Я пыталась не обращать внимания на близость Ноя и то, что он был обнажен. Руки подрагивали, когда я собралась коснуться его лица. Я взяла пальцами его подбородок и повернула к себе, затем нежно провела мочалкой по его бровям и щекам, одной за другой. Я давно отдышалась после пробежки по этажам, но сердце по-прежнему учащенно билось.

Закончив с лицом, я помыла Ною шею, после чего прошлась мочалкой по широкой груди и по кубикам на животе, вниз-вверх. Пальцы ощущали каждый рельефный мускул, и, несмотря на идущий от воды жар, по коже пробежали мурашки. Я старалась воспринимать это как часть своей работы, но мое тело предательски реагировало на Ноя.

Ною же было все равно. Наверное, ему были неприятны прикосновения чудачки, которую он никогда не увидит. Он смертельно устал, и я решила управиться с его купанием как можно быстрее и уложить в постель, где он наконец сможет отдохнуть.

Я помыла ему руки сверху-вниз. Держа его за руку, потерла мочалкой каждый палец. И за все это время никто из нас не произнес ни слова.

– Мне нужно помыть твою спину, – сказала я.

– Там шрамы. Уродливые.

– Мне все равно.

Похоже, Ной был слишком изнуренным для споров, поэтому послушно наклонился вперед, положил руки и голову на согнутые колени и открыл моему взору свои шрамы.

Они, без сомнения, были ужасными, но в интернете я видела жуткое кровавое месиво первоначальных ран. Это не шло с ними ни в какое сравнение. Они были лишь тенью несчастного случая, навечно врезанные в кожу.

По правой стороне, от спины к затылку, тянулись три ранее виденные мною рваные раны, словно оставленные когтями животного, но теперь белые и бороздчатые. Левая верхняя часть спины, которой потребовалась пересадка кожи, выглядела гораздо хуже: почти всю ее покрывал неровный прямоугольник с рваной кромкой. Остальная часть спины была гладкой и безупречной. Еще один грубый прямоугольник – двойник того, что на спине, – виднелся на внутренней стороне правого бедра, выглядывавшего из-под пены. Я намылила губку и как можно более нежно прошлась ею по шрамам Ноя на спине, как, впрочем, и по всему остальному телу. Неровности кожи ощущались даже сквозь губку.

– Тебе не противно? – глухо спросил Ной. – Мне самому тошно.

– Нет. Меня изумляет то, что ты пережил все это.

– Меня удивляет то, что я хотел это пережить, – фыркнул он.

В горле встал ком.

– О чем ты?

– Очнувшись от комы, я изо всех сил боролся за жизнь, иначе бы умер. Надо было сдаться, но я этого не сделал. Из-за надежды. Глупой и бесплодной надежды.

Мне не хотелось, чтобы Ной умолкал, но он больше ничего не сказал, а я не смогла найти нужных слов. Ной ненавидит жалость, и ничто не облегчит боль от его потери. Мне это было известно не понаслышке. Горе должно пройти свой путь, и этому нельзя помешать. Мое все еще бежало, как и Ноя, поэтому я оставила бесполезные слова при себе. Я здесь, рядом с ним, когда никого больше нет. Возможно, это важнее слов.

– Хочешь, я помою тебе голову? – я дотронулась до его темных шелковистых волос на затылке, но Ной дернулся от моего прикосновения.

– Нет, – хрипло воскликнул он и судорожно вздохнул. – Нет, прости. Там… самые ужасные шрамы. Не трогай их… пожалуйста.

– Хорошо, не буду. Все, что пожелаешь.

– Я хочу спать, Шарлотта. Я так устал.

– Конечно. Давай заканчивать с ванной.

Я выключила воду и сняла с вешалки полотенце. Помогая Ною подняться, отвела взгляд и подала полотенце. Он обмотал им бедра, зацепив на поясе, и я довела его от ванной до кровати.

– Садись, а я схожу за одеждой.

Я достала из ящиков нижнее белье, футболку и мягкие пижамные штаны. Потом подождала, пока Ной оденется, и помогла ему забраться в постель. Он нащупал изголовье, чтобы не удариться о него головой, и улегся на подушку.

– Отдыхай. Я помою раковину…

– Нет, Шарлотта…

– Да, – твердо ответила я. – Мне несложно.

Ной слабо покачал головой, придавленный усталостью.

– Не уходи… Побудь со мной еще немного, пожалуйста.

Мое тело замерло, а сердце пустилось вскачь.

– Хорошо, – выдавила я и легла рядом с Ноем.

Наверное, это его слегка шокировало. Может, он думал, что я останусь и подержу его за руку. Но, как говорил мой брат, я ничего не делаю наполовину.

Я прижала его к себе так же, как в ванной. Ной помедлил, не зная, как реагировать, а затем со вздохом приник ко мне, обняв рукой и положив голову мне на грудь на уровне сердца. Надеюсь, он не обратил внимания, как сильно оно бьется.

– Это я виноват, – пробормотал Ной. – Сам навлек это на себя. Ярость… пожирает меня живьем.

– Что случилось? – мягко спросила я, поглаживая его по волосам на виске, как делала это, когда его терзала мигрень. – Что с тобой случилось?

Ной мгновение молчал, а потом заговорил, и его голос был полон вымученной горечи.

– Мне сказали, что зрение может вернуться после того, как мозг исцелится. Может, частично или полностью. Они зародили во мне зерно надежды и… Лучше бы они держали свои рты закрытыми.

– Почему?

– Потому что, возможно, тогда я не боролся бы за жизнь.

Моя рука, обнимающая его, напряглась.

– Спина походила на мясную рваную тряпку, поэтому мне пересадили кожу с бедра на плечи. Потом я чуть не умер от маленького фиаско докторов – заражения. Затем меня засунули в реабилитационный центр для физиотерапии. Мне слов не хватит описать, каким адом для меня, слепого, было это место. Но я выдержал, оправился, если не считать безобразных шрамов, мигреней, от которых чуть не лопается голова, и неконтролируемой смены настроений. Мои сувениры. Я думал, если зрение вернется, все это стоит того.

«Но оно не вернулась», – мысленно закончила я за него.

– И все это время – все время, пока я поправлялся, – люди твердили мне, какой я везунчик. Везунчик, – Ной процедил это слово сквозь стиснутые зубы, злость придала ему немного сил.

Я погладила его по щеке, боясь, как бы напряжение снова не привело к ужасной мигрени, и Ной слегка расслабился.

– Везунчик, – говорили они. – Мог умереть.

Как будто это было новостью для меня. Меня могло парализовать, я мог превратиться в овощ. Повреждение мозга могло быть гораздо хуже: от удара о камни или от того, что я проглотил половину океана. Я мог потерять ногу из-за заражения. Я мог, мог, мог… И все это время я сидел в темноте, желая только кричать не останавливаясь. Я по-прежнему этого хочу, но рвать глотку без конца не выйдет, поэтому я слушаю музыку на высокой громкости и лежу в кровати, ненавидя всех и вся и чувствуя себя проклятым-чтоб-меня-везунчиком.

– Тебе не дали погоревать о том, что ты потерял, – с теплотой заметила я.

Ной вскинул голову, его лицо исказили боль и удивление, словно мои слова – последнее, что он ожидал услышать. Взгляд ореховых глаз метнулся вправо и влево, пытаясь найти мои глаза и посмотреть в них.

– Как у тебя это получается? – выдохнул он. – Откуда ты знаешь, что сделать или сказать, чтобы я почувствовал себя…

– Каким?

– Неущербным. Ты вселяешь в меня чувство, что у меня есть шанс на что-то, кроме этих страданий.

– Но у тебя действительно есть этот шанс, Ной… – прошептала я со слезами на глазах.

– Боже, Шарлотта. Я не заслуживаю тебя.

– Не говори так, – я усиленно заморгала, но это не остановило слезы.

– Но я и правда не заслуживаю, – он нашел ладонью мою щеку и стер большим пальцем слезы. – Не плачь из-за меня. Пожалуйста, не плачь. И не позволяй мне поцеловать тебя. Я не должен…

Но он поцеловал меня.

Я задержала дыхание, сердце бешено колотилось в груди, когда Ной накрыл мои губы своими, подарив мне самый нежный поцелуй в моей жизни. Сердце пропустило удар, пока он касался моих губ сладко и невесомо, а потом с тихим стоном придвинулся, чтобы углубить поцелуй. Его рот был влажным и теплым, и наши языки на короткое чудесное мгновение сплелись. Внизу живота разлилась тяжесть, и я притянула Ноя к себе, чтобы целовать его снова и снова. Целовать всю ночь напролет, потому что теперь, когда мы сделали это, я не хотела, чтобы это прекращалось.

Но Ной был изнурен. Мигрень высосала из него все силы. Скользнув своими губами по моим еще раз, он уронил голову на подушку.

– Прости меня, – тихо попросил он, стараясь не прикрыть веки. – Пожалуйста, прости. За каждое грубое слово. За каждый раз, что я кричал на тебя, сердился и ругался. Ради бога, прости за все это. Не потому что сегодня ты нашла меня и спасла, а потому что я не заслуживаю этого… Я омерзителен.

– Это не так, Ной, – прошептала я. – Тебе мучительно больно. Я это понимаю.

Он помотал головой.

– У тебя тоже есть раны, но ты не похожа на меня. Совсем не похожа. Ты славная, милая и добрая. И прости, что я поцеловал тебя. Я не должен навязываться тебе, Шарлотта, – Ной вздохнул. Сон медленно забирал его у меня. – И злость… она вернется, я в этом уверен. Но я заранее прошу прощения и за это. Хорошо? Ты не забудешь?

Перед глазами все расплылось – их снова заполнили горячие слезы.

– Ной…

Но он закончил. Закончил говорить и касаться меня.

Я лежала рядом с ним, глядя на его спокойное лицо, обнимая столько, сколько могла себе позволить. Долгое время. Потом осторожно, стараясь не побеспокоить его, выскользнула из кровати и на цыпочках вышла за дверь. Я оставила ее приоткрытой на случай, если мигрень вернется и я понадоблюсь Ною.

Спустившись в гостиную, я, словно лунатик, дошла до дивана и села. Из окон лился карамельный солнечный свет, и я удивилась тому, что на дворе еще день. Казалось, мы с Ноем долгие часы были отрезаны от мира. Я сидела в напряжении и оцепенении, пытаясь совладать с бурлящим внутри водоворотом эмоций. Я заметила, что обхватила колени руками, и пришла к выводу, что мне нужно чем-то себя занять: двигаться, говорить, что-то делать.

Меня охватила странная паника. Я сошла на первый этаж, в свою комнату. Дрожащие пальцы схватили и чуть не уронили мобильный. Я собиралась позвонить родителям и поплакать с ними о Крисе. Или позвонить Мелани и рассказать о поцелуе с Ноем Лейком, который вытянул из меня то, что я держала под замком.