа от мыла и мочалки в церквях и на площадях не имела никакой связи с религией. Просто тамошние власти спасали свое население как могли.

Люди выбирали вовсе не между грязью и душевой кабинкой, как уверены современные «обличители», – они выбирали между грязью и смертью. И в большинстве своем население предпочитало жизнь.

Надо признать, что точно так же, как сегодня существует течение ВИЧ-диссидентов – в Средневековье также присутствовали свои «банные диссиденты», каковые продолжали цинично умываться и купаться, несмотря на повсеместные призывы к воздержанию от оного. Во всяком случае – цеха мыловаров в городах Европы вовсе не закрылись, и общественные бани тоже продолжали работать для всех желающих.

Остается только восхититься отвагой поклонников парилок и умываний, сохранивших преданность к шайкам-лейкам, душистому мылу и полотенцам даже перед лицом смерти!

Во времена, когда врачи приходили в больничные палаты, а то и в операционные прямо из морга, не потрудившись помыть руки, – люди быстро и четко усвоили, что попасть в лапы медиков равносильно смерти. Все «холерные бунты» растут именно из этого понимания. Хочешь жить – не пускай врача в деревню. Ибо любой врач почти наверняка притащит с собой чуму или холеру. И вплоть до изобретения антибиотиков это было именно так.