Марина принесла маме пакет с угощением, и они сели в пустом классе пообедать.

Мать спросила:

– Ну что, понравился чужой праздник?

– Очень понравился! Представляешь, наш Антоша медаль получил. Золотую, мама!

– А ты-то чему радуешься?

– Ну как же… Он такой молодец, такой умный!

– Он-то молодец, – кивнула мать, – только ты о себе лучше думай. Как бы не выгнали за тройки.

Девочка втянула в голову в плечи:

– За тройки не выгоняют. За двойки только. А у меня двоек нет…

Вот зачем мама испортила ей настроение? На кого она злится? На дочку, что учится плохо? Или на соседского Антона, который как раз учится хорошо?


Перекусив, они сложили оставшиеся бутерброды в пакет – для бабушки. Торжество закончилось, школа опустела, и пора было идти приводить в порядок актовый зал.

Мать стала прометать веником промежутки между рядами, а Марине наказала убирать на сцене. Вдруг шарканье веника прекратилось. Оглянувшись, девочка увидела, как мать прямо из горлышка что-то пьет.

Она подскочила:

– Мам, ты что?…

Допив, мать утерла губы рукой и довольно улыбнулась:

– Коньяк чудной какой-то…

Прочитав этикетку, Марина сказала:

– Это виски. Из Шотландии.

– А по мне – хоть из Африки. Хорошая вещь, забористая!

– Ма, ты же знаешь: на работе пить нельзя! Уволят…

– А кто узнает? Все начальство поехало праздник гулять! И тоже пить будут, кстати. Да и медалисты твои себя не обидели: видишь, какой водкой запаслись, – импортной!

Марина обвела глазами зал и сказала тихо:

– Нет, не медалисты. На этих местах родители сидели.

– Какая разница… Пусть родители. Если им можно, почему мне нельзя?

Виски в позабытой бутылке оставалось немало: почти треть емкости. Мать выхлестала всё буквально в пару глотков. После этого ни о каком общественно полезном труде речи быть не могло. Марина отвела ее в подсобку, чтобы она там поспала, и вернулась к работе. Теперь ей в одиночку предстояло мыть огромный актовый зал.

Орудуя веником и шваброй, она перебирала в памяти недавние события: поздравления, награждение, фуршет. Снова порадовалась за Антона: какой он молодец все-таки! И тут же вспомнила о том, что медалистов было трое. Нет, все-таки обидно, что противный Роман тоже медаль получил. Ну, наверное, он действительно умный. Как Антоша. А Лера!.. Такая красавица, все мальчишки только на нее и смотрели! А она чего-то на Романа вешалась… Влюбилась, наверное. Но зачем же так открыто это показывать? Во-первых, девушке не пристало так развязно себя вести, – так учила бабушка. Во-вторых, разве она не видит, что Роман ею почти не интересуется? А вот Антон – совсем наоборот: очень интересуется, только Лера этого не понимает.

Может, показалось?… Нет, так и есть: Антон смотрел на Леру с немым обожанием, только ей до этого дела не было. Она обращалась исключительно к Роману, а от Антоши только отмахивалась, смеясь. И когда они всем классом уходили из школы гулять в парк, Лера буквально повисла на локте Романа, как приклеенная. Марина в окно видела. Как не стыдно… Бабушка бы точно не одобрила.


Наведя порядок в актовом зале, девочка присела на подоконник – отдохнуть. Дома бы лучше было, но мать еще не проспалась. А сонную тащить – сил не хватит. Еще и подзатыльник заработать можно…

Она смотрела в окно и мечтала. Будет же и у нее выпускной! И ей тоже будет пожимать руку директриса, говорить напутственные слова. А в зале будет сидеть мама – трезвая! И бабушка. Главное – бабушка. Она – единственный человек, который порадуется за Маринку искренне. И гордиться будет. Эх, только этого дня еще так долго ждать…


К середине выпускного вечера все уже изрядно напились. Да и много ли им, желторотикам, надо было? Мальчишки становились неуправляемыми уже после двух рюмок водки, которые они забрасывали в себя лихо, по-гусарски, не закусывая. Девочкам вообще хватало бокала шампанского. Молодежь выпивала и танцевала, почти не притрагиваясь к закускам. Это было фатальной ошибкой. Если бы рядом были родители, они бы подсказали, что пить надо меньше, а есть – больше. Но родители тактично разъехались по домам, и подсказать было некому. К тому же кто-то бросил дурацкую фразу «Жрать – дело свинское, а выпить – благородное!», и она «пошла в народ». Выпускники состязались друг перед другом в количестве выпитого, и снятый на всю ночь ресторан гудел от музыки, смеха и топота ног, лихо отплясывающих быстрые танцы.

Ромка вышел на улицу подышать. Голова гудела, с координацией вообще была беда. Приходилось держаться за стену, чтобы идти в правильном направлении. Зачем, дурак, столько пил? Кого хотел удивить? Домой бы добраться, рухнуть в постель, и пошел он к черту, этот пьяный выпускной…

Сзади неслышно подошла Лера, тихо положила руку ему на плечо:

– Что с тобой? Тебе нехорошо?

Ромка подобрался, расправил плечи:

– Нет, нормально. Просто на воздух захотелось. Подальше от шума.

– Ромашик, а давай сбежим отсюда?

– Как – сбежим? – не понял он.

– Просто возьмем – и тихо слиняем. Удерем.

– Куда?…

– Я знаю хорошее место. Соглашайся!

Роман потряс головой, но прояснение в мозгу все не наступало.

– Лерка, что значит «сбежим»? Мы же по плану должны всем классом рассвет встречать!

– Зачем нам тот рассвет? – скривилась она.

– Ну как же… Дань традиции и все такое…

– Традиция тебя простит, ей все равно. На рожи одноклассников я уже смотреть не могу. Мало того, что за десять лет надоели, так теперь еще и человеческий облик потеряли. Выставка приматов… А у меня есть пустая квартира. Отдохнем…

Ромка хмыкнул:

– Откуда у тебя пустая квартира? Предки уехали?

– Нет. У бабули сердце прихватило, ей в больницу пришлось лечь. Ее квартира временно пустует, а ключ у меня всегда на связке.

– Лер, нас же хватятся, все всё поймут, перед преподавателями стыдно!

Лера тихо засмеялась грудным, каким-то киношным смехом:

– Ромчик, уже все закончилось, в дневник не напишут, да и учителя теперь – люди из прошлого.

– А друзья наши замечательные? Они-то сообразят!

– Уверяю тебя: отряд не заметит потери бойца! – беспечно махнула она рукой. – Им уже сейчас не до нас. Через пару часов все будут пьяными под столами валяться. Так что рассвет встречать просто будет не с кем. Ну что, поехали?

Роман не ожидал такого поворота. Очень хотелось послать куда подальше и саму Лерку, и эту ее дурацкую идею. Но не хотелось выставлять себя слабаком и трусом, упасть в ее – и своих! – глазах. Придется играть роль Бонда, Джеймса Бонда, покорителя дамских сердец. А куда деваться…


Уходя с выпускного, Ромка прихватил с собой коньяк. Для храбрости. Все-таки ему предстоит провести ночь с девушкой, а это у него будет впервые. Да с какой девушкой! Главной красавицей школы! Очень не хочется ударить в грязь лицом…

Пустая квартира встретила их приветливо. Впрочем, Ромке бы сейчас показалась приветливой любая комната. Лишь бы остаться в тишине, подальше от ухающей музыки и весело визжащей «выставки приматов», как окрестила их Лера.

Поставив на стол запечатанную бутылку, он стал открывать ее. Руки слушались плохо, но он не сдавался. Лера, понаблюдав за его стараниями, тихо спросила:

– Ром, а может, не надо больше пить?

В этот момент крышка поддалась, и он, страшно довольный собой, ответил:

– Да ты что! Мы уже взрослые, нам об этом сегодня даже директриса напомнила.

И лихо сделал пару больших глотков прямо из горлышка. Потом подумал, что надо бы попросить у Леры рюмки. Через секунду решил, что эти лишние телодвижения – ни к чему. И снова отхлебнул «из горлá», как алкоголик со стажем.

Вздохнув, Лера сказала:

– Я – в душ. Надо смыть с себя косметику. И так уже от жары размазалась…

Она ушла по коридору, а Рома огляделся. Кровать выглядела такой уютной… Он с размаху бросился туда. Глаза стали закрываться сами собой. Ладно, он сейчас прикроет их на пару секунд, раз уж сами закрываются. А Лера вернется – тогда и будет разыгрывать из себя героя-любовника. Да, на пять секунд прикроет, просто чтобы веки отдохнули…

Когда глаза снова открылись, оказалось, что на дворе уже белый день. Яркое июньское солнце заливало квартиру. Лера сидела на своей половине кровати: в халатике, умытая и причесанная. Ромка похолодел… Он что, все это время проспал? Или ночь прошла удачно? Черт, не получается вспомнить… У Лерки спросить? Засмеет еще…

Больше всего ему хотелось накрыться одеялом с головой и проспать еще сутки. А проснувшись, обнаружить, что на самом деле он дома, в своей постели, а не в чужой. И вся эта галиматья ему просто приснилась. Но ясно же, что не приснилась… Был выпускной, и был побег в чужую квартиру. И дополнительная порция коньяка. Фу, как противно вспоминать… И башка трещит… А тут еще перед Леркой надо что-то из себя изображать! Да пропади она пропадом со своими ухаживаниями! Сдалась она ему… Но выкручиваться как-то надо.

Он потер ладонями лицо, покрутил головой, осматриваясь:

– Ой, уже утро?

– Полдень почти. Половина двенадцатого.

– Вот это даааа…

Он ринулся в ванную комнату. Найти дорогу туда ему помог основной инстинкт. Хорошо, что дверь в таких помещениях закрывается на задвижку. Запершись, он выдохнул: можно пока что не притворяться. Долго рассматривал себя в зеркале: хорош, красавец! Да разве это Ромка Полынин? Это какой-то китайский пчеловод… Глаза-щелочки, губы-вареники, даже нос опух. Жажда дикая. Пить так хочется! А что принято делать наутро после «ночи любви»? Может, церемонно чаевничать с дамой сердца? Ох, нет, чаепитие – это выше его сил. Поэтому он напился воды прямо из-под крана. Вроде стало полегче… Собрал волю в кулак и вернулся в комнату.

Лера все так же сидела на своей половине кровати. Лицо ее не выражало ничего. «Ничего» от слова «совсем». Интересно, а что было ночью? Как бы спросить об этом поделикатнее? Нет, не может он спрашивать о таком. Язык не поворачивается. Впрочем, не поворачивается он оттого, что распух. И не только язык. Ромка всего себя в целом чувствовал распухшим, отекшим. Гадкое ощущение. Черт… Какие действия полагаются дальше?