Он поморщился:

– Ты говоришь прямо как на заседании ученого совета… Откуда слов таких нахваталась?

– Из телевизора.

– Ну да, понятно. Раньше ума набирались из книг, а сейчас – из зомбоящика. Там разные придурки с умным видом что-то изрекают, а пипл хавает, не вдумываясь. Я сам телевизор практически не включаю. Предпочитаю чтение. В последнее время подсел на этого автора. – Он снова кивнул на книги. – Очень занимательно, знаешь ли… Просто читаешь – и оторваться невозможно. И главное, все так жизненно, так интересно. Умный мужик. Просто снимаю шляпу перед таким талантом.

Марина взяла в руки книгу, рассмотрела обложку:

– А почему «Белый Шоколад»?

– Да кто ж его знает… Любит человек, наверное, это лакомство. Сейчас модно писать под псевдонимами. Кто-то боится, что засмеют. Кто-то боится, что с работы уволят, если узнают, что пишет. Иногда бывает, что имя дают проекту, а потом в этот проект приглашают разных авторов. Просто раскручивать каждого автора отдельно – это и долго, и дорого, и хлопотно. И неизвестно еще, насколько плодовитым окажется каждый приглашенный автор. Издательство вложится в его раскрутку, а он больше ничего интересного не напишет, так и останется автором одной книги. И зачем тогда его раскручивать? Но чаще за псевдонимами прячутся известные медийные персоны. Те, которые с экранов не сходят. К ним и так приковано повышенное внимание, а они ведь тоже люди, им хочется иметь какое-то личное пространство. Вот и договариваются с издательствами, чтобы не раскрывали их инкогнито.

Марина веером пролистнула страницы, скривив губы:

– Так это проект? Разные люди пишут?

Потом, подумав, прыснула:

– Русский и негр.

– Почему именно русский и негр?

– Ну как же… Здесь, похоже, два псевдонима. Один – «белый», другой – «шоколад».

Роман расхохотался. А у Маринки, оказывается, неплохое чувство юмора!

Отсмеявшись, он покачал головой:

– Не думаю. Здесь как раз чувствуется одна рука. Когда в проекте пишут разные авторы, это всегда заметно. По стилю написания. А здесь стиль один во всех книгах. Поэтому я уверен, что их пишет один человек. Хотя ты тоже права: бывают удачные тандемы. Да вот хоть Ильф и Петров…

Окончательно потеряв интерес к книге, Марина отложила ее в сторону и сказала:

– Рома, а если бы ты не купил так удачно новинку, о чем бы мы сейчас говорили? Сам же сказал: давно не виделись, есть о чем поговорить. А устраиваешь мне тут окололитературные лекции. Других тем нет, что ли?

Роман протяжно вздохнул и посмотрел виновато:

– Марин, давай я скажу честно. Мне очень не хочется, чтобы ты уходила. Но я не могу придумать тему, которая тебя заинтересует. Вот и прячусь за книжку. Ты сама поняла.

Она кивнула:

– Поняла. Ну ладно. Давай теперь я расскажу о своей жизни. Моя очередь.

Роман обрадовался: наконец-то оттаяла, разговорилась! Особых сюрпризов не предвидится, но ему действительно было интересно. Он приготовился слушать.

Марина, раздумывая, всё так же крутила в пальцах виноградину:

– Даже не знаю, с чего начать… Давай начну с того самого дня. Злополучного, памятного…

Он опустил глаза и прикусил губу. Из песни слов не выкинешь, так что терпи, Ромка…

– Я предупреждала, что мне после твоего лечения надо было долго отсыпаться, сил набираться. Но не удалось. Я тогда всё происходящее воспринимала как в полусне. Сил не было никаких. Эмоций – тоже. Я понимала, что произошло нечто ужасное, но не могла сообразить, что же теперь делать. Мне хотелось одного: отоспаться, чтобы опять начать соображать связно. В общем, натворив дел, ты уехал, оставив меня в состоянии спутанного сознания, да еще и с гинекологическим кровотечением. Я не могла понять, что надо делать, и опять уснула. Думаю, что запросто могла умереть от потери крови, если бы не зашла ко мне соседка. Климентовна. Она думала, что ты еще не уехал, и принесла парного молочка, козьего. Здоровье твое поддержать. Она – добрая душа. Пришла – а я сплю. Она же не знала, что у меня есть такая особенность: спать так, будто я в коме. Принялась меня будить, чтобы расспросить, как дела, выздоровел ли мой постоялец, куда подевался. А я не просыпалась. Она стала тормошить меня, даже одеяло откинула. А подо мной пятно красное расплылось. Она испугалась, побежала у другой соседке. Вообще-то надо было вызвать «скорую», отправить меня в больницу. Но какая там «скорая» в нашей тьмутаракани… А у дяди Гриши, как на грех, машина не на ходу. В общем, выхаживали меня эти две соседки, две бабушки. Они обе – травницы, можно сказать – знахарки, старой школы. Им удалось.

Роман похолодел. Получается, когда он ехал к городу, Марина умирала от потери крови?!

– Потом, когда я уже более-менее пришла в чувство, дядя Гриша собрался подавать на тебя заявление в милицию. Очень злой был. Сказал, что в жизни не встречал такой черной неблагодарности.

– Марина, честно, я и подумать не мог! У тебя это был первый раз, всегда же бывает какая-то кровь…

– «Какая-то»… По-разному бывает. У меня это обернулось серьезным кровотечением. Не знаю, может, потому что организм был ослаблен вконец и не мог бороться… Спасибо добрым старушкам, я выжила. Но дядя Гриша лютовал на тебя сильно. Он правда хотел в писать заявление. Только не мог сообразить, куда лучше: то ли поехать на центральную усадьбу к нашему участковому, то ли прямо сразу – в город. Еле-еле я уговорила его не делать этого.

– Почему?

Марина посмотрела на него изумленно:

– Ром, ты что? Я за всю свою жизнь не сделала никому ничего плохого. Мне – делали, и много. Но я – нет. Я тогда уже нормально соображала, окончательно пришла в себя. И поняла, что и сама не смогу пройти все круги ада с разбирательствами, и тебе такого не желаю. Ведь это же позорная статья! Прежде всего – для тебя. Да и для меня тоже… В общем, уговорила дядю Гришу просто забыть этот эпизод, как будто и не было ничего.

Роман сидел молча. Он был в ступоре. Может, и хотел бы что-то сказать, да не получалось. Ведь это же что выходит? Он мог загреметь в тюрьму, да еще и по тяжелой статье? Как сказала Марина – «позорной». И всё. Это был бы конец жизни. Какие там мечты о карьере? Да и какая карьера после отсидки? В тюрьме он бы просто не выжил. Она сообразила это быстро. И спасла его от этого. Просто взяла и спасла. Второй раз подряд. Не дала умереть. Сначала – в зимнем поле, потом – в тюрьме. То есть он обязан ей жизнью, причем дважды. И что ему теперь делать? Падать ей в ноги? Но она, кажется, на это не рассчитывает.

Так он и продолжал сидеть, как китайский болванчик.

Марина, отложив наконец-то изрядно помятую виноградину, вытерла руки салфеткой и продолжила рассказ:

– А еще через пару недель у меня появились первые подозрения. У меня нарушился цикл. Сначала я подумала, что из-за внутренней травмы. Но потом отпали последние сомнения. Оказалось, что твой «бандитский налёт» не остался без последствий.

Прокашлявшись, он наконец-то подал голос:

– То есть ты… залетела?

Она поморщилась:

– А ты не мог подобрать более изящного слова? «Залетела»… У вас, прохвостов, мысли работают только в таком направлении.

Он и «прохвоста» проглотил. Что на это возразишь?

Она вздохнула:

– Да. Оказалось, что я беременна. Вот ты просто попробуй поставить себя на мое место: ни одной родной души во всём мире, нет образования, нет постоянной работы, даже жилья нормального нет. А тут ещё и это…

В каком-то внезапном порыве он потянулся через стол, схватил её руки:

– Марина, господи, да неужели всё так и было?… Поверить не могу… Мне от отвращения к себе просто хочется умереть! Прямо сейчас. Но как? Из окна выброситься? Но здесь всего-то третий этаж, к тому же под окном – буйная зелень. Не убьюсь, а только покалечусь. Да это бы ладно! Только вряд ли моя инвалидность сможет искупить твои страдания.

Она снова поморщилась, отняла руки:

– Рома, пожалуйста, не надо говорить цветистыми фразами. Я тебе о жизни своей рассказываю, как ты и просил. А ты мне – «отвращение к себе», «искупить страдания»… Я больше не хочу ничего говорить.

Он молитвенно сложил руки:

– Больше не буду перебивать. Честное слово! Ты только говори, рассказывай дальше, пожалуйста!

Она не стала ломаться:

– Ну вот. Когда я поняла, что мне предстоит выносить деточку, я поняла и другое: надо возвращаться в город. Там – врачи, аптеки, помощь. А в глухомани как-то страшновато. Я посоветовалась с Мишелем, и он сказал, что лучше всего дом продать. Конечно, за эти деньги в городе ничего не купишь, но я могла первое время пожить в том подвальчике, где хранились наши инструменты и костюмы. А там бы уже определилась. Я так и сделала. Кстати, именно Мишель нашел покупателя, странного человека. Теперь их называют забавным словом «дауншифтеры». Но тогда такого слова не знали. Просто один богатый человек, пресытившись благами цивилизации, захотел купить не просто загородный дом, а именно избушку на курьих ножках. Чтобы сад был, и колодец во дворе, и рыбалка. Вот он и купил мой домик. Для него это были смешные деньги, а для меня – единственное, на что я могла рассчитывать.

Расчёт у нас с Мишелем был такой. Пока живота не видно, я буду выступать с коллективом, как и раньше. А когда уже стану слишком круглой, продолжу записывать кассеты. Студия – не эстрада, там живот не мешает. На том и порешили. Но тут мне судьба-злодейка поставила новую подножку.


Роман усмехнулся про себя: вот и Марина тоже о судьбе говорит так же: злодейка. То есть хоть тут они думают одинаково.


Марина вдруг попросила:

– Можешь чаю заварить? Говорю много, в горле царапает.

Кивнув, он бросился заваривать чай. Достал печенье. Ему буквально позавчера один коллега привез из Англии в виде презента. Печенье как печенье, ничего особенного. Коробка только красивая. Но теперь этот презент оказался очень кстати!

Марина оценила: