— Отпусти его, — прошептал он.

Притворно поколебавшись, она убрала руки, и платье упало к ее ногам. Сегодня утром она не надела панталон и белья. У нее не было времени на эти мелочи, и мысль, что во время дуэли она была совершенно обнажена под платьем, окончательно лишила Гэвина всякого контроля.

Он потянулся к Саре и, впившись в нее губами, уложил ее на постель рядом с собой. Ее руки скользнули по его талии, ягодицам, стаскивая бриджи. Гэвин старался, как мог, не прерывая их головокружительного поцелуя.

Никогда еще он не испытывал такой близости с другим человеком. Целовать Сару было для него так же естественно и необходимо, как дышать.

Перекатившись, он оказался на ней. Ее ноги — эти длинные, стройные, прекрасные ноги, так захватившие его воображение в театре, — открылись перед ним, обняли его тело. Он чувствовал ее жар. Поднявшись над ней, он прижал свое орудие к ее тугим рыжим завиткам. Оно было твердо, совершенно готово.

— Сара… — начал он, любя ее в эту минуту так сильно, что ему хотелось быть уверенным — она хочет того же, что и он. Но она прервала его.

— Гэвин, возьми меня.

Так он и сделал.

Его мужской член знал, что делать. Он проник в нее так мягко и плавно, словно был для этого создан. Все в нем пульсировало радостью единения.

Рука Сары прижалась к его бедру. Ее тело изогнулось, чтобы принять его, и он погрузился в нее до конца. Она была тугой, волшебной, прекрасной.

Он инстинктивно начал двигаться. Она страстно повторяла его ритм.

Вот чего он ждал все это время.

Все эти годы он слышал похвальбу мужчин. Они не скупились на подробности. И конечно, среди них попадались поэты… но ничто и отдаленно не напоминало ему ту полноту счастья, которую он испытывал сейчас, в объятиях Сары.

Жар ее тела окутывал его. Ее ноги крепко держали его. Он боялся, что ему нужно будет сдерживаться, действовать мягко и осторожно, но оказалось, что ей это вовсе не нужно. Она радостно встретила всю силу его толчков и шепотом молила о большем.

— Пожалуйста, еще, Гэвин.

И ангелы не могли бы пропеть такую дивную песню.

Он почувствовал, что она ускоряется. Какое чудо — женское тело. Она держала его все крепче, прижимая к себе, а потом он почувствовал жаркий взрыв ее разрядки — и больше не мог сдерживаться. Сделав последний толчок, он ощутил собственную разрядку. Полнота и сила этого момента лишила его разума.

На несколько долгих секунд они стали одним целым.

Он даже не подумал о том, что наконец стал мужчиной.

Какие глупости. У него никогда не было сомнений в своей мужественности, в своем месте в мире, своей роли в нем.

Нет, ему в голову пришло мысль о том, какое благословение разделить этот миг с Сарой. Они были одним целым, испытывали всю полноту, завершенность.

Он не переставал думать о ней с того самого мига, как пересеклись их пути. Теперь он понял почему.

Все дороги его жизни вели его к ней.


Сара не могла двигаться. Она едва дышала.

Она думала, что знает, что такое соитие мужчины и женщины. Но теперь она с изумлением поняла, что, прожив в браке столько лет, не имела об этом никакого понятия.

Гэвин превратил ее в существо, наполненное светом, эмоциями, чувствами. В его руках она и вправду была Сиреной.

Ее тело вибрировало чувством совершенной полноты, и она хотела, чтобы оно не прекращалось.

Он отодвинулся, выходя из нее, и она, словно цветок за солнцем, повернулась к нему, прижавшись к его телу.

Он провел губами по ее волосам. Она крепко держала его, прижав ладони к его спине, и изумлялась тому, насколько они разные. Он был твердым там, где она была мягкой, и все же они идеально подходили друг другу.

Ее душу наполнили мир и гармония. С ним ей было спокойно. Она могла ему доверять. Она верила в него. Она поцеловала его плечо. Его кожа была теплой. Она чувствовала, как по ней движутся, напрягаясь и расслабляясь, мускулы. От запаха его тела ее сердце учащенно забилось. Она провела рукой по повязке на его руке — как бы ей хотелось излечить его своими поцелуями.

Когда она пошевелилась, он разомкнул объятия. Она поднялась и села на кровати, поджав под себя ноги.

Не сводя с нее глаз, Гэвин следил за каждым ее движением. Он восхищенно положил ладонь ей на грудь.

— Что же теперь? — спросил он умиротворенным и счастливым тоном, отражая голосом то, что было и у нее на душе.

— Можем прервать наше воздержание, — ответила она, в то время как он обрисовывал ее сосок большим пальцем.

Она оглядела его большое тело, заполнившее кровать, и увидела, что он снова возбуждается. Это наполнило ее гордостью. Гэвин вел себя так, словно его восхищала каждая клеточка ее тела.

— О, — сказала она, наклоняясь так, чтобы ее грудь легла ему в руку, — мы можем попробовать еще раз. Посмотрим, не упустили ли мы чего-нибудь важного.

— Я не против попрактиковаться, — ответил он и, обхватив ладонью ее шею, притянул ее к себе для поцелуя.

И они практиковались. Весь этот день, и следующий тоже.

Комната в отеле «Кларендон» стала их святилищем.

Когда Сара упомянула, что ее тело уже стареет, что ей тридцать четыре, он расхохотался и назвал ее прекрасной.

Прекрасной.

Раньше Сара никогда так о себе не думала. Она считала, что с таким кричаще-ярким, немодным цветом волос не может быть по-настоящему красивой, — но когда она была с ним, то верила, что действительно прекрасна.

По-настоящему же ее изумило то, что когда она, решив начать делать копии пьесы для актеров, села за стол, то он уселся рядом и принялся помогать. Он не лгал ей, говоря, что ему понравилась ее пьеса, и часто задавал ей вопросы о персонажах, свидетельствующие о его глубоком понимании.

И в перерывах они занимались любовью. Чудесной, умиротворяющей их души любовью.

Однако прятаться вечно было невозможно.

Кроме того, у них обоих было много дел. Он намерен был вернуться к политическим вопросам, а она была решительно настроена ставить свою пьесу. Гэвин поощрял и поддерживал ее. Он сказал, что восхищен ее способностью оставаться самой собой. Ее душа привлекала его не меньше, чем тело.

Тальберт, разумеется, был уволен. В тот же день, когда произошла дуэль, Гэвин увиделся с секретарем и отправил письмо с требованием отставки Ровингтона с поста Председателя Комитетов. Казалось, он совершенно не сожалел о содеянном. Сара понимала, что он будет делать то, что считает необходимым.

А это означало, что однажды он прекратит их отношения. Однако впервые в жизни ей не хотелось беспокоиться о будущем. Она хотела жить настоящим и проводить ночи в его объятиях, не испытывая ни сомнений, ни страхов.

Теперь она была любовницей.

Если она позволяла себе задуматься обо всем, что с ней происходило, ей становилось стыдно. Это было то самое, что она обещала себе не делать.

Но все же она поняла, что у нее недостает силы воли бросить Гэвина.

И ее чувство к нему не имело никакого отношения к одежде, которую он заказал для нее у миссис Хилсман, или к дому, который он приобрел на ее имя недалеко от ее прежнего дома на Малбери-стрит и совсем рядом с театром Бишопс Хилл. Нет, ее чувства было гораздо глубже и сильнее, чем эти подарки.

Он давал ей чувство безопасности, спокойствия. Благодаря ему она осуществляла свою мечту.

Сара обнаружила, что каждый раз с нетерпением ждет, когда он постучит в дверь. Ей было приятно чувствовать на себе вес его тела, она обожала свернуться калачиком в его объятиях. Чем бы он ни был занят вечером, ночью он всегда приходил к ней.

Сара стала понимать, что вызывает у него смех, и любила делиться с ним самыми лакомыми моментами дня, чтобы видеть, как он улыбается.

Конечно, он настаивал на том, что ей нужны горничная, дворецкий и повар, но когда она отказалась, то он нанял только одну прислугу, чтобы убирать дом. Больше Сара ничего не хотела. Она готовила сама, и самыми прекрасными моментами для нее были вечера, когда он мог поужинать с ней. Они сидели за кухонным столом, у огня. Она узнала, что он неприхотлив в еде и любит бифштекс с кровью.

Ее дни тоже были насыщенными. Она планировала премьеру в сентябре. На подготовку оставалось совсем немного времени.

Гэвин вел себя так, словно ему доставляли большое удовольствие ее истории о том, как прошел ее день. Он всегда поддерживал и поощрял ее, чего она никак не ожидала. Все остальные мужчины в ее жизни, наоборот, подавляли ее и отбивали охоту откровенничать.

— У меня никак не получается найти актрису на главную роль, — призналась Сара однажды за ужином. — Те, которые подходят идеально, заняты в других пьесах, а тем, которые читали мне роль, не хватает какой-то… — Она умолкла, словно пытаясь подобрать верное слово, и в этом тоже была сложность. — Эта вдова Перегрин — смелое создание, обладающее большой выдержкой. Если изобразить ее слишком суровой, то она не понравится публике. Значит, ей нужно быть мягкой, но я хочу, чтобы она излучала интеллект.

— Почему бы тебе самой ее не сыграть? — предложил Гэвин.

— Я не могу. Я постановщик пьесы.

— Но многие мужчины-постановщики еще и исполняют главную роль. Разве не так ты мне рассказывала?

Это была правда. Но сможет ли она?

— Честно говоря, Сара, я не могу представить себе, чтобы кто-то другой подошел для этой роли лучше, чем ты.

— Работы будет в два раза больше, чем я думала, — пробормотала она. — Она очень сложный персонаж и появляется почти в каждой сцене. Мне придется выучить текст…

— Текст ты уже и так неплохо знаешь. Я помогу тебе. Мы можем репетировать здесь. Я буду читать другие роли, и все встанет на свои места.

Страх подбивал ее отказаться.