- Куда же я тебя прогоню... такого мокрого.

 - Машка... - он улыбается ей. Улыбается ей той самой улыбкой, которая когда-то украла ее сердце, - тебе тоже некуда идти. Потому что ты тоже мокрая.

 И Маша понимает, что он прав. Во всех смыслах.

 _____________

 Он взял ее тут же, в душевой кабине, у стеночки. Его одежда мокрой кучей лежит в углу. Всегда считал, что секс стоя - это баловство и больше фитнесс, чем удовольствие. Да и физическая форма у него не совсем идеальна для таких упражнений. Но так они нуждались друг в друге, сейчас, немедленно, сиюминутно, что мысль о том, чтобы разъединить тела, пойти куда-то, пусть и недалеко, даже не пришла им в голову.

 Она обнимает его твердую плоть своею, тугой. Ее бедро закинуто на его талию, прижимая к себе. Ее руки обхватывают его за шею, и ее жаркое дыхание ему в ухо. И тихие "да". Он устоит на ногах, обязательно. И ее он удержит, будет держать, крепко держать и не отпустит самое дорогое, что у него есть.

 Оргазм он едва пережил. Было до умопомрачения хорошо, но ноги реально подгибались, хоть ты тресни. Маша тихонько соскользнула вниз, потянула за собой, шепнув: "Садись".

 И они сидели, обнявшись и соприкасаясь лбами, на полу душевой кабины, под тропическим ливнем на двух квадратных метрах, насквозь мокрые и абсолютно счастливые.

 _______________

 Поскольку обретение жабр не входило в их ближайшие планы на жизнь, из душевой все же пришлось вылезти. Наспех вытерлись одним на двоих полотенцем и, держась за руки, быстро перебрались под одеяло. Кровать узкая, то, что называют "полуторка", но им совсем не тесно. Не тесно лежать, прижавшись телами, гладить пальцами лица друг друга, шептать какие-то глупости и нежности. Или вдруг начать в чем-то признаваться. Или так же вдруг - целоваться. Под шум воды у них началась новая жизнь. Одна на двоих.

 - Я смотрю, тебе со мной хорошо...

 - Не представляешь, как... - его пальцы наглаживают любимое и упругое, до которого так удобно дотягиваться.

 - Что ж ты тогда на часы поминутно смотришь?

 - Ой, - Бас смущен, - твоя подруга... она сказала, что у меня есть два часа. И час и сорок минут уже прошло...

 - Тогда, наверное, нам действительно лучше встать и одеться, - усмехается Маша.

 - Подожди. Послушай... я хотел спросить... тебя скоро ждут дома?

 Она не отвечает так долго, что его только что обретенная сладкая безмятежность тает сама собой. Маша вздыхает.

 - У меня билет на завтра...

 - Черт, ну почему?! - не выдерживает, срывается. - Почему, как только у нас секс, так нам тут же нужно расстаться?!

 - Вась, ну не преувеличивай...

 - Ты можешь остаться? - настойчиво. - Пожалуйста.

 Она еще раз вздыхает, гладит его по затылку.

 - Васенька... У меня съемка. Запланированная, долгожданная. Важная. Меня мой учитель и наставник пригласил в свой проект, очень интересный и значимый профессионально. Это признание, Вась. Я не могу отказаться.

 Ему эгоистически, по-детски хочется закричать: "Что, это важнее меня?! Важнее нас?!". Но вспоминает. Сколько она отдала ему своего времени, душевного тепла. И теперь он просто не имеет права что-то требовать от нее. Даже несмотря на ее любовь к нему. Но отказаться от нее... Нет, не отпустит и не отдаст.

 - А потом? Вернуться сможешь?

 - Куда вернуться?

 Он все решает мгновенно.

 - Маш, послушай. Нам... надо побыть вместе, вдвоем. Какое-то время. Чтобы никто не мешал, чтобы мы могли поговорить и... Мне столько нужно сказать тебе! Я бы не хотел отпускать тебя сейчас!

 - Вась...

 - Я все понимаю. Про важные дела и прочее, - он морщится. Это у него теперь нет важных дел, а Маша успешный фотограф, у нее расписание, график. - У нас есть семейное шале, в Тине. От деда осталось. Я буду ждать тебя там. Приедешь? Только ты и я.

 - Конечно, - она улыбается и прижимается к нему, обнимая крепко-крепко. - Неделя, максимум, две. И я вся твоя.

 - Звучит многообещающе... - дальнейшее продолжение фразы тонет в трели звонка.

 - Черт! - он.

 - Сонька! - она. И, спустя секунду, озарением: - Бас, у тебя же вся одежда... мокрая!

 Они хохочут, глядя друг на друга, между тем, звонок снова напоминает о том, что их уединение нарушено. Маша, наконец, встает с кровати, натягивает короткий халатик.

 - Лежи тут, - командует Басу. - Я сначала сама с Соней объяснюсь. Вляпалась я, - дразнит его, - из-за тебя.

 - Это я вляпался, - он смотрит на нее с кровати. - И я тебе умоляю. Скажи ей, что тебе хорошо. Иначе меня кастрируют. Овощерезкой.

 - Мне замечательно, - она посылает ему воздушный поцелуй. Еще одна трель звонка, уже очень длинная. - Все, я побежала. Сонька в гневе страшна!

 _________________

 У него стойкое ощущение "дежа вю". Снова - близость с ней и разлука. В прошлый раз хоть секса было больше. А в этот раз... это было больше просто... отчаянное продолжение телами тех слов, что они сказали друг другу. И то - один раз всего. А потом эта вредная Сонька, которая подкалывала его все то время, которое он ждал, пока высохнет одежда. Из ее квартиры он с наслаждением сбежал, прихватив с собой трофей в виде Маши. И они гуляли допоздна, как самые распоследние романтики. Заходили попить кофе в маленькие кафе, целовались на набережной и кормили голубей.

 А на следующий день он проводил ее в аэропорт. И рванул в Тинь. Ждать.

 Поначалу было неплохо, привел в порядок шале, в котором редко кто бывал теперь. Навестил некоторых из своих давнишних знакомых, тех, кто был на месте. Паранойя пришла, когда в один он звонков он услышал в трубке фоном знакомый до зубной боли голос. Машкин отец.

 И вот тут он понял. И начал представлять в красках. Как этот змей подколодный каждый вечер ездит Машке по ушам на тему его, Баса, непригодности и неподходящести для Маши. И напоминает ей, какой он, Бас, урод и как он ее обидел. И что он ее недостоин. И... Бас был уверен, что красноречивый Машин папаша найдет массу приличествующих случаю слов.

 И он всерьез засобирался ехать к ней обратно, в Москву. В панике, что теряет ее. Накрутил себя совершенно. Маша по телефону убеждала его, что скоро приедет, советовала: "Выдыхай, бобер" и утверждала, что любит. Прошла неделя, потом вторая. Машин значимый проект затягивался, его собственная агония - тоже. Уходил с каждым днем все выше в горы, но даже там ему не становилось легче, тоска и паника снедали его.

 Он ждал ее долгих двадцать четыре дня. Когда она позвонила и сказала, что прилетает, он напился. В первый раз после падения.

 _________________

 Он даже не поцеловал ее при встрече в аэропорту. Придержал за плечи и в глаза смотрел - долго и пристально.

 - Ты любишь меня?

 - Вась, - она вздыхает преувеличенно размеренно, - как можно разлюбить человека за пару недель?

 - Я задал тебе вопрос!

 Она сама, первая, обнимает его, целует в губы - крепко, жадно.

 - Люблю. Очень. Ты мой любимый параноик. Поехали уже. Кто мне обещал показать достопримечательности Тиня?

 _____________________________

 Осмотр достопримечательностей Тиня оказался крайне затруднен. Особенно в первые дни по приезду. Потому что там у них начался самый настоящий секс-марафон, как только за ними закрылась входная дверь.

 Отличался ли он от того, как было в первый раз? Безусловно. Жарко было так же, как и тогда. А, возможно, и еще жарче и откровенней. Но дело было даже не в этом. Сама возможность шепнуть "Я люблю тебя" в любой момент, абсолютно в любой. И то, что они говорили друг другу. А говорили они много, да. Успевали между сексом, а иногда и в процессе.

 Он рассказал ей о том, что было после падения. Что он чувствовал в первые месяцы, придя в себя. Как заново учился жить. И как ждал ее в эти три недели. Рассказал честно, откровенно, не боясь показаться слабым и жалким. Доверился, поверил ей. И она в ответ рассказала ему, как выживала у ноутбука в те страшные дни. И что чувствовала, когда он сказал, что она не нужна ему. В темноте, в теплом коконе под одеялом они исповедовались, плакали и жалели друг друга. И это исцеляло обоих и притягивало друг к другу еще сильнее.

 __________________

 А было и другое. Бас категорически настаивал, чтобы Маша ходила по дому голой. Утверждал, что, когда они наедине, наличие одежды на таком теле - преступление и святотатство. Маша смеялась и требовала ответного жеста от него. А вот тут ее ждало неожиданное открытие. Он сначала отнекивался, мотивируя тем, что для этого он недостаточно хорош. Но полную картину Маша оценила, лишь когда выказала намерение поласкать своего мужчину ртом.

 - Не нужно... - хрипит и тянет ее за плечо вверх.

 - Бас?! - она не верит тому, что он сам отказывается.

 - Не нужно... меня, давай лучше я тебя...

 Она уже достаточно хорошо его знает, чтобы понимать - это неспроста.

 - Что случилось? - подтягиваясь наверх и требовательно заглядывая ему в глаза. - Что не так?

 Он отводит взгляд, даже лицо отворачивает. Что он там себе еще напридумывал, идиот несчастный!?

 - Маш, я... я теперь далеко не так привлекателен... как раньше. Я же веса потерял... почти двадцать килограмм. Да и исполосовали меня всего, шрамы везде - руки, ноги... живот. Не нужно. Тебе будет неприятно.

 Но почему он такой безмозглый! Маша не собирается с ним церемониться.

 - Я люблю тебя. Ты для меня самый красивый. Килограммы - дело наживное, А шрамы... - тут она рукой берет его за "живое", он резко выдыхает, - только украшают настоящего мужчину. Так что заткнись, получай удовольствие и не мешай мне всякими глупостями.

 Заткнуться совсем у него не получилось, а все остальное он дисциплинированно исполнил.

 Он действительно похудел, это заметно. И Маше ужасно хочется его видеть прежним, крепким, сильным, с перекатывающимся под теплой кожей внушительным рельефом мышц. И он еще будет таким, она в этом твердо уверена. Но сейчас... Вдруг становится ужасно стыдно, что она такая белоручка, и не может его побаловать чем-то вкусненьким собственного приготовления. Но разными вариантами омлетов она его пичкала каждое утро, впрочем, Бас утверждал, что ему нравится. А днем или ближе к вечеру они выбирались покушать в кафе, и оттуда Маша непременно уносила огромный бумажный пакет с вкуснейшей местной выпечкой. Чтобы еще на ночь напоить его молоком с булочками, пончиками и прочими штруделями.