– Расскажи о себе.

Удивленно моргнув, я не сдержала смешка.

– Умеешь ты поддержать разговор. Тебе рассказать, откуда я родом и все такое?

– И все такое, – кивнул он.

– Это не очень интересно…

– Не принижай себя. Жизнь любого человека в какой-то мере занимательна.

– Возможно, и так, но в моей жизни пока мало что происходило. Не сравнить с твоей и тем, где ты только не побывал.

Я хотела сделать комплимент, а не сыпать соль на рану, но Ной все равно поморщился.

– Где только не побывал? Ты это не о тихоокеанском дне? Это была моя самая последняя и примечательная экскурсия, но, может, не будем о ней?

– Я не…

– Да, да, знаю, – отмахнулся Ной. – Это я завел об этом речь, а не ты. Откуда ты родом?

– Из Монтаны, Бозмена. Я переехала сюда в восемнадцать.

– Монтана. Край большого неба.

– Ты там был?

– Нет. Мне не хватает его.

– Чего?

– Большого неба. Я навсегда упустил возможность увидеть его и… – он покачал головой. – Не будем об этом. Разговор о тебе, а не обо мне.

Я развернулась к нему, сложив руки на груди.

– После нашей недавней беседы за завтраком я не горю желанием изливать тебе душу.

– И я тебя в этом не виню, – Ной повернул ко мне лицо. – Клянусь вести себя прилично. «Вот тебе крест», «чтоб мне помереть», готов выколоть свои гребанные глаза, если осмелюсь. Ой, прошу прощения за мой французский. Мои никчемные глаза.

– Я не привыкла говорить о себе, – поерзала я на скамейке.

– Ты меня не удивила.

– Кто-то сказал бы, что это положительная черта характера.

– Другие же подметили, что мы состаримся и умрем, ожидая, когда ты наконец поделишься со мной основными вехами своей не-очень-интересной жизни.

– Ладно, ладно. Ты тот еще ворчун, – рассмеялась я. – Эм… я приехала сюда учиться в Джульярде.

– Нет, нет, постой. Не надо этого волшебного – пуф! – и ты уже в Джульярде. Вернемся назад. Сколько лет ты играешь на скрипке?

– О… с детства. С тех пор как себя помню.

– Почему? Родители заставили? Водили тебя на уроки музыки в надежде заполучить гения?

– Как раз наоборот. Я сама отчаянно жаждала играть.

Ной кивнул, его жесткие черты лица смягчились, словно ему пришелся по вкусу мой ответ.

– Что тебя вдохновило?

– Увидела концерт по телевизору. Мне было, наверное, около четырех лет. Это было выступление женщины, солистки. Не знаю, кто это был, но я слушала ее как… завороженная.

Я мысленно вернулась в тот день много лет назад. Воображение нарисовало старый телевизор, еще без плоского экрана, и нашу гостиную: теплую, коричневую, пахнущую кленовым деревом и сушеными апельсинами.

– Я будто видела будущую версию себя и заявила родителям, что хочу играть так же, как она. Стоя, в то время как остальные скрипачи сидят. И мне хотелось этого не ради похвал. Ни тогда, ни сейчас. Я играю вовсе не ради этого. Тогда я еще не знала, что такое концерт и что такое опера, но уже понимала, что эта солистка взывала своей игрой к самому композитору. Ее музыка была душой исполняемого произведения, и я… хотела быть такой, как она, – я покачала головой при воспоминании об этом, подавленная тоской, заполнившей мое сердце. – Так все и началось.

Ной несколько секунд молчал, затем произнес:

– И ты была хороша. Больше, чем хороша.

– Полагаю, что да. Оказалось, у меня есть способности.

– Ты хотела сказать талант.

– Да, наверное, это более подходящее слово. Но родители хотели, чтобы у меня была нормальная жизнь, учеба в школе, обычные друзья. Поэтому я брала уроки и играла в местных оркестрах, а не в больших концертных залах и студиях звукозаписи.

– Ты обижаешься на родителей? Могла бы давно стать звездой.

– Нет, я благодарна им. Я не хотела уезжать из Монтаны и разлучаться с родителями или… Крисом. Думала, музыка всегда будет со мной, поэтому спокойно ждала своего часа. В Джульярде мне дали частичную стипендию, но последний год обучения дался мне очень тяжело.

– Твой брат, – тихо сказал Ной.

– Да. Но еще мой парень. Наши с ним отношения закончились сразу же после смерти Криса, и я… – я зябко потерла руки. – Мне было плохо после этого.

– Этот парень, он с тобой порвал или ты с ним?

– Он со мной.

Ной сел прямо, положив руку на спинку скамейки за моими плечами.

– Ты, черт возьми, шутишь?

– Не шучу. А ты обещал вести себя прилично.

– Да, но… – он провел руками по волосам, поискал меня взглядом, но промахнулся. – Этот парень бросил тебя? Сразу после смерти твоего брата?

Я кивнула.

– Ау?

– О, эм, да. Это ерунда, так совпало. Неудачное время.

– Неудачное время, – Ной постучал пальцами по скамейке. – Это все?

– Ну и настырный же ты, – косо посмотрела я на него.

– Я журналист… или был им, в другой жизни. Никогда не бросал историю незаконченной, поэтому не оставляй меня в неведении. Этому придурку надо надрать задницу. Что у вас с ним произошло?

Я в замешательстве уставилась на сидящего рядом со мной мужчину.

– Хорошо, я все расскажу, но при одном условии.

– При каком?

– «Квипрокво, Кларисса»[25]. Ты ответишь мне на вопрос, который я задала тебе по дороге сюда. Почему не хочешь учиться быть слепым?

Ной нахмурился, приготовился возразить, но потом кивнул.

– Справедливо.

Я рассказала ему о том, что было после смерти Криса. Как, вернувшись в Джульярд, узнала, что Кит уже встречается с другой женщиной. От стыда и сожалений горели щеки, растревоженное сердце снова заныло. Казалось, боль в нем так никогда и не утихнет.

– Я по уши влюбилась в Кита, – призналась я, – а он навешал мне лапшу на уши. Кит был моей первой любовью, во многом был первым, – я прочистила горло. – Он говорил, что любит меня, и я совершила глупость.

– Какую?

– Поверила ему.

– Ты не виновата в этом, Шарлотта, – тихо заметил Ной.

– Наверное, нет, но я должна была быть осторожней. Я вернулась в Нью-Йорк с мыслью: «Мое сердце разорвано в лоскуты, но у меня есть Кит. Он будет рядом, он меня поддержит». Деревенская простушка в большом городе. Легкая добыча для такого бабника, как он.

– Что он сделал?

– Ничего. Я просто перестала для него существовать. Раньше я блистала талантом, а теперь была сама не своя. Лунатик, бродящий по школе, – я пожала плечами. Пустой жест, совершенно не передававший охватившие меня чувства, но Ной все равно его не видел. – Я потеряла все. Место в квартете, Кита, брата и звучавшую в душе музыку, – я вытерла глаза. – Вот такая моя не-очень-интересная-поставленная-на-паузу-жизнь в двух словах.

В наступившем молчании я ждала, что Ной опять начнет отчитывать меня или ругать за то, что я позволила какому-то парню испортить мне жизнь.

– Этот парень – идиот, – наконец произнес Ной медленно и осторожно, словно подбирая слова.

– Или я неправильно его поняла. Я была влюблена, он не был, и я сгорела от любви.

– Поэтому он и идиот. Быть с такой, как ты. Заслужить время, привязанность и любовь такой девушки, как ты…

– Такой девушки, как я?

– Да, Шарлотта. Такой, как ты.

Закусив губу, я ждала его объяснений и злилась на себя за то, что мне не хватает духу спросить самой.

– Ты когда-нибудь любил? – задала я другой вопрос.

– Никогда, – быстро ответил Ной. – Моя последняя девушка говорила, что любит меня, но я был с головой погружен в поиски адреналина. Я думал, что быть с кем-то означает сидеть на одном месте, а такое не для меня, – на его лице отразилась печаль. – Какая ирония.

– Я тоже чувствую себя загнанной в угол, – призналась я, – только иначе. На мое сердце словно повесили цепь с ядром, и нет возможности ни освободиться от нее, ни полюбить кого-то вновь.

– По-моему, с твоим большим сердцем трудно пасть духом.

– Я и не пала духом. Я просто чувствую себя дурой из-за своей доверчивости. Любовь научила меня двум вещам: она может казаться настоящей, но при этом быть сплошной ложью, и ее могут с кровью выдрать из твоей души.

Лицо Ноя вдруг ожесточилось, голос стал напряженным и резким.

– Зачем ты говоришь мне все это?

Я моргнула.

– Ты ведь сам об этом спрашивал.

Он многозначительно посмотрел на меня, хотя не знаю, как это возможно. В конце концов, он же слепой. Мои щеки вспыхнули от смущения.

– Ты хороший слушатель.

– Наверное, про меня можно так сказать, – фыркнул Ной.

– Про тебя можно многое сказать, – ответила я. – Теперь твоя очередь. Почему ты не хочешь примириться со своей слепотой и научиться жить с нею?

– Если я выучу шрифт Брайля или буду носить с собой чертову трость, то признаю, что теперь такова моя жизнь. Знаю, это глупо. Я слеп, приму я это или нет, но я не могу сдаться. Если сделаю это, то навсегда потеряю свою прошлую жизнь, – его голос смягчился в конце, натянутость ушла. – Я этого не хочу.

Я в нерешительности закусила губу.

– Но… не из-за этого ли ты все время злишься? Если ты перестанешь цепляться за прошлую жизнь, то, может…

– Моя нынешняя жизнь волшебным образом улучшится? Я верну себе малую часть того, что потерял, и буду доволен? – он покачал головой. – Невозможно. Я хочу все, что потерял. Все. Не только зрение, но и все то, что я мог делать благодаря ему.

– Ты не можешь этого вернуть, – как можно мягче заметила я, – зато можешь облегчить свою жизнь. Ведь есть технологии, которые можно попробовать.

– Нет, Шарлотта. Моя жизнь, моя карьера – все пропало в том прыжке со скалы.

– Ты можешь построить новую карьеру, – не уступала я. – Возможно, ты еще не нашел того, что тебе понравится.

– Может быть. Но как, черт возьми, я найду это, если мне чудится, будто прошлая жизнь прямо тут, по другую сторону этой черной завесы. И стоит ее приподнять…

Ной потер руками лицо, уперся локтями в колени и опустил невидящий взгляд.