* * *

— Ради Бога, Рей, послушай меня, — закричала Кэсс пронзительным голосом. — Он был здесь. — Она стояла там, где еще недавно был манекен. Кэсс вытащила сонную Рей из постели и привела ее на чердак.

— Это была мама… Здесь валялся кусок ткани… — Кэсс дышала часто и сбивчиво. — Все платье в крови.

— Ты хочешь сказать в клюквенном соке. — Рей наклонилась, на ней была ночная сорочка и белый длинный халат, который она успела накинуть, выбегая из спальни. Подол халата волочился по полу чердака, поднимая пыль. Она положила на голову Кэсс свои большие мягкие ладони.

— Это всего лишь плохой сон, дорогая. — Глаза Рей осматривали альков. Посмотри вокруг. Ничего здесь нет. Мы выбросили старый манекен много лет тому назад.

— Но я его видела… вот здесь, — плакала Кэсс, переполненная отчаянием и страхом.

— Иногда глаза и сознание играют с нами злые шутки, дорогая. Это стресс, Кэссиди… ты вернулась сюда после стольких лет. Просто нагляделась на все эти фотографии.

Кэсс показала ей дневник:

— Он принадлежит моей маме.

— Где ты его нашла? — быстро спросила Рей, изменившись в лице. — Тебе не надо этого видеть.

Кэсс убрала дневник подальше от Рей:

— Почему нет?

— Это нельзя видеть никому, кроме твоего отца. Он, наверное, вообще не знает, что дневник существует. Скорее всего, те, кого наняли, чтобы убрать неценные вещи твоей мамы, упаковали в коробку и ее дневник. — Рей обняла ее за талию, и на ее лице появилось странное выражение. — Кэссиди, не читай. Ничего хорошего из этого не выйдет.

Рей сразу же поняла, что не надо было говорить этого. Кэссиди быстро села, подол ее жемчужно-розового шелкового халата раскинулся на полу. Она медленно прочла первые несколько строчек. По ее лицу пробежала тень, губы сжались, пальцы перебирали страницы.

Рей протянула руку к дневнику, пытаясь выхватить его у Кэссиди, но та увернулась. Сдавшись, Рей произнесла:

— Ладно, Кэсс, но ты хотя бы поспи немного. Дневник почитаешь завтра.

Кэссиди чувствовала себя ребенком, который прячет запретную конфету.

«Запру его в моем кейсе и буду повсюду носить с собой», — подумала она.

Когда они дошли до спальни Кэссиди, она заметила на лице Рей глубокие морщины, ясно проступившие в розовом свете коридора.

Рей легонько прикоснулась к руке Кэсс:

— Я не могу тебе помешать. В конце концов, по закону дневник принадлежит тебе в той же мере, что и твоему отцу.

— Вот именно. И никому не должно быть никакого дела, что я его нашла.

Кэсс взглядом дала понять Рей, чтобы та молчала о ее находке. Старая женщина поцеловала Кэссиди в щеку:

— Ну ладно, иди спать. — Кэссиди быстро открыла дверь спальни. — И еще, Кэсс, — прошептала Рей. — Если тебе снова приснится этот кошмар…

— Это был не сон. Я еще раз повторяю: я видела манекен с маминой фотографией и окровавленным платьем. Мне безразлично, что ты не веришь.

Рей покачала головой:

— Хотела посоветовать тебе успокоительное.

Кэсс показала ей дневник:

— Собираюсь немного почитать.

Рей вздохнула и пошла по коридору.

* * *

Кэсс просмотрела первые строки записей, относившиеся к 1970 году.

«Что бы я ни делала, как бы ни старалась, никак не могу заснуть, — начиналась одна из записей. — Не ложусь в постель, пока не устану до полного изнеможения. Ничего не помогает — ни спиртное, ни таблетки… ни теплое молоко. Ничто. Моя жизнь настоящий кошмар… мое сердце истерзано. Постоянно думаю, что всем было бы лучше, если бы я однажды вообще не проснулась. А может быть, уйти из дома и никогда не вернуться, бросить все».

Перебирая страницы, Кэсс поняла, что брак ее матери и отца не был счастливым, если не сказать больше. Это был союз любви и ненависти, и Лана всегда чувствовала себя неспособной соответствовать тем высоким требованиям, которые предъявил к ней Роджер. Не случилось ли то же самое с Джонатаном? Впервые Кэссиди подумала, что, возможно, она была так уверена в себе именно потому, что почти не общалась с отцом в течение долгих лет.

Из написанного в дневнике она сделала вывод, что из них двоих Роджер был более властный, умный. Лана писала, что в его присутствии она ощущала себя беззащитной и даже какой-то неполноценной. «Он говорит, что любит меня, и я знаю, что это так, но он любит по-своему. Иногда мне кажется, что я всего лишь одно из его творений, и мне никогда не удастся достичь нужного ему совершенства». Кэсс была потрясена. Ее мать, легендарная красавица, состоявшаяся актриса, все же считала, что «недостаточно хороша, умна и совершенна», чтобы соответствовать Роджеру.

Кэсс стало невмоготу читать дальше, она заложила красную ленточку на странице, обозначенной «17 мая 1971 г.», и закрыла книгу. Выключила свет, но так и не могла избавиться от мучивших ее мыслей. Несколько раз ей удавалось задремать, но и во сне ее преследовали кошмары. Один раз она вскрикнула так громко, что прибежала Рей. Наконец, около двух часов Рей сумела уговорить ее выпить легкое успокоительное, и она погрузилась в беспокойное, наркотическое забытье, прижав к груди дневник матери.

* * *

Проснулась она от телефонного звонка. Голова была тяжелая, в области лба начинала разливаться боль. Где она? Почему она такая разбитая? Она сразу все вспомнила: чердак, манекен, дневник, снотворное. Телефон настойчиво продолжал звонить.

Кэссиди поднялась на кровати, и дневник упал на пол. Она вздрогнула, подняв трубку:

— Кэсс?

— Да, — прохрипела она.

— Думаю, тебе надо срочно приехать в студию, — беспокойно произнес Рудольфо.

Она взглянула на часы на тумбочке у кровати. Было почти четыре утра.

— Что случилось?

— Пожар… Декорации горят. Это все, что я знаю.

Время для нее остановилось.

* * *

На съемочной площадке, забитой пожарной техникой и машинами, гудели сирены, мигали сигнальные огни. Дорога была скользкой от дождя, и Кэсс резко затормозила, остановившись всего в нескольких сантиметрах от припаркованного автомобиля. Она выскочила из машины и, зажав рот носовым платком, промчалась мимо охраны, полицейских, пожарных, репортеров и толпившихся зевак. Она была готова к самому худшему и именно это и увидела.

В ночное небо поднимались клубы дыма. Сквозь пламя и дождь прозвучал взрыв. У нее перед глазами бешено полыхал огонь, подымаясь словно стены ада. Она подошла так близко, что жар обжигал ей лицо. От дыма она закашлялась. Закрыв рот и нос рукавом, она продолжала идти навстречу огню, не обращая внимания на невыносимый жар, протесты полицейских и пожарных.

— Эй, леди! Отойдите! — закричал ей охранник киностудии. — Не приближайтесь — это очень опасно.

— Уходите! — рычал пожарный, подбегая к огню с перекинутым через плечо страховочным канатом.

Кэсс не обращала на них внимания. Она была слишком потрясена и едва соображала, что делает. Сквозь слезы от едкого дыма она увидела Рудольфо. Он стоял рядом с командиром пожарной команды и директором по декорациям. Они направлялись к ней.

— Насколько это серьезно? — услышала она вопрос Рудольфо.

— Полностью уничтожены все декорации. Остался лишь пепел, — ответил командир пожарной команды.

— Сколько потребуется времени на восстановление? — не унимался Рудольфо.

— Не менее трех недель, — отвечал декоратор. — И это только декорации. Но еще нужно время на костюмы и реквизит.

— У нас нет трех недель, — выпалил Рудольфо.

— Есть ли какие-нибудь соображения, кому надо было сорвать съемки, мисс Инглиш? — спросил пожарный.

— Сорвать съемки? — Рудольфо удивленно поднял брови.

— Боюсь, что именно так. Очевидно, что это поджог. Все сделано профессионально. Тот, кто это подстроил, использовал небольшие порции динамита с таймером.

Все трое уставились на Кэсс. Она, словно окаменев, смотрела на них стеклянными глазами.

* * *

Постепенно оцепенение прошло. Кэсс и Рудольфо отошли подальше от огня. Он протянул ей фляжку. Она, не спрашивая, как он додумался прихватить виски, сделала большой глоток, совершенно не почувствовав вкуса. В голове звучал голос отца: «Я хочу, чтобы ты заменила меня. Уверен, ты единственная, кто сможет это сделать так, как надо, Кэсс».

Теперь ее переполняло невыносимое чувство поражения и утраты. Жар был настолько сильный, что казалось, языки пламени лизали ее тело. Но она ничего не ощущала — ни боли, ни сожалений.

Вдруг она услышала Джека: «Вы игрок, мисс Инглиш? Готов поставить половину моей доли “Колоссал”, что вы не сможете сдвинуть дело с мертвой точки».

Рудольфо обнял ее и прижал к себе. Желая успокоить ее, он произнес:

— Ну же, Кэсс. Все кончено. Ты ничем больше не можешь помочь. Иди домой.

Сквозь дождь и дым послышался грохот — это рухнула еще одна величественная декорация, весь тяжкий труд и усилия исчезли в темноте.

В этот момент все надежды на будущее и мечты Кэсс обратились в пепел.

ГЛАВА 17

В мире нет уголка более страстного и красивого, чем Италия. Невозможно не поддаться очарованию ее величественных гор, озер, укутанных легкой дымкой, идиллических островков, чудесных деревушек и изысканных городов.

Венеция выделяется из общего пейзажа страны. Как мираж, который поднимается из вод лагуны, этот живописный город каналов и гондол не похож ни на один другой город мира. Это город Тициана, Вивальди и Марко Поло. Собор Сан-Марко и площадь Сан-Марко, лабиринты улочек и каналов, площади и мосты будто застыли в величественном беге времени.

Не имея декораций и времени для их восстановления, Кэсс ничего не оставалось, кроме как перевести съемки «Опасных желаний» в настоящее место действия — Венецию.