Рахиль Гуревич - Сухопутная улитка

− Да-да, − шепчет мама. – От давления сейчас все страдают.

– Мам! Ну и бассейн очень кстати. У тебя кондиционер, у меня – бассейн. Там тоже кондишн.

− Надо было раньше тебя в бассейн отдать, лет так в шесть. Всё инфекций боялись, − вздыхала мама. Она говорила в нос, растягивая слова, чуть запинаясь…

Дым менялся. Он был то густой, тягучий. То вдруг лёгкий, как вуаль, сквозь него почти всё было видно. Вот этот прозрачный и был самый едкий. Он забивал горло маме. Она не могла вздохнуть, мучилась бессонницей. И пила, чтобы заснуть.

− Кто кондиционеры ставит, сейчас озолотились. Вентиляторы во всех магазинах расхватали, – мама говорила всё невнятнее, язык заплетался. – Заметила, Мариночка? Город как после атомной войны. Вымер.

Марина кивала. Она ходила в бассейн через пять светофоров и десять дорог. И впервые не боялась. Машин было мало, прохожих и того меньше.

– Ну как там в бассейне?

Марина послушно «пошла на второй круг», рассказала об инструкторах.

Бассейн открылся после санитарного отпуска в середине июня – когда началась жара. Елена Валерьевна сказала, что в лагере – водоём. Марина не умела плавать. Никогда даже в воду не заходила – боялась воды. Бабушка посещала бассейн по пенсионному льготному абонементу, она и сообщила, что летом в бассейне два раза в день сеансы с инструктором. Никаких групп и абонементов. Приходишь и плаваешь с детьми, которых видишь первый и последний раз. Инструкторы менялись каждые два дня. А дети вообще каждый день новые, в основном мелкие. Иногда Марина вообще одна. В бассейне – мощные кондиционеры, выводят конденсат на улицу, он знай себе покапывает на асфальт. Оазис! Желающих посетить «оазис» в смог прибавилось. Когда почувствовала, что не тонет, когда перестала сильно уставать, Марина стала думать, размышлять, плавая с досочкой, анализировать: как бы так стать капитаном команды вместо Маши. Пока она бегает по краю. «Лапша! Лапша!» − рычит Елена Валерьевна. Ну да: бросок у Марины слабоват, рука не разгибается, бросок вялый, близкий, не точный, а на боковой нужно быть техничной и быстрой, чтобы не давать мячу уйти. Вот поедет в лагерь, будет тренироваться, оттачивать бросок, надо будет посмотреть, как старшие девочки руки закачивают. План такой. Первый этап – избавиться от жирной Вари, почему она полусредняя, почему? Марина тоже может нападать. Почему Маша – распасовщица? Пусть тогда Варя на центре. Нет, центральная должна быть юркой как Маша. О! У старших девочек линейная, та, что защищает ворота − дико жирная, огромная. Пусть Варя будет линейной. Елена Валерьевна на тренировочных играх вообще линейного не ставит. В гандболе же можно играть впятером, а не вшестером. А Марина должна пробиться в полусредние. Она хочет нападать, она хочет зависать в прыжке так же, как тот парень с гигантского фото. Но для этого нужны сильные ноги, для такого-то прыжка… Надо не жалеть себя, надо тренироваться… Фууу… Марина в конце сеанса всегда так говорила: «Фууу».

− Точно теперь не опозорюсь, когда плавать в лагере пойдём, Елена Валерьевна сразу увидит, как я хорошо плаваю, − делилась Марина с Юлькой. Но Юлька слушала невнимательно. Оживала только под краном. Марина стала лить воду в аквариум, на землю. Вообще-то, ули этого не любят. Но Юлька сразу ожила в этой грязи. Отлично. В жару не надо сажать Юлю к себе на руку, лучше просто облокотиться на аквариум и рассказывать. Юлька так лучше воспринимает, до неё быстрее доходит…

Иногда дул ветер. Разгонял дым. Но ветер менялся. Другой ветер дым пригонял. И если ночью было свежо, то к утру опять затягивало, гуще прежнего…

− Я волнуюсь, Юлечка. Как там в лагере? Я же никогда не была в лагере.

И вот мама звонит Елене Валерьевне, говорит, что Марина задыхается (хотя Марина не задыхалась, задыхалась мама).

− Нельзя ли как-то пораньше в лагерь заехать? Может, там есть места, какой-нибудь корпус для гостей?

Дальше мама долго слушает, мычит «угу-ага», записывает.

− Марина, − воскликнула мама, попрощавшись и нажав на «отбой». – Оказывается, ваш лагерь вовсе не лагерь.

− А что? – испугалась Марина. Она слышала, что в некоторых лагерях в палатках дети живут. В секции десанта, например.

Мама налила себе вина, вздохнула глубоко, тут же закашлялась, долго кашляла, положив руку на солнечное сплетение, сделала ещё глоток, поперхнулась, сглотнула и выдала, наконец:

− Маленький городок. Вы селитесь в гостинице. Там рядом поля. Футбольное, и ещё какое-то.

− Гандбольное и стадион.

− Ну вот видишь, ты всё знаешь лучше меня.

− Мам! Я только это и знаю.

− Так вот. Живёте в гостинице, ходите на карьер, купаетесь, ходите на это гандбольное поле − тренируетесь. Есть зал в спортивном центре, там играть можно, зал с кондиционерами. Это называется сборы, а не лагерь. Лагерь – это когда…

− Мам! Так давай туда поедем, в эту гостиницу, раз там и бассейн.

− Умничка! Ты моя умная девочка! Елена Валерьевна это и посоветовала. Я возьму отгулы. Мы поживём с тобой. А потом ты переселишься в забронированные Еленой Валерьевной номера.

− А тебя отпустят с работы?

− Если не отпустят по отгулам, на больничный сяду, справку у врача возьму. Слышишь, как кашляю? Дистрофия у меня лёгких. Они испугаются – им же тогда по больничному платить. Я этих отгулов добьюсь. Я ж без отпуска в летние месяцы года два, если не три. Да и зачем мне этот отпуск? Денег на отдых всё равно нет. На еду, на одёжку, на учебники и сборы родительскому комитету, поборы… − как обычно, выпивая, мама говорила всё несвязнее…

«2 августа.

Папа! Буду писать каждый день, как ты и просил. Ты считаешь, что это обязательно надо описать, что воспоминания забудутся, а записи останутся. Но сейчас же всё в интернете. Все, наверное, пишут. У меня интернет не всегда. Дорого для нас. Хорошо, что ты дал нам денег на гостиницу. Номер с двумя кроватями, на двоих, стоит 2200. Но мы с мамой решили взять подешевле: 1600 – одноместный, но кровать огромная, во всю комнату. Мы уехали ночью с автовокзала. Мама заранее купила билеты. После работы специально пошла в кассы. Билеты обошлись нам на двоих в 328 рублей. Мы забрали бабушкин электрошокер с фонариком, и освещали им путь, пока шли от автостанции этого городишка до гостиницы. Вверх, прямо, потом, не переходя дорогу, налево. Тут тоже пахнет дымом. Но не так, как у нас».

Гостиница плавно переходила в санаторий. Такое сплошное здание. Только санаторий – пятиэтажный, а гостиница – очень высокая. Кнопок в лифте – миллион. Они с мамой жили на пятом этаже. Хорошо, хоть на пятом, там в основном жили туристы, остановившиеся на одну ночь, хорошо, что не очень высоко. Марина боялась высоких этажей. Когда лежала с отравлением в больнице, она слушала по радио песню про крылья, там тоже девушка боялась высоких этажей…

Мама привыкла вставать рано, да и Марина тоже. Она часто утречком делала уроки, вечером после гандбола вообще голова не соображала. Приняли душ, спустились в буфет. Им выдали пять талонов на еду – входит в стоимость номера. Буфет похож на бар. Освещение тусклое, телевизор плоский во всю стену. По нему ток-шоу, которые целыми днями смотрит дома и бабушка. Буфетчица милая, Любовь Васильевна. И мама больше не пьёт. Марина последние дни в шок по вечерам приходила – она маму такой ещё никогда не видела. Мама вообще никогда раньше не пила.

В первый же день, когда они только расположились за столом, в буфет вошёл мужчина. Ещё не старый, высокий. Идеально отутюженная рубашка заправлена в брюки, но внешность… мда… это бред какой-то: глазки маленькие, лицо лоснящееся как масленичный блин, полное. А сам – не полный. И шея не толстая – отвратительный чел!

− Любовь Васильевна! – сказал надменно, прохаживаясь мимо столиков и сверкая глазами за стойку. – Почему у вас пахнет гарью? Что сгорело на кухне?

− Так, Тимофей Апполинарьевич! Так ведь, гарь – повсюду!

«Тимофей Апполинарьевич, − подумала Марина. – Какое ужасное вычурное имя».

− А кондиционер?

− Забился ещё в июне. Не фурычит.

− Так почему заявку не подали?

− Так подали, Тимофей Апполинарьевич. Секретарю на стол собственноручно положила. На кухне вытяжка хорошо работает. На кухне гарью почти не пахнет.

Мужчина прошёл за стойку, оттуда – на кухню.

− Странно, − послышался его голос. – Очень странно. Действительно – тут гарью не пахнет.

Лоснящийся человек с достоинством удалился. Марина долго ещё обдумывала, осмысливала его внешность…

«4 августа.

Папа! Мы освоились. Вчера был густой дым. А в Москве вроде бы тучи ветер нагнал, и дождь. Мы с мамой даже стали жалеть, что уехали и у тебя денег попросили. Но сегодня в Москве опять – душегубка. По телеку показывают: люди все с мокрыми тряпками, носы зажимают. А старух в медицинских масках я и сама много видела, когда ещё в бассейн ходила. Вчера весь день с мамой гуляли по этому городку. Он как игрушечный, а его эмблема – мирный атом. Прикольный такой овал, много-много эллипсов, картинка три-де получается. У гостиницы – «памятник»: цилиндр из титана, какая-то уникальная турбина. Мы с мамой радуемся. У мамы на работе хотели всех распустить в отпуск, так народ не согласился: наоборот, перестали домой ходить, в офисе ночуют. Все – это мамина начальница и мамина коллега. У них ни кондиционеров дома, ни дач – как у тебя. Правда, дачи спасают не особо. Мне сообщение мальчик из нашего класса прислал, Валера Киселёв: дым везде. И у нас дым. Но тут хотя бы дышать можно. А дома мне уже плохо стало иногда становиться. Как я пишу? Тебе нравится? Я сама не верю, что это я так классно пишу».

Талоны, эти пять штук, кончились. И они теперь покупают еду за деньги. Мама – дорогой куриный шницель за 74 рубля. А Марине специально на заказ Любовь Васильевна отварила куриную грудку за 89. Любовь Васильевна совсем не похожа на буфетчицу. Она старая, за сорок, но симпатичная, высокая, и спокойная, даже не спокойная – покорная. Перед директором лебезила, старалась угодить, но напоказ лебезила – так же, как и Марина перед некоторыми учителями.