– Вы похудели, – грустно заметила Норико, не отрывая глаз от Наоэ.

– Не стоит волноваться.

Наоэ мрачно смотрел в окно. Про сигарету он явно забыл: пепел вот-вот упадет на ковер. Норико подставила пепельницу.

– Я вам принесла лекарство. Действительно от простуды. Взяла в клинике у терапевта. – Норико протянула пакетик со штампом «Ориентал».

– Не надо.

– Может… у вас не простуда? Скажите честно. Пожалуйста. Вы же врач, вы должны понимать, что…

Наоэ молчал.

– Что с вами?

– Ничего.

– Неправда.

Наоэ потушил сигарету и взял Норико за локоть.

– Пустите. Вы больны, вам нужен покой. – Норико попыталась высвободиться, но Наоэ не отпускал ее. – Не надо. Я ведь ненадолго, меня послали…

– Ну и что.

– Мне пора… А то подумают бог знает что.

– Пусть.

– Нет, не «пусть». И потом… сегодня нельзя. Правда.

Наоэ крепко держал ее в своих объятиях.

…Когда он отпустил ее, Норико коротко вздохнула и открыла глаза. Наоэ лежал на боку. Норико окончательно очнулась.

– Я боюсь… – сказала она. – А если… Если будет ребенок? – Голос ее звучал удивительно мягко. – Вы слушаете меня?

– Слушаю.

– Что тогда? – Норико прижалась к нему. Спина у него была ледяная. Неужели это тот человек, который минуту назад так жадно обнимал ее? – Я… Я воспитаю его. Что бы ни случилось.

Наоэ медленно повернулся и заглянул ей в глаза.

– Это правда? То, что ты говоришь?

– Да.

Он долго смотрел на Норико, потом сон снова сморил его.

– Я пойду, – сказала Норико.

Она вскочила с кровати, схватила одежду и побежала в ванную.

– Ох, уже половина пятого!

Быстро одевшись, Норико подошла к Наоэ.

– Выздоравливайте. – Она наклонилась над ним, и прядь вьющихся волос упала ему на лицо. – Завтра будете в клинике?

– Буду.

– Так и передать госпоже Гёде?

– Да.

– Вам надо поесть.

– Я не хочу.

– Может, мне что-нибудь приготовить?

– Не надо. Проголодаюсь – позвоню в ресторан. Оттуда принесут.

– Потому и болеете… – Норико нежно отерла пот со лба Наоэ. – Может, хоть кофе попьете?

– Нет. Я же сказал – ничего не надо.

– Да, – вспомнила Норико. – Сегодня у нас Исикура едва не умер.

– Что?! – Наоэ приподнялся.

– Начал задыхаться, в общем, еле спасли. Доктор Кобаси сделал искусственное дыхание, откачал мокроту. А Исикура, как в себя пришел, вас звать стал… Он вас так любит.

– Как он лежит? Голова приподнята?

– Нет… У него же обычная койка.

– Обязательно приподнимите его, иначе это опять повторится.

– Я не могу давать советы врачам.

– Передай Кобаси от моего имени.

– Но…

– Никаких «но». Передай ему, что я так велел. Норико, с пальто в руках, снова села на кровать.

– Вы ведь сами завтра придете. Тогда и скажете ему.

– Это надо сделать сегодня.

– Но может быть, я уже не застану его.

– Передашь любому дежурному врачу. Норико кивнула, застегнула пуговицы пальто. Сквозь шторы пробивались лучи закатного солнца.

Без десяти пять. Надо торопиться.

– Ну, я пошла.

…Дул холодный, пронизывающий ветер. Не замечая его, Норико медленно шла к электричке. По тихой улице гулко разносился стук ее каблучков. Она приостановилась, оглянулась на дом, где остался Наоэ, и ускорила шаг.

Смутные предчувствия, неясные мечты кружили голову, воображение уносило ее все дальше и дальше. «Если бы родился ребенок!.. Он непременно будет похож на Наоэ – высокий, красивый, такой же молчаливый, мужественный, решительный. А потом…»

Но на этом мечты обрывались. Представить Наоэ в роли мужа Норико не могла.

На другой день Наоэ, как и обещал, пришел на работу. Правда, после одиннадцати, почти к обеду.

Его не было только три дня, но все с удивлением отметили, что он сильно похудел.

Кобаси уже вел прием, но, узнав, что пришел Наоэ, объявил перерыв. Наоэ, однако, в амбулаторию не спешил, сначала отправился в палаты.

Он осматривал Исикуру, когда с первого этажа прибежала сестра.

– Сэнсэй, вас там ждут пациенты.

– Разве Кобаси не принимает?

– Да. Но… раз вы пришли, то…

– Пусть пока продолжает работать. Сестра ушла.

Наоэ взял иссохшую руку Исикуры и стал считать пульс.

– Я слышал, вам вчера было плохо, – сказал он.

– Одной ногой в могиле стоял… – Исикура говорил с трудом, тяжело выговаривая каждое слово.

– В другой раз, как станет трудно дышать, сразу зовите врача.

– Это… все так… внезапно…

– Ну а сегодня? Все хорошо?

Исикура едва заметно кивнул и медленно произнес:

– Доктор, не уходите надолго… Прошу вас…

– Хорошо, хорошо.

Исикура давно не ел, и язык у него покрылся белым налетом. Роговица глаз была мутной, реакция на свет плохая. Старик действительно стоял одной ногой в могиле.

– Вам надо лечь поудобнее.

Исикура ничего не ответил. Он закрыл глаза и сложил руки ладонями вместе, как для молитвы.

Наоэ, бросив на него внимательный взгляд, вышел. В коридоре он недовольно спросил Норико:

– В чем дело? Я же велел переложить его на другую кровать.

– Я хотела сказать… Но дежурил как раз доктор Кобаси и…

– Тем более.

– Но… Он знает о нас. Акико ему рассказала.

– Ну и что? Наши отношения – одно, а работа – совсем другое.

– Доктор Кобаси, кстати, говорил: если больной так слаб, что не может прочистить горло, значит, он уже не жилец; можно спасти раз, другой, но, в общем, все усилия бесполезны.

– Правильно говорит Кобаси. Но нельзя допускать, чтобы старик умер таким образом.

– Не все ли равно как…

– Нет, совсем не все равно. Если он захлебнется мокротой, родственникам такая смерть покажется нелепой, чудовищной. Они будут корить и нас, и себя.

– Об этом я не подумала.

– Ты в сёги[19] играешь?

– Нет… – удивилась Норико.

– Когда в сёги заканчивают партию, проигрыш виден игроку за много ходов вперед. Но с первого взгляда на доску создается впечатление, что проигрывающий всего чуть-чуть, на один ход, отстает от побеждающего. Примерно такое же впечатление должно быть и в этом случае.

– Вы имеете в виду Исикуру?

– Да. Все должны верить: мы сделали максимум возможного, но – увы!.. Дело даже не в том, когда умрет Исикура – неделей раньше или неделей позже, – а в том, чтобы смерть его была убедительной и достойной.

– Мы должны убедить в ней больного?

– Нет, его родственников.

– А как сам больной?

– Для него никакая смерть не может быть убедительной.

Наоэ приостановился, задумчиво глядя вперед. Мимо на тележке везли больного – видимо, в амбулаторию на анализы.

– Никто никогда не скажет: «Мне пора умереть», – тихо продолжил Наоэ.

– А помните бабушку Ёсидзаки? Как она убивалась?.. Кричала, что лучше бы ей умереть вместо внука.

– И ты этому веришь? Она так говорила, потому что отлично знала: она никогда не умрет вместо кого-нибудь.

Норико стало не по себе от этих слов.

– Страшно все это…

– Да, страшно.

– И вам, доктор?

– Что?

– Да нет… Ничего…

От странной мысли у Норико замерло сердце; ей померещилось вдруг, что Наоэ – из другого мира.

– Пусть Исикуру немедленно переложат. – Наоэ круто повернулся и пошел вниз, в амбулаторию.

В тот же день в клинику позвонил импресарио Дзюнко Ханадзё. Извинившись за долгое молчание, он спросил:

– Можно ей заехать к вам сегодня?

– Я ведь, кажется, ясно сказал, когда она должна явиться. Сколько дней прошло?

– Извините. Мы были заняты… Столько дел…

– Как она себя чувствует?

– В общем, думаю, неплохо.

– Я должен увидеть больную.

– Да-да, понимаю. Сейчас она в студии…

– Когда она сможет прийти?

– К шести вечера кончится видеозапись.

– Я не дежурю сегодня. Вечером меня здесь не будет.

– Но Ханадзё очень хотела увидеться с вами, И непременно сегодня. Может, вы все-таки окажете нам услугу? Дождетесь ее?

– А завтра? Что она делает завтра?

– Завтра мы уезжаем на гастроли по Кансаю.[20] Так что извините, но…

– Хорошо, подожду. Но только до шести.

– Спасибо! Мы постараемся успеть. Самое позднее – половина седьмого.

Импресарио еще раз извинился и повесил трубку.

Работа закончилась, и врачи разошлись по домам. Наоэ прилег на диване в ординаторской. Но не успел он раскрыть книгу, как появилась Рицуко.

Одета она была изысканно: шоколадный, в мелкую клеточку твидовый костюм, под ним неяркая розовая блузка.

– Вы еще здесь, сэнсэй?

– Да, жду пациентку. – Наоэ отложил книгу и сел.

– Вам и поболеть-то спокойно некогда. Сразу на работу… – посочувствовала Рицуко.

– А где главврач?

– У него заседание в муниципалитете, в Комиссии по образованию.

Рицуко подняла валявшиеся на полу газеты и неожиданно предложила:

– Может, пойдем в канцелярию?

– В канцелярию?..

– Да. А когда должна прийти ваша больная?

– В шесть.

– Так еще целых полчаса. Ну пожалуйста.

Наоэ неохотно поднялся и пошел за Рицуко. В канцелярии не было ни души.

– Здесь гораздо уютней. – Рицуко принесла из соседней комнаты сыр, пиво. Решительно открыла две банки, разлила по бокалам. Один подала Наоэ. Приподняла свой, кивнула Наоэ и отпила несколько глотков.

Она всегда пользовалась косметикой, но сегодня накрасилась больше обычного – видно, в расчете на электрическое освещение.

– Сейчас многие болеют. Надо беречься. – Рицуко пристально посмотрела на Наоэ. – А вы и впрямь осунулись.

– Да? – Наоэ провел рукой по небритым щекам.

– Я тоже что-то себя неважно чувствую. Поясница побаливает. Я вам уже говорила… Боюсь, не туберкулез ли? Может, сделать рентген?