— Потому что я слышу музыку. — Увидев озадаченное выражение лица Кэтрин, она пояснила: — В голове. В таверне часто играли на скрипке. Я могу воспроизвести любой мотив, как только захочу. И еще я слышу другие мелодии, которых никогда не слышала.

— Мелодии, которые вы сами сочиняете?

Дженнифер серьезно обдумала ответ.

— Видимо, так, — наконец кивнула она, — хотя я, никогда, не стремилась к этому. Просто они приходят ко мне в голову. — После неловкой паузы она взволнованно спросила: — Вы говорили, что я могу учиться играть на клавесине. Когда же?

Поразившись такому страстному желанию, Кэтрин ответила:

— Ну, мне кажется, научиться читать гораздо важнее. — Увидев унылое выражение лица девушки, она тут же добавила: — Хотя… если это так много значит для вас, мы могли бы сесть за клавесин прямо сегодня.

Дженнифер расплылась в улыбке, а затем, приподняв юбки, бросилась вниз по лестнице, словно дитя. Кэтрин последовала за ней.

— Я знаю, что у меня получится! — возбужденно сказала Дженнифер, стоя у лестницы и поджидая хромающую потихоньку Кэтрин. — Я знаю, что смогу! Это моя мечта — сыграть мелодии, которые звучат у меня в голове. И новые мелодии, которых я не слышала и не представляю себе. Я никогда не думала, что у меня появится такая возможность…

Она замолчала, наткнувшись на удивленный взгляд Кэтрин. Та была несказанно поражена такой словоохотливостью девушки. Они вместе вошли в гостиную.

Как Кэтрин и ожидала, Дженнифер просто засыпала ее вопросами. Прежде всего, ее удивило, почему последняя нота обозначается буквой Н, а не Z[3]. Когда любопытство было удовлетворено, ее заинтересовало, почему между белыми клавишами звуков Е и F нет черной клавиши. Расспросы продолжались бы и дальше, если бы Кэтрин не показала ей гаммы. Дженнифер пробежала гамму «С-мажор» и, к огромному удивлению Кэтрин, сыграла какую-то мелодию, причем без ошибок.

— Я поняла так, что вы никогда не играли на клавесине, — сказала Кэтрин.

— Так и есть.

— Тогда где вы научились играть эту мелодию?

— Я как-то раз слышала ее, — почему-то виновато улыбнулась Дженнифер.

— И вы смогли сразу же ее сыграть?

Девушка кивнула и снова заиграла, на этот раз еще лучше.

Итак, у нее врожденный талант. Учить ее музыке будет куда легче, чем предполагала Кэтрин.

И все же почти в самом начале она встретилась с неожиданным затруднением. Она показала Дженнифер, как читать ноты и играть их. Та сначала задумалась, а потом совсем расстроилась.

— Не понимаю, — нахмурилась она, переживая, что такая плохая ученица. — Вы сказали, что эта закорючка на бумаге — нота С. Вот где, — она нажала на клавишу, — вот где С.

Кэтрин тяжело вздохнула и начала все сначала.

— Значки на бумаге представляют те ноты, которые вы играете, — объяснила она с достойным похвалы терпением. — Когда вы видите эту ноту на бумаге, вы должны нажать клавишу С.

Дженнифер по-прежнему задумчиво хмурилась, и Кэтрин продолжила:

— Это все равно что читать вслух. Вот буква А, обозначающая определенный звук. Сама по себе она ничего не значит, это только символ, который представляет некоторый звук. И эти ноты, они все равно что буквы. Звуки извлекаются после нажатия на соответствующие клавиши.

Дженнифер кивнула.

— Вроде бы поняла, — сказала она, а потом спросила: — Но зачем надо их писать?

— Конечно же, для того, чтобы вы их запомнили.

— А как это можно забыть?

Кэтрин едва не вспылила, но тут же одернула себя. На лице Дженнифер отражалось полное простодушие, она спрашивала совершенно серьезно. Может быть, услышав какую-то мелодию, девушка уже была не в силах забыть ее?

Кэтрин решила тотчас проверить свои предположения.

— Повторите, пожалуйста, — попросила она, наигрывая простенькую мелодию.

Дженнифер склонила голову набок и прикрыла глаза от удовольствия.

— Как красиво! — восхитилась она, когда Кэтрин закончила. — Это вы сами сочинили?

— Нет, — ответила учительница, пораженная реакцией Дженнифер. Она никогда еще не видела, чтобы девушка проявляла к чему-нибудь такой интерес. И вообще, хоть как-то выказывала свои эмоции. Судя по всему, Дженнифер жила музыкой. — Я не композитор. Мелодия написана неким Корелли.

Дженнифер проиграла мелодию сначала чуть сбивчиво, а во второй раз — абсолютно точно, явно завороженная ею.

— Чудесно, — прошептала она. — Мне хотелось бы тоже написать что-нибудь.

— Вы наверняка сможете, — согласилась Кэтрин, — когда узнаете больше о музыке. Правда, я никогда не слышала о женщине-композиторе.

Дженнифер с удивлением посмотрела на нее:

— Никогда?

— Ну да. Считается, что леди подобает играть на клавесине, а не сочинять музыку. — Впрочем, Дженнифер с таким жаром упражнялась на инструменте, что у нее, возможно, и получится. — Но как знать, как знать, бывают и исключения из правил.

— Бывают. И, кроме того, я не леди.

Кэтрин с улыбкой взглянула на нее:

— Пока не леди.

«И, может быть, никогда ею не стану», — подумала Дженнифер, но вслух не произнесла, чтобы не расстраивать Кэтрин.

Несколькими часами позже Дженнифер медленно прогуливалась по извилистой грунтовой дорожке, ведущей в лес Грейсонов. В таверне «Сосны» она все время спешила, выполняла всякие поручения нервно и торопливо, потому что боялась дядиного гнева. Временами она ловила себя на мысли о том, что так и не избавилась от этой привычки, но сегодня шла медленно, с гордо поднятой головой. Отчасти благодаря Кэтрин: та внушила ей, что настоящая леди никогда не должна спешить, отчасти потому, что многочисленные юбки все равно не позволили бы ей хоть немного ускорить шаг. Ее розовое платье и нижняя юбка цвета слоновой кости были надеты поверх полотняного кринолина на китовом усе, спереди же платье было туго зашнуровано. Попробуй она забыться и ускорить шаг в таком одеянии, сразу грохнулась бы на землю бесформенной кучей.

Она покинула дом после урока с Кэтрин. Дженнифер готова была играть на клавесине весь день напролет, но Кэтрин вывела ее из гостиной. Несмотря на теплый майский день, в тени высоких сосен и дубов было прохладно.

Уже несколько месяцев Дженнифер как будущая леди тщетно пыталась приучить себя гулять по саду, который был разбит сразу за имением. Девушке не нравились эти искусственные сады, где вдоль посыпанных битыми раковинами дорожек рос фигурно подстриженный английский самшит. Самшит Дженнифер казался чужим в этой дикой стране, не нравились ей и цветы, что за большие деньги выписывали из Голландии.

Дженнифер предпочитала небольшой садик, разбитый вокруг кухонного домика. Там росли скромные, зато любимые растения — лаванда с маленькими красными цветочками, источающими сладковатый запах, розмарин с его пикантным пряным ароматом и простая трава под названием овечье ухо.

К все же больше всего, вопреки поучениям Кэтрин, Дженнифер любила лес. Здесь росли громадные дубы, простирая свои ветви так широко, что, казалось, заслоняли все небо. Встречались здесь также клены и сосны, кусты кизила, что распускали весной свои белые цветы с четырьмя лепестками. Зимой лес весь был усыпан красными ягодами остролиста. И круглый год здесь слышалось пение множества птиц, начиная с рыжей крикливой сойки и кончая сладкоголосыми дроздами.

В лесу Дженнифер чувствовала себя словно дома, а вот в ухоженных садах ей было не по себе. Ей казалось, что она, как тот самшит, растет на чужой земле и ей придают чуждые очертания.

Странно, но она все еще ощущает себя человеком посторонним в этом мире. Приходилось время от времени напоминать себе, что она — Грейсон. И никто не вправе посягнуть на ее собственность. Но, несмотря на это, ее преследовала мысль, что она вторгается в чужое владение. Может быть, потому, что никакая она не леди, и ее не спасут ни шелковое платье, ни правильный выговор, свойственный дамам высшего общества. Или потому, что ее муж полностью забыл о ее существовании? Каждый вечер они встречались за обедом, но он никогда не заговаривал с ней. Если же им приходилось сталкиваться в холле, он никогда не смотрел на нее.

Внезапно навстречу ей выскочил гнедой жеребец без всадника. В мгновение ока она связала его появление со своим мужем, ибо припомнила ту кошмарную поездку от таверны до Грейхевена. Без сомнения, это был тот самый жеребец. Но ведь Грей такой искусный наездник, почему же лошадь сбросила его?

Охваченная тревогой, она быстро шагнула вперед. В ответ на резкое движение жеребец остановился и испуганно посмотрел на нее. Осторожно, поскольку характер жеребца был не лучше, чем у хозяина, Дженнифер заговорила с животным. Он навострил уши. Тогда, осмелев, она взяла поводья и повела его назад по тропе. Сесть на него она и не пыталась, будь на ней даже ее старое платье цвета индиго, ибо никогда не ездила верхом, если не считать той поездки в Грейхевен. Да и в такой юбке, что была на ней сегодня, это не по силам любой опытной женщине-наезднице, а она — небеса свидетели — таковою не была.

Спустя какое-то время она увидела мужа, который неподвижно лежал на тропе, и внезапно почувствовала тревогу. Значит, лошадь все-таки его сбросила! Намотав поводья на ветку, Дженнифер бросилась к Грею и вдруг остановилась как вкопанная.

Рядом с Греем, свернувшись в кольцо, лежала черная змея. Толстая и длинная.

Дженнифер с ужасом подумала, что это, наверное, водяная мокасиновая змея, самая ядовитая из здесь обитающих.

Неужели она уже укусила?

Осторожно, чтобы не испугать змею и не вынудить ее броситься на откинутую в сторону руку мужа, она запустила руку в карман нижней юбки, где всегда носила нож. Она никогда еще не пускала его в ход. Была такая возможность, когда лет в пятнадцать какой-то мужчина схватил ее в темноте при выходе из уборной, прижал к деревянной стене таверны и задрал юбку. Она даже и не вспомнила о ноже. Не появись в тот момент дядя, ее могли бы изнасиловать.