— Мы собираем матери… — начал Гринев, но я положила свою ладонь на его, заставив оборвать фразу на полуслове.

— Петр Кулагин — не тот, за кого выдает себя. — Сказала тихо, не отрывая от нее глаз. Внимательно наблюдала за реакцией. — Настоящее имя этого человека — Николай Астафьевич Комаров. Вы это знали?

Кажется, она вдруг начала задыхаться. Застыла, ловя ртом воздух и теряя над собой всякий контроль. Схватилась за сердце, когда вся кровь в организме разом отлила от ее лица, придав щекам мертвенной бледности, а затем прилила обратно с новой силой, заставив густо покраснеть. Закрыла лицо правой рукой, а левой нащупала подлокотник кресла и ухватилась за него.

Мы не двигались. Ждали.

Елизавета ничего не спрашивала, не говорила, что мы ошибаемся, и такого не может быть. Она все знала. И поэтому просто тихо всхлипывала, навалившись на спинку кресла. Услышанное поразило ее настолько, что женщина даже не пыталась скрыть шоковое состояние за маской гнева или безразличия.

— Я… не знала, как его зовут… — Выдавила она, теперь наклоняясь вперед и тяжело дыша. — Не знала…

Медленно подняла на нас взгляд, полный слез, и покачала головой.

— А что вы знали, Елизавета? — Спросила ее твердо. — Говорите. Мы все равно спросим у него самого.

— Нет! — Вдруг вскрикнула женщина, закрыла руками рот и затряслась. — Нет! Пожалуйста, нет! Не говорите ему ничего!

— Так он… — С силой сжала ладонь Артема. — Мой отец не знает, кто он?!

— Ваш отец? — Спросила жалобно и зажмурилась, сотрясаясь всем телом. — Господи, прости… — Вытерла слезы запястьями. — Знала ведь, что этот день когда-нибудь наступит, но так не хотелось верить. Молилась, чтобы никто не узнал. Все было так хорошо, так хорошо…

— Успокойтесь, Елизавета. — Внутри меня росло напряжение и уже грозило взорваться оглушительным фейерверком. — Принести вам воды?

— Сейчас принесу, — Артем вскочил и направился туда, где должна была располагаться кухня.

— Я предпочитала не думать… — Всхлипнула женщина, когда принесенный стакан с водой заплясал в ее дрожащих руках. — Думала, все обойдется… Господи, что же я натворила…

— Что вы натворили? — Мой тон становился все требовательнее. — Говорите, Елизавета!

Артем придержал меня за плечи.

— Умоляю… — Она посмотрела на меня с такой тоской. — Не говорите ему пока. Он же меня никогда не простит. Никогда не простит! — Зажмурилась, позволяя крупным каплям падать с ее век прямо на колени. — Я же не знала, что у него есть семья. Думала только о себе. Молодая, отчаянная, беременная!

Мы переглянулись.

Я ничего уже не понимала. Меня охватывала ярость. Хотелось прижать эту женщину к стене и хорошенько встряхнуть, чтобы правда уже вылетела из нее наружу, как монеты из старой копилки.

— Море. — Она тяжело вздохнула, отпив воды из стакана. — Море. Оно принесло его в тот день. Мне не хотелось жить. Беременная, брошенная, совсем одна. Пошла топиться. А тут он. Лежит в воде лицом вниз. Голова вся в крови. — Ее грудь сотрясли очередные рыдания. — Помню, как нащупала у него пульс, как пыталась делать искусственное дыхание, как тащила его за руки по песку, падая и снова поднимаясь. Из последних сил… — Женщина перекрестилась. — Прости, Господи. Тащила и мечтала, чтобы от натуги у меня дите… ну, вы понимаете… не хотела я его…

Тяжело вздохнула и приложила ладонь ко лбу. Мне казалось, что я сама уже горю. Ноги подкашивались, руки ослабли.

— Что вы с ним сделали потом?

— Позвала отца. Он осмотрел его, погрузил в свой пикап и отвез в районную больницу. — Елизавета краем фартука промокнула опухшее от слез лицо. — Папа работал там, заведовал отделением…

Как же трудно было сквозь рыдания вытаскивать из нее правду! Буквально по крупицам, по слову в минуту. Ждать, когда она продышится и продолжит. Меня это убивало, разрывало на части.

— Отец был зол на меня. Непутевая дочка. Нагуляла, принесла в подоле. — Сжавшись в комочек, женщина продолжила тихо обливаться слезами. — А он… мой Петя… он выжил… Это, знаете, было как знак свыше. И ребеночек мой держался крепко. Все ходила в больницу, ухаживала за спасенным, раны обрабатывала. — Она еще раз вытерла покрасневшее лицо фартуком. — А потом открыл глаза, смотрит так… беспомощно… и молчит… Совсем не понимал, кто он и где находится.

— И вы решили, что можете распоряжаться его судьбой?! Жизнью живого человека?!

— Простите меня… — Елизавета склонила голову. — У моего отца обнаружили рак, к тому моменту мы уже знали, что ему жить оставалось не больше месяца. И я знала, что останусь одна с ребенком. Мне было так страшно… А Петя… это точно судьба…

— Судьба? — Я чуть не захлебнулась в возмущении. — Его же искали, мы его ждали. Его, черт возьми, похоронили! О чем вы думали только?!

Она сглотнула.

— О себе. — Облизнула распухшие губы. — Отец говорил, что я сумасшедшая, ругал последними словами. Но… вы не поверите… мне впервые удалось полюбить всем сердцем. Как только увидела моего Петю, сразу подумала, что он — мое спасение. Упала на колени перед отцом. — Женщина виновато посмотрела на меня. — Плакала, умоляла пощадить меня. Ведь он все равно умрет, а я останусь совсем одна, в нищете. Папа долго не соглашался, но, когда Петя услышал, что он мой жених, и мы ждем ребенка, страшно обрадовался… И отцу уже некуда было деваться… Помог мне, сделал ему документы, сказал, что прежние сгорели… И… — Она закусила губу. — Простите меня, пожалуйста! Богом молю, простите! Я буду гореть в аду за то, что совершила, знаю, но мой сын… Он ведь не заслужил такого! Если Петя узнает, бросит нас… Так и знала, что нельзя было соглашаться на это интервью…

— Вы… — Мне не хватало слов. — Вы…

Попятилась назад, хватаясь за голову. Артем подошел и крепко обнял меня. Его сердце билось в груди быстрее обычного.

— Дайте мне время. — Елизавета подалась вперед, и на секунду мне показалось, что она готова упасть на колени и передо мной. — Дайте мне время его подготовить, пожалуйста! Прошу вас! Это бесчеловечно… вот так вывалить на него все сразу…

Обернулась, вырвавшись из объятий Артема, и посмотрела на нее:

— Это вы мне будете говорить о человечности?! Вы отняли у меня моего отца! Совершили преступление! Да я вас посажу. Вы хоть это понимаете?! Почему вы не подумали о его чувствах тогда? Двенадцать лет назад? Вы же заставили его жить чужой, придуманной жизнью, воспитывать чужого ребенка! — Сжала кулаки, делая шаг ей навстречу, но сильные руки Артема обхватили меня сзади за талию. — Да у меня жизнь пошла под откос только из-за вас! Вы лишили меня всего…

Обмякла в его руках, задыхаясь в нахлынувших эмоциях.

— Варя… — Артем снова прижал меня к себе, погладил по спине. — Варя, все хорошо…

— Ничего уже не будет хорошо. — Вырвалась из его объятий, чтобы посмотреть на Елизавету, раздавленную произошедшим, выглядевшую сейчас откровенно жалко и потеряно. — Благодаря вам ничего и никогда уже не будет хорошо! Вы отняли у него жизнь. И если думаете, что я ничего не расскажу, то глубоко ошибаетесь. Теперь он имеет право знать. И вряд ли захочет остаться с вами, когда узнает…

Мой монолог был прерван звуком ключа, повернувшегося в замочной скважине. По испуганным глазам женщины сразу поняла, кто пришел. Обернулась и увидела на пороге своего отца с буханкой горячего свежего хлеба и пакетом спелых персиков в руках. Он обвел взглядом присутствующих, а затем посмотрел на меня.

Глава 25

Со стен посыпалась плитка, вдребезги разбились зеркала, окна раскрылись настежь, впуская в дом много света и соленого ветра. Но это заметила только я. Внутри меня будто произошел настоящий ураган. Папа смотрел на меня, не отрываясь, и мне казалось, что я расту, надуваюсь, увеличиваюсь в размерах. Становлюсь легче перышка и вот-вот взлечу.

Мое сердце словно остановилось. На его поверхности в ожидании застыли маленькие капельки крови. Они дрожали в такт со всем телом. На ресницах колыхнулись и замерли невыплаканные до конца слезы.

Вот он. Тот самый момент.

Когда боль, сочившаяся из тебя, наконец, получила выход. Когда можно все забыть, будто страшный сон. Когда в душе начали распускаться цветы. Когда только протяни руку и дотронься…

— Добрый день, а вы кто? — Тихо сказал он. Спокойно и как-то бесчувственно. — Что-то случилось?

И я сразу вся съежилась. Сдулась. Почувствовала камни в своем животе. Они становились все тяжелее и тяжелее. Невыносимо твердые, неподъемные булыжники из самой крепкой горной породы. Я стала такой маленькой и такой беспомощной, что самой себе показалась незаметной. Повернулась к Елизавете, чтобы не просесть под весом его взгляда.

Она вся светилась изнутри, глядя на него. Сгорбленная, раздавленная, несчастная, ее будто включили, словно лампочку, когда мой отец оказался в комнате.

— Петя… — Голос женщины жутко хрипел. Руки метнулись, чтобы утереть слезы со щек.

Я просто ждала.

Чего? Не знаю. Наверное, ее признания. Хотя бы чего-нибудь. Хоть одного слова из ее уст.

— Кто вы? — Спросил он, приближаясь к ней и глядя на нас через плечо. На этот раз его глаза смотрели холодно и строго. — Что происходит?

— «Прибрежный вестник»… — Как-то неуверенно произнес Артем, решившись первым нарушить тишину. — Мои сотрудники уже были у вас на днях…

Отец бросил еще один, на этот раз откровенно сердитый взгляд и сел на корточки перед женой. Та не сводила с меня умоляющего взгляда. Я открыла рот, но слова никак не шли.

Он меня не вспомнил! Не вспомнил…

Пусто. Ничего. Ноль.

— Петя, — наконец, всхлипнула она. От звука ее голоса под моими ногами разверзся пол, тело будто начало стремительное падение в пропасть. — Молодые люди спрашивали о тебе. Для статьи… — Ее глаза сдирали с меня кожу заживо, обнажали старые раны, заставляли истекать кровью. — Я вспомнила момент, когда ты чуть не погиб… и просто так расчувствовалась…