Я думала, ему становится лучше. Думала, что добилась изменений.

Мне не должно было быть так больно. Наша прогулка, совместные завтраки, его прикосновения к моему лицу… Я полагала, что есть прогресс, но мы никуда не продвинулись с того самого дня, когда он накричал на меня из-за штор.

Я спустилась на первый этаж, говоря себе, что у Ноя бывают «плохие дни» и что он не обязан заботиться о моих чувствах. На самом деле так даже лучше. В конце концов, мы с ним работник и наниматель, и ничего больше.

Тогда почему глаза жгли горячие слезы? Я зло смахнула их и стала прикрывать дверь в свою комнату, чтобы спрятаться от него. Пусть сидит в свои плохие дни один, со своим несносным характером и отрицанием, разрушающим его жизнь.

Я почти закрыла дверь, но не смогла этого сделать, и поэтому несколько часов спустя услышала, как на третьем этаже что-то упало.

Сердце пустилось в галоп. Я резко села на постели, уронив на пол книгу. В голове пронеслось требование Ноя, чтобы я не помогала ему, что бы ни случилось. И оно прозвучало столь же нелепо, как и в первый раз. Это требование просто невозможно выполнить.

Я помчалась по лестнице наверх, не зная, что там найду, но чувствуя: произошло что-то ужасное. Когда я добежала до третьего этажа, послышался второй удар, на этот раз тяжелый, а за ним приглушенный стон.

Дверь в комнату Ноя была закрыта, но я не стала стучать. Распахнув ее, в вечно царящем полумраке слева у стены я увидела расколотую прикроватную лампу. Керамическое основание разбилось вдребезги, абажур промялся, вилка погнулась из-за того, что ее с силой выдрали из розетки. На другой стороне комнаты, рядом с кроватью, лежала перевернутая деревянная тумбочка. Из ванной доносились болезненные стоны.

Сердце комом застряло в горле. Я поспешила туда и нашла там Ноя. Стоя на четвереньках, он бился головой о керамическую плитку.

– Ной? О господи! – я кинулась к нему и опустилась на колени рядом.

– Прекрати это, – простонал он. – Боже, пожалуйста, прекрати это…

– Хорошо. Пожалуйста, не делай этого, не надо…

Я обхватила его плечи и попыталась потянуть на себя, чтобы остановить, но Ноя терзала страшная боль. Она скрутила все его тело, каждый мускул. Мучительные стоны ни на секунду не прерывались. Футболка так промокла от пота, что ее можно было выжимать. Когда мне наконец удалось усадить его, оперев спиной на шкафчики под раковинами, я охнула: его лицо было пепельно-серым. Он корчился, ноги дергались, кулаки сжимались и разжимались. Потом он снова начал биться головой, теперь о шкафчики за спиной.

– Хватит! У тебя мигрень? – лихорадочно спросила я. – Где таблетки? Ты принял лекарство?

О боже, он не в себе? Из всех моих обязанностей самой важной была… Нет, я как раз вчера проверяла наличие лекарства.

– Не могу… найти… гребаный… пузырек.

Я не теряла ни секунды. Вскочила и бросилась в спальню. Исступленно облазив на четвереньках пол, я нашла оранжевый пузырек – тот укатился на другую сторону кровати и «спрятался» на самом видном месте.

Схватив его, я вернулась в ванную. Ной поднялся на ноги и стоял, опершись ладонями о раковину. Его рвало. Я кинулась к нему и придержала, пока его тело содрогалось от спазмов. Он весь день ничего не ел, и я не представляла, каково ему сейчас, когда тошнит на пустой желудок при раскалывающейся от боли голове. Спазмы прекратились, и Ной сдавленно застонал. Он упал бы, если бы я не удержала его и не помогла опуститься.

– Я нашла таблетки, Ной. Нашла. Все будет хорошо, – я налила в стакан воды, набрав ее из крана во второй раковине, оплескав себя. – Потерпи еще чуть-чуть.

Он ответил мне стоном и обхватил голову руками, словно не давая ей треснуть.

Мои собственные руки так дрожали, что мне только чудом удалось снять крышку с пузырька. Я вытряхнула на ладонь одну фиолетовую таблетку, едва не уронив ее в раковину, схватила стакан с водой и села на твердую плитку возле Ноя.

– Держи, – прижала я таблетку к его губам.

Его губы слабо разлепились, принимая лекарство. Я обхватила затылок Ноя ладонью и прижала стакан ко рту.

– Теперь вода. Глотай…

Он набрал в рот воды и проглотил таблетку. Я облегченно вздохнула, молясь о том, чтобы его не вырвало.

– Как быстро она начнет действовать? – спросила я, пытаясь не выдать голосом паники.

– Не знаю… – ответил Ной сквозь стиснутые зубы, с перекошенным от боли лицом. – Боже мой, – он опять принялся биться головой о деревянную дверцу шкафчика в ритме с пульсирующей в его мозге болью, точно жуткий метроном.

– Нет, так не пойдет, – я судорожно сцепила руки. – Вызову «Скорую»…

– Нет! – Ной схватил рукой пустой воздух. – Нет, пожалуйста… Не уходи.

– Ной…

– Боль пройдет.

– Откуда ты знаешь? Тебе когда-нибудь было так плохо?

– Да, в самом начале. Пожалуйста… не оставляй меня.

В сомнениях я закусила губу, но хватило одного взгляда на Ноя, чтобы я поспешно кивнула.

– Конечно, я не оставлю тебя. Я здесь, с тобой.

Я придвинулась ближе и притянула Ноя к себе, прижав его голову к своей груди. Ной бился головой не для того, чтобы причинить себе вред, а чтобы отвлечься от боли, поэтому я стала покачивать его, поглаживая по влажным от пота волосам. Я просто обнимала и баюкала Ноя в ровном ритме, чтобы он мог сосредоточиться на нем. Ной прильнул ко мне, крепко обхватив руками, и так мы ждали, пока подействует лекарство.

Через двадцать минут, показавшиеся мне часами, а Ною, наверное, вечностью, я почувствовала, как его напряженные мышцы расслабились. Он начал дышать медленно и глубоко, будто снова и снова вздыхая от облегчения. Я не представляла, какой силы должна быть боль, чтобы от нее рвало и хотелось биться головой об пол.

Ной расцепил обнимающие меня руки и тяжело привалился к шкафчику. Его взгляд был опущен.

– Я в порядке… В порядке, – глухо проговорил он. – Ты можешь идти. Я ужасно выгляжу. Воняю. Тебе… – Ной сглотнул и прикрыл веки. – Тебе не нужно видеть меня таким. Я приму ванну и лягу спать. Спасибо. Спасибо за то… что помогаешь мне.

Глаза защипало, и я поспешно сморгнула слезы. Я не хотела, чтобы он услышал их в моем голосе.

– Я не оставлю тебя, Ной. Ты хочешь принять ванну? Я тебе помогу. Я не уйду. Ты можешь поскользнуться и упасть…

– Шарлотта…

– Нет. Я останусь.

Я думала, Ной продолжит возражать, но он ответил, не открывая глаз:

– Ладно.

Его руки безвольно лежали на его коленях. Я кивнула и успокаивающе вздохнула.

– Хорошо. У меня есть лавандовая пена для ванны. Внизу. Лаванда поможет тебе расслабиться, и она не сильно пахучая. Обещаю, ты не будешь пахнуть как девушка.

Ной не ответил.

Я поднялась и стала настраивать воду для ванны.

– Тебе нравится горячая или теплая? Или нечто среднее? Лично я наливаю себе практически кипяток, и после такой ванны у меня слегка кружится голова. Но мне это нравится, – я понимала, что несу какую-то чушь, просто мигрень Ноя напугала меня больше, чем мне казалось. – Так что… теплую наливать?

– Не очень горячую. Такая сейчас не для меня.

Я настроила воду нужной температуры.

– Пойду за лавандовой пеной. Не залезай в ванну, пока я не вернусь.

На первый этаж я спустилась практически бегом. Кинулась в ванную, схватила бутылочку с пеной и помчалась назад. К Ною я вернулась запыхавшаяся, но очень вовремя: он снял потную футболку и полоскал рот у раковины.

Хриплое после забега дыхание скрыло резкий вздох, вырвавшийся у меня при взгляде на грудь Ноя, отражавшуюся в зеркале.

Руки, пресс, грудь, плечи… ни капли жира, только литые мышцы – прекрасное мужское тело с гладкой кожей. Сердце зачастило, а все тело обдало жаром. Я быстро отвела взгляд. Сейчас не время и не место пускать на Ноя слюни.

– Я тут, – сообщила я, подошла к огромной ванне и вылила в воду приличное количество лавандовой пены. Затем вернулась к Ною. – Готов?

Он отрешенно кивнул.

– Если ты настаиваешь.

– Ты можешь не снимать трусы… плавки или боксеры. Ладно?

– Как будто это имеет значение, – пробормотал Ной и снял спортивные штаны. Под ними оказались боксеры. – Какая разница? Мне все одно, смотришь ты на меня или нет.

– Я уважаю личное пространство и смотреть не буду. Обещаю.

Черты его лица смягчились, и с моей помощью он направился к ванне. Медленно, как старик. У ванны я придерживала его, но смотрела в сторону.

– Раздевайся.

Не говоря ни слова, Ной снял боксеры, и я сдержала слово: не смотрела на него, пока он не уселся в воду, где его по пояс покрыла пена.

– Как вода? Подходящей температуры?

Выражение его лица ответило на мой вопрос даже прежде, чем он заговорил.

– Идеальной, – Ной откинулся на бортик ванны и прикрыл глаза.

– А лаванда? Не режет твой гиперчувствительный нос?

– Нет.

Он не улыбнулся – его улыбку мне еще только предстоит увидеть, – но выглядел умиротворенным, и мне этого было достаточно. Я обессиленно рухнула возле ванны. Отступившие паника и страх полностью опустошили меня.

– Ты можешь идти, Шарлотта, – мгновением позже, все еще не открывая глаз, сказал Ной. – Дальше я справлюсь сам.

– Боюсь, ты можешь уснуть здесь. И потом, тебя и так слишком надолго оставили одного.

Ной повернулся ко мне, его взгляд остановился на моем подбородке. Покрасневшие и влажные прекрасные глаза пытались найти меня, но не могли. Он снова закрыл их и откинулся назад, уголки его губ опустились.

Мою грудь стеснило, сердце заныло. Как же мне хотелось, чтобы он не чувствовал себя таким разбитым и несчастным.

Отдохнув и немного отмокнув, Ной взял мочалку, потер ею лицо и уронил руки. С каждой минутой он становился все слабее. Я прочистила горло.

– Мне помочь?

– Меня тысячу раз мыли в больнице и реабилитационном центре. Думал, этого больше не повторится, – он протянул мне мочалку. – Подумаешь, помоют еще раз.