В голосе матери чувствовалась горечь. Дженни было всего девять лет, и она не могла взять в толк, почему мать чувствует себя виноватой. Может быть, оставаясь совершенно здоровой и видя, как страдают и умирают на ее глазах дорогие ей люди, она просто возненавидела себя?

— Дорогая, — наконец нарушила молчание мать. — Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала. Если… если со мной что-нибудь случится, обещай, что ты сразу же пойдешь к дяде. Он тебя примет.

Дженни наморщила маленький носик. Она нечасто встречалась с дядей, и он ей не очень-то нравился. Страшно представить, как она будет жить у него.

— Ты же сказала, что не была больна, — сказала она. — Что же с тобой может случиться?

— Обещай же мне, — вместо ответа произнесла мать строго. Она уже потеряла мужа и сына. Если и ей придется умереть, то пусть хоть дочь выживет. — Должен же о тебе кто-то позаботиться, если со мной что-то случится.

— Я обещаю, — грустно кивнула Дженни.

Мать ласково погладила ее по голове.

— Какая же ты хорошая дочь, — ласково сказала она, потом выпрямилась и поспешно добавила: — Вот тебе и лучше, дорогая. Теперь я прилягу, а когда встану, то пойду посмотреть табак.

Дженни была озадачена.

— Но мы прежде никогда не сеяли табак, мама.

Мать закусила губу.

— Отец нас оставил, милая, и теперь нам дорога каждая пара рабочих рук. Чтобы нам было что есть, мне приходится работать в поле наравне с рабами.

Табак был единственным источником их дохода, и, как большинство мелких плантаторов, они с трудом сводили концы с концами. Табак — прихотливая культура, которая требует ухода круглый год, и тот небольшой участок земли, которым они владели, может быстро истощиться. Она не имела представления, как со всем этим управиться, но надеялась все же найти выход.

— Может, я чем-то помогу? — Лицо Дженни просветлило, ибо ей хотелось быть полезной.

Она бы все сделала, лишь бы у мамы не было такого жалкого и безнадежного выражения лица.

— Тише, дорогая. Тебе надо отдохнуть.

Прошла неделя, и Дженни поняла: болезнь так измотала ее, что она не может работать в поле, тем более при отсутствии опыта. Пришлось ей долгие часы просиживать за прялкой, несмотря на ужасную слабость после болезни.

Мать вместе с двумя их рабами работала каждый день на табачной плантации и страшно уставала. Лето было самым напряженным временем года для табачного плантатора. В июне надо было высаживать рассаду на поля, в июле — обрезать лишние листья, чтобы оставшиеся выросли более крупными. А теперь вот, в августе, пора убирать нижние листья. В сентябре придется срезать листья и развешивать их в сарае для просушки, а потом упаковывать их в большие тюки и отправлять на баржах на главный общественный склад. Это был изнурительный труд для троих, одним из которых была женщина, никогда до этого не работавшая в поле.

Как-то вечером мать пришла домой взбешенная и испуганная одновременно. Дженни сразу же вскочила на ноги.

— Мама, что с тобой? Что случилось?

— Буря, — грустно ответила мать. — Надвигается буря. Такая вот беда.

Дженни подскочила к окну и выглянула на улицу. По небу мчались черные страшные тучи, и деревья уже гнулись от сильного ветра. Без сомнения, надвигался ураган. Дженни уже понимала, чем это может грозить для табачной плантации. Скорее всего, она будет полностью уничтожена.

Какой ужасный удар судьбы! А ведь через три недели табачные листья уже можно было развешивать в сарае для просушки.

Тьма все сгущалась. Девочка села на кровать, вслушиваясь в жуткие завывания ветра. Капли дождя с силой застучали по окнам.

— Мама, — тихо прошептала она в поисках спасения. Но мать будто оцепенела, уставившись в пространство невидящим взглядом. Наконец она повернулась, и девочка испугалась, увидев ее пустые глаза.

— Все хорошо, любовь моя, — сказала вдруг она. — Лезь в камин, быстро! — Дженни, ничего не понимая, взглянула в холодный зев камина. — Камин — это единственное безопасное место во всем доме, — объяснила ей мать. — Крыша может не выстоять под напором урагана.

Завернув Дженни в одеяла, она усадила ее в камин, благодаря Бога за то, что муж построил его из настоящих кирпичей, а не из дерева, обмазанного внутри глиной, как поступали большинство бедных плантаторов. Камин наверняка выдержит натиск бури, даже если крыша будет сорвана, и ее маленькая девочка спасется.

— Ты должна оставаться здесь, — выпрямившись, строго сказала она. — Что бы ни случилось, не вылезай отсюда. А утром иди к дяде. Он тебя не оставит. — Она придвинула тяжелый дубовый стол к камину, чтобы дочь и не думала выбираться оттуда.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

Дженни испуганно смотрела в щелку, как ее мать направилась к двери. И тут она все поняла.

— Мама, не надо! Мама!

Мать с трудом открыла дверь, прижатую порывом ветра, и ушла в бурю.

Несмотря на наказ матери, Дженни отодвинула стол, побежала к двери и закричала. Прислонившись к косяку, она схватилась за ручку двери, чтобы ее не вынесло ураганным ветром из относительно безопасного дома.

— Мама, вернись! — кричала она, но ветер относил ее слова в сторону.

Вряд ли мать услышит ее в этой буре, впрочем, она вряд ли вообще хотела ее услышать. По-видимому, она уже все решила. Дженни с ужасом увидела, как огромная ветка дерева грохнулась о землю прямо рядом с матерью.

А та все шла и шла, наперекор страшному ветру, прямо к небольшой речушке, которая уже вышла из берегов из-за сильного дождя и бешеного напора воды. Дженни знала, что мать не умеет плавать; правда, и опытный пловец не смог бы удержаться на поверхности в таком стремительном потоке. Доковыляв до бурлящей воды, мать упала и исчезла из вида.

Истерически рыдая, Дженни ухитрилась захлопнуть дверь и, спотыкаясь, прошла через комнату. Подвинула стол, натянула на голову одеяло и свернулась в большом камине, стараясь не слышать ужасающих завываний ветра и забыть страшную картину самоубийства матери. Она пыталась заснуть, но в редкие минуты затишья ей казалось, что ее преследуют злые волки или темные воды реки набегают на их домик. Всю ночь завывала буря, только к рассвету ветер утих, и Дженни забылась в тревожном сне.

Проснувшись, она увидела яркое солнце, что светило через огромную дыру в крыше. Выбравшись из дома, девочка пошла на поиски рабов. Они исчезли, скорее всего, воспользовались ситуацией и сбежали.

В рваном платье, понимая, что теперь она одна на всем белом свете, без родителей и брата, Дженни отправилась к таверне своего дяди.

Закончив этот грустный рассказ, Дженни почувствовала, что ее щеки мокры от слез. Грей смотрел на нее с ужасом, но в глазах его светилась жалость. Он нежно взял ее за руку.

— Не плачьте, дорогая, — сказал он ласково.

При этих словах у Дженнифер сдавило горло, и она отвернулась, ибо воспоминания о семье, которые она хранила глубоко в себе, расстроили ее.

— И после этого я была совсем одна, — призналась она хриплым шепотом. — У меня не было никого, совсем никого. Как-то раз я нашла в лесу щеночка — мне всегда хотелось собаку, — но дядя утолил его. Сказал, что не станет тратить деньги на лишний рот.

— Мне так жаль вас, — тихо прошептал Грей, поглаживая ее руку. — Напрасно я просил вас рассказать мне эту историю, но я не представлял себе… я заставил вас переживать в то время, когда вы особенно нуждаетесь в отдыхе. Мне очень жаль, Дженнифер.

— Я в полном порядке, — ответила она неожиданно спокойным голосом. — Все это было давно. Я забыла… — Она помолчала. — Но как я могу забыть их? Мне их так не хватает. Не хватает…

Ее голос вдруг оборвался, и Грей, к своему огромному удивлению, притянул ее к своей крепкой груди и дал ей выплакаться как ребенку.

Наконец она подняла глаза и удивилась, что лицо его было не таким жестким, как всегда, на нем читались симпатия и сочувствие. На миг ей показалось, что с ней тот кроткий мужчина, который ухаживал за нею во время болезни, не отходил от нее трое суток и спал в кресле, когда она была в лихорадке.

— Я больше не буду плакать, — произнесла она твердо. — Моя мать была нежной и доброй, но все это уже в прошлом. Нельзя так сильно ворошить прошлое.

Грей почувствовал смену ее настроения, и добрый, мягкий человек, которым он был недавно, исчез и уступил место всегдашнему язвительному плантатору.

— Ваша мать, — сказал он жестко, — поступила очень эгоистично.

Дженнифер было хорошо в его крепких объятиях, но последние слова обидели ее. Она с негодованием возразила:

— Моя мать не была эгоистичной!

— Значит, она была целиком поглощена собой, — безжалостно повторил Грей. — Бросить испуганного ребенка во время урагана! Оставить вас на произвол своего брата, зная, как он жесток! Верно, она испытала много горя, но это не оправдывает ее поступок.

— Она очень любила и отца, и брата, — резко возразила Дженнифер. — И была безутешна после их смерти.

— Нет, это эгоизм, — с горячностью произнес Грей. — Потеряв их, она думала только о себе. Разве она не видел, как вам было больно?

— Может быть, вы и правы, — уступила она. — Она думала только о себе и о том еще, как теперь будет пуста ее жизнь. Это не было любовью, она испугалась одиночества.

Грей покраснел при этих словах, поняв, что они могут быть отнесены к нему так же, как и к ее матери.

— Так вы подразумеваете, что я не любил Диану? — моментально ожесточился он.

— Я не имела в виду Диану, — ответила Дженнифер, заметив гневный блеск в его светлых глазах.

— В самом деле?

— Если хотите знать правду, — продолжила она, — я допускаю, что тогда вы любили Диану. Но теперь… теперь вы любите только ее память. Мне кажется, что любовь должна меняться и расти, иначе это не любовь.