Но позвонила Люсьену.

– Allô, cela est Caron[26].

– Где они, Люсьен? – требовательно спросила я. По щекам рекой текли слезы.

– Шарлотта?

– Несчастный случай произошел меньше года назад. Он всего четыре месяца назад вышел из реабилитационного центра. Где письма? Цветы? Звонки? Где его друзья, сестра, родители? Ной сказал им отвалить, и они послушались? Без всяких сомнений?

– О, моя дорогая девочка. Пожалуйста, расскажи, что случилось.

– Что случилось? – в моем голосе слышалась истерика, и я постаралась взять себя в руки и успокоиться. «Он поцеловал меня, Люсьен, и теперь я летаю в облаках, когда должна твердо стоять на земле».

– У него была мигрень, и это было так страшно. Он не мог найти свои таблетки, и если бы меня не оказалось рядом… – я покачала головой и подавила рвущиеся наружу рыдания. – Ему нужна помощь. Ему все эти месяцы нужна помощь, но до этого никому нет дела, кроме тебя.

– И тебя, Шарлотта, – тихо отозвался Люсьен. – Ты пытаешься оказать ему эту помощь.

– Речь не обо мне, Люсьен. Ему нужна не чужая девчонка, с которой он только познакомился, а кто-то, кого он хорошо знал до произошедшего. Но все махнули на него рукой, да?

– Они сделали все возможное, – судя по голосу, Люсьен тоже старался успокоиться. – Ты в порядке? Мне приехать к тебе? Я…

Я шмыгнула носом и вытерла его рукавом.

– В порядке. Прости, что набросилась на тебя. Я просто… немного расстроена.

– За меня волноваться не стоит. Зато мне, похоже, стоит волноваться за тебя. Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Если для тебя это слишком тяжело, ma chere, то я расторгну наш договор. Без взысканий, естественно.

– Тогда я буду такой же, как остальные, – я сделала глубокий успокаивающий вдох, стыдясь своей вспышки. – Обещаю, я не брошу его. Я буду делать свою работу, но не могу…

– Не можешь что?

Я чуть не выпалила, что не могу больше настолько сближаться с Ноем. Слишком поздно. Боюсь, я уже опоздала с этим.

– Ничего. Прости, что побеспокоила тебя. Мне правда жаль. Не знаю, что на меня нашло. Я отпускаю тебя.

После короткой паузы Люсьен произнес:

– Я закончу наш разговор, Шарлотта, только если ты скажешь, что с тобой действительно все в порядке.

– Я в норме. Правда.

– А Ной?

– И Ной. Он спит. Я побуду в гостевой комнате на третьем этаже, на случай если у него снова заболит голова.

– Благодарю тебя, Шарлотта. Не передать словами, какой покой ты принесла в мое старое сердце.

Я завершила разговор с Люсьеном. Мне бы тоже хотелось покоя в сердце. Выронив телефон из рук, я плакала, пока страх повтора ужасной мигрени не отступил.

Однако слезы осушило жуткое осознание: если бы меня не было рядом, Ной оказался бы в настоящей беде. Может быть, в самой худшей.

Я пообещала Люсьену, что не брошу Ноя, но себе поклялась в гораздо большем. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему и облегчить его боль, когда никто другой даже не пытается этого сделать.

Дверь открылась, и мне придется переступить порог. Пути назад нет.



– Ну вот и все. Почти дошел.

Держась за параллельные брусья, я волочил ноги, медленно переставляя одну за другой. Плечи простреливало острой болью, сухожилия рук страшно ныли. Ноги двигались исключительно благодаря силе воли, стопы еле держали вес тела. Пот капал с кончика носа, ручьями бежал по спине. Футболка липла к коже. Я с кряхтением сдвинул на дюйм правую ладонь на перекладине, затем левую. Правая рука согнулась, и я чуть не упал. Харлан тут же подхватил меня сзади за пояс.

– Отпусти, – просипел я. Стиснул зубы и сосредоточился. – Отпусти. Меня.

Физиотерапевт убрал руки.

Я выпрямился и продолжил мучительное путешествие к концу брусьев. Харлан, судя по звукам шагов, обошел меня и встал спереди. Я рухнул на него, едва достигнув конца тренажера. Физиотерапевт осторожно опустил меня на мат – синий, как рисовало мое воображение. Униформа Харлана представлялась мне белой, а его кожа темной.

Лежа на спине, я хрипел, как буйвол.

– Ты никогда не сдаешься, – присоединился ко мне на полу Харлан. – Именно эта черта характера поможет тебе справиться со всем этим, дружище. Больше, чем что-либо другое.

Он неправильно меня понимал. Я упорствовал не для того, чтобы со всем этим справиться. К чему это? Никакого света в конце тоннеля не будет: ни в переносном, ни в буквальном смысле. Я упорствовал, потому что беспомощность невыносима. Мои глаза искалечены, или та часть мозга, которая отвечает за зрение, но я добьюсь того, чтобы тело функционировало как раньше, даже если это убьет меня. Хотя бы это я возьму под контроль.

Короткое молчание подсказывало, что Харлан наблюдает за мной.

– Не хочешь поговорить для разнообразия? Облегчить душу? – он по-дружески похлопал меня по плечу.

Я дернул плечом, сбрасывая его ладонь.

– Нет.

– Ладно. Сделаем растяжку, прежде чем сковывать тебя. Твое любимое кресло подождет.

Ну и шутник этот Харлан, но он был прав. Я люто ненавидел свое кресло-каталку. И лелеял грандиозный план выкинуть его к чертям из окна или с лестницы, когда снова смогу нормально ходить. Мне, конечно, не позволят этого сделать, но помечтать-то можно?

Харлан взялся за растяжку моих ног, поочередно прижимая колени к груди.

– Толкайся назад, – велел он, согнув мое колено и не убирая руки с ноги.

Я толкнулся под давлением его ладони, зная, что Харлан не выпустит мою ногу. Он запросто мог дать мне по носу моей же коленной чашечкой, и я ничего бы не смог сделать. Естественно, ему это даже на ум не приходило, ведь Харлан – хороший парень. Однако это не мешало мне его ненавидеть.

Пока мы выполняли «легкие» упражнения, мой разум блуждал, выискивая что-нибудь в бесконечной тьме. Оттенок посветлее. Сероватое пятно. Пылинку на черной пелене. Хоть что-нибудь.

– Что-нибудь.

– Что говоришь, шеф?

Черт. Я сказал это вслух? Устал, наверное. Меня вымотал ночной кошмар. Или физиотерапия. Или неослабевающий гнев на все, что превращает меня в тряпку и нытика.

Я сжал челюсти, мысленно заставляя губы и язык делать то, что им полагается.

– Что… угодно… будет лучше… чем нич… чего, – я провел пальцами по глазам, показывая, о чем говорю.

– Эй! – воскликнул Харлан. – Ты быстро говоришь, дружище! Но я не совсем понимаю, о чем ты… А, понял. Тебе хочется хоть что-нибудь увидеть? Но прошло всего сколько? Два месяца? Говорят, шанс есть?

– Нет… шанса.

– Это тяжело, шеф. Но было бы хуже, если бы перед глазами стояла дымка или все расплывалось.

«Не может быть хуже», – хотелось закричать мне. Хуже будет, только если тело полностью не восстановится. Но я этого не потерплю. Скинусь с лестницы вместе с гребаным креслом.

– Хуже? – разозлился я.

Харлан, наклонившись, старательно растягивал мои ноги. Те словно медленно пробуждались от вечной и раздражающей спячки. Параллельно он разговаривал, и его глубокий спокойный голос заполнял темное пространство моей новой вселенной.

– Представь, что вместо черной пустоты у тебя перед глазами дымка или размытое пятно. И это не менялось бы. Каждое утро ты просыпался бы, надеясь на улучшение. Сегодня дымка светлее? Пятно менее размыто?

Мне представилось, как он качает головой с посеребренными сединой волосами.

– Бесконечный мрак – инструмент. Инструмент, который ты должен использовать, чтобы принять неизбежное.

– Чушь собачья.