“Возможно, – подумала Мэдди, – но это было бы не так интересно”. Да, большую часть времени Тристан Тибальт пребывал в мрачном и раздражительном настроении, однако Мэдди сомневалась, что ей когда-нибудь станет с ним скучно… хотя в обществе любого другого мужчины она начинала скучать уже через полчаса.

Мэдди улыбнулась:

– Вот видите, между нами есть и еще нечто общее, кроме недоверия к Бурбонам. Фуше был заклятым врагом моего деда, и, похоже, эта ненависть перешла по наследству и ко мне.

Тристан опять нахмурился:

– Лишняя причина, по которой мы должны выбраться из Франции как можно быстрее.

Отшвырнув изжеванную травинку, он поднялся, шепотом обругал сутану, которая опять запуталась в ногах, и подошел к пасшейся неподалеку кляче:

– Собирайтесь и садитесь в кабриолет, – велел он звенящим от нетерпения голосом, запрягая лошадь. – Из-за ваших бесконечных вопросов мы задержались здесь слишком долго. Надо успеть проехать еще несколько миль. А потом придется искать убежище от грозы. Видите, она уже надвигается с севера.

Мадлен понимала: Тристан досадует на себя из-за того, что выдал ей такие подробности своего живописного прошлого. Он так сурово сдвинул брови, что при виде его лица всякий здравомыслящий человек бросился бы бежать без оглядки.

Всякий, но не Мадлен! Прожив пятнадцать лет со своим дедом, она научилась противостоять любому, кто попытался подчинить ее своей воле с помощью вспышки гнева. И этот вздорный англичанин – не исключение.

Мэдди неторопливо собрала в сумку остатки хлеб и сыра, завернув их в полотенце, которое любезно подарил путникам слуга отца Бертрана. Столь же неторопливо она подошла к экипажу и устроилась на сиденье.

– Можно ехать дальше, отец Тристан, – проговорила она.

В ответ раздалось такое проклятие, от которого последняя трущобная крыса в Париже задрожала бы, поджав хвост.

Но Мадлен лишь скрестила руки на груди и отвернулась.

Тристан не представлял, как именно Мадлен должна отреагировать на его признания, на известие о том, что он – внебрачный сын и шпион, однако ее спокойствие оказалось для него сюрпризом. Она больше не задавала никаких вопросов и не позволяла себе никаких замечаний о том, что услышала. Вообще, за весь этот долгий день они перекинулись едва ли десятком слов. И все же воцарившееся молчание было неожиданно теплым, как будто в кабриолете ехали двое старых друзей, а не посторонние люди, которых свел друг с другом каприз судьбы.

Первые два часа после привала они проезжали мимо садов. Миля за милей по сторонам узкой дороги тянулись яблони в розоватом цвету и белоснежные сливы; поднявшийся ветер вскоре засыпал весь кабриолет шелковистыми лепестками. Глядя, как цветы падают на темные кудри Мадлен, Тристан невольно улыбнулся, сравнив их про себя с крошечными белыми и розовыми мотыльками.

Затем сады сменились роскошными зелеными лугами, на которых паслись белые овечки; Тристану эта картина остро напомнила о том имении в Суффолке, которое обещал ему Гарт. Теперь он сомневался, что когда-либо получит этот подарок. Пока кошельком пятого графа распоряжается Калеб Харкур, Гарт не сможет позволить себе проявить щедрость к своему незаконному брату.

Придорожные поля уже готовили к весеннему севу. Крестьянин, шедший за плугом, остановился и снял шляпу, поклонившись путникам.

– Вы должны осенить его крестным знамением, отец Тристан, – прошептала Мэдди. – Он надеется, что вы благословите его поле.

Тристан покорно повиновался, приободрившись при свидетельстве того, что маскарад его способен одурачить хотя бы крестьянина. Затем, для полноты картины, он и себя осенил крестом. Слишком набожным он не был никогда, но все же мысленно попросил прощения у Бога за это святотатство.

С каждой милей тучи сгущались, а ветер становился все сильней и порывистей. В надвигающихся сумерках Тристан почувствовал, как на щеку ему упала первая капля дождя. Скоро стемнеет. Он устал и снова проголодался, а Мэдди, как ни старалась держаться молодцом, была уже близка к истощению. Но как Тристан ни вглядывался в окрестные поля, нигде не было видно ни трактира, ни почтовой станции.

Спустя несколько мгновений дождь уже пошел в полную силу, и в лицо Тристана вонзились тысячи ледяных иголок. Кудри Мадлен слиплись, вода стекала у нее по подбородку. Крестьянская куртка промокла и обтягивала теперь ее фигуру так, что выдать мадемуазель Харкур за мальчишку больше не представлялось возможным, а Тристан реагировал на это соблазнительное зрелище вовсе не так, как подобало бы священнику. Отчасти из самозащиты, отчасти руководствуясь заботой о девушке, он достал из-под сиденья свой камзол и набросил его на плечи Мэдди.

– Надо найти укрытие, – торопливо проговорил он, чтобы скрыть свою досаду. Через несколько секунд он указал спутнице на несколько крестьянских домов, показавшихся на горизонте. – К тому времени, как мы туда доберемся, будет уже темно. Мы сможем переночевать в сарае, и никто нас не увидит, если мы проснемся до рассвета и снова тронемся в путь.

– Вы хотите спать в сарае?! – изумилась Мэдди. Этот наглец рассчитывает, что она проведет с ним наедине ночь на сеновале?! Она сомневалась, что даже такой беспечный родитель, как ее папаша, одобрил бы подобное поведение своего посланца. Мэдди смерила Тристана оскорбленным взглядом. – Я полагаю, нам следует найти приличную гостиницу, мсье. Хотя бы ради приличия.

– Я и сам не способен думать ни о чем, кроме уютной перины и горячего ужина, – согласился Тристан. – Если вы можете гарантировать, что мы найдем такие удобства, проехав не больше мили, то я с радостью готов их поискать.

– Вам отлично известно, что гарантировать этого я не могу!

Тристан пожал плечами:

– Тогда, боюсь, вам придется довольствоваться грудой соломы и ужином из хлеба и сыра.

Как он и предсказывал, стало уже совсем темно, когда они подъехали к ближайшему сараю – надежной постройке из дерева и камня. Из-за узких ставней маленького, аккуратного крестьянского дома пробивался свет свечи, но сарай находился достаточно далеко, чтобы путников заметили.

Тристан распряг старую клячу и поставил ее под навесом сарая, привязав поводья к столбику коновязи.

– Отдохни, подружка. Ты заслужила, – проговорил он и, пообещав лошади чуть позже вернуться к ней с водой и кормом, распахнул дверь сарая и пропустил Мэдди вперед.

Притворив дверь, Тристан достал кремень (которыми щедро снабдил их в дорогу слуга отца Бертрана) и зажег фонарь, который не забыл прихватить из-под сиденья экипажа. К его облегчению, сарай оказался чистым и опрятным, как и весь этот крестьянский двор. Все инструменты были в порядке развешаны по стенам, все животные спали в своих стойлах, и даже кошка с котятами мирно дремали в корзинке у двери.

Между центральными опорами были сложены охапки свежескошенного сена и джутовые мешки с зерном; в глубине стойл виднелись две дойные коровы и огромная ломовая лошадь серой масти, которая недовольно всхрапнула при виде незваных гостей. Четвертое стойло пустовало, но грязный пол был присыпан свежей соломой.

Тристан вдохнул едкий запах теплых тел и свежего помета, и внезапно на него нахлынули воспоминания о той далекой весенней ночи, когда они с Гартом еще детьми тайком прокрались в конюшни Уинтерхэвена – посмотреть на рождение жеребенка.

Еще долгое время после того, как жеребенок встал на дрожащие ножки и нашел материнское вымя, Тристан и Гарт лежали бок о бок на сеновале и делились друг с другом мечтами о своем будущем. И уже тогда Гарт мечтал о Саре и о том, как в один прекрасный день они счастливо заживут с ней в Уинтерхэвене.

Но теперь судьбы братьев приняли странный, непредвиденный оборот, и, по-видимому, мечтам их не суждено было осуществиться. Ибо теперь женой Гарта и матерью его детей станет не Сара Саммерхилл, а Мэдди Харкур, и к алтарю Гарта поведет любовь не к женщине, а к Уинтерхэвену.

Тристан перевел взгляд на девушку, стоявшую на коленях возле кошки и поглаживавшую одного из котят, который в ответ довольно мурлыкал. Зубы Мадлен стучали от холода, но она не произнесла ни слова жалобы. При всех ее недостатках, Мадлен Харкур нельзя было упрекнуть в недостатке мужества. Она не опозорит титул графини Рэнда. К своему удивлению, Тристан обнаружил, что надеется даже, что эта девушка все-таки сможет обрести хоть подобие счастья в браке, купленном ее отцом.

Он строго напомнил себе, что счастье Мэдди Харкур – не его забота. Жениться на ней предстояло Гарту, и, хотя Тристан был вовсе не в восторге от этого союза, он поклялся выполнить свою часть договора с Харкуром, от которого зависело будущее Рэмсденов. И по сравнению со всем, чем он был обязан этой семье, задача его казалась сущим пустяком.

И, прежде всего, он решил попытаться придать возможно лучший вид сложившейся ситуации, которая, по всей видимости, приводила его спутницу в откровенный ужас.

– А сарай совсем недурен, – заметил он с наигранной бодростью, которая прозвучала фальшиво даже на его слух. – Могло быть гораздо хуже.

Подняв голову, чтобы осмотреть чердак, Тристан с облегчением вздохнул: между настилом и потолком было вполне достаточно места, а это значит, что ему не грозит очередная пытка теснотой.

– Как много воды утекло с тех пор, когда я в последний раз ночевал на свежей, чистой соломе! – продолжал он все с тем же притворным энтузиазмом. – Ни в одной гостинице мира мы не нашли бы лучшую постель! – Взгляд его упал на ряд накрытых ведер, выставленных на грубо сколоченной полке у дальней стены сарая. – И нет на свете лучше напитка, чем свежее молоко прямо из-под коровы!

Мэдди выдавила улыбку, но лицо ее по-прежнему оставалось осунувшимся и бледным, а под огромными глазами темнели тени. Тристан взъерошил ее мокрые кудри, словно и впрямь имел дело не с девушкой, а с крестьянским парнем.

– Выше нос, мой мальчик! – шутливо проговорил он. – Боги к нам благосклонны. Этой ночью мы будем спать как короли.