В зал с центрального входа широкими, размашистыми шагами зашел… ОН.

***

Дмитрий Евгеньевич Барсов – единственный владелец и держатель акций громадного строительного холдинга «Bars». Молодой миллиардер, корпорация которого, спустя прошедший год не только оставалась на плаву, как одна из самых востребованных, но и смогла завоевать высокую репутацию на крупных строительных площадках международного уровня.

Воспоминания о нем больно резанули в области груди…

Все, что связанно с ним, до сих пор крайне болезненно для меня, тем не менее, я продолжаю наблюдать за ним. Скрытая таинственным полумраком зала, опустив ресницы, словно мазохистка, которой растравлять свои раны доставляет удовольствие, я украдкой слежу за тем, как он по-хозяйски остановился, слегка расставив ноги, внимательно осмотрелся. Даже на приличном расстоянии, в зале, переполненном людьми, я чувствую, как его незаинтересованный взгляд, не задерживаясь, лениво скользнул по моей фигурке, дальше, равнодушно рассматривая всех в зале, давая визуальную оценку всем присутствующим.

Как и все здесь, он был в маске, но я сразу узнала его, не узнать было невозможно: он все так же оставался крайне, до неприличия привлекателен. Как и год назад Барс отличался крепким телосложением, был не перекачан, но с рельефно выступающими плечами, обтянутыми дорогой тканью пиджака, пуговицы которого он сразу расстегнул для удобства, когда садился на диван в оставленной для него свободной VIP-ложе.

За прошедший год воспоминание о нём поблекло, как всегда блекнут воспоминания, даже самые дорогие сердцу, и сейчас, я далеко не дура, чтобы реанимировать в себе нечто, что еще год тому назад заполняло собой меня целиком, полностью, и я захлебывалась этими чувствами. Я запретила себе ассоциировать изумрудно-зеленый цвет глаз своего сына с ним. Не ради него я здесь, а ради своего ребенка.

Приняв решение, повернулась к барной стойке, выхватила из рядом лежащей стопки маленький прямоугольник бумаги и, не раздумывая, написала наугад номер, автоматически присвоенный кому-то из присутствующих клиентов клуба. Решительно сдвинув по гладкой поверхности барной стойки свое приват-пожелание в сторону бармена, лишь на секунду задержала на матовой поверхности дорогой бумаги свой палец, а потом, резко отдернула руку, словно обожглась своим решением. Он, приняв мой заказ, незаметно кивнул и спрятал протянутую ему записку с номером…

Я больше не поворачивалась в сторону зала, поэтому вздрогнула от неожиданного прикосновения к своему плечу. Обернувшись к подошедшему, как оказалось администратору, очень удивилась услышанному:

– Вас ожидает третий приват на верху.

– Не поняла… – уточнила я.

– Вы отправили приватное приглашение, поэтому для вас свободна третья комната на втором этаже. Они пронумерованы.

От воспоминаний о том, что год назад я испытала именно в этой комнате, жар прокатился по моему телу, казалось, достигая кончиков пальцев, которыми я тут же нервно забарабанила по натертой до блеска поверхности барной стойки, в попытке унять дразнящие покалывания кожи. Осмотрела коротко остриженные ногти моей правой руки, и, машинально, взгляд зацепился за безымянный палец, на котором когда-то было надето обручальное кольцо, но теперь здесь даже полоски не осталось, лишь глубокая зарубка в моей памяти…

А еще я отлично научилась осознавать последствия своих решений, но сейчас продолжаю сидеть на месте и боюсь пошевелиться. Боюсь снова задохнуться от ощущения вины – чувства, которое обязательно сопровождало картинки моего годовалого периода жизни…, но в данный момент оно не к месту. Прежде чем подняться наверх, незаметно оглядываю зал, стараясь даже не шелохнуться, исключительно, лишь для того, чтобы успокоить свои, до предела натянутые, нервы и понять, что Барс остался на своем месте. Смотрю в конец зала и вижу его все там же, беседующим с кем-то из гостей, и невыносимое напряжение отпускает.

Становится легче.

Выдыхаю… и встаю, неуловимо глазу медленно разворачиваюсь, выходя, подхожу к уже знакомой мне, ведущей на второй этаж кованной, бронзовой лестнице. Невысокие ступени, прикрытые шелковым ковром, приглушают мои шаги, за томительной тишиной пряча нераскрытые тайны клиентов клуба «Странгер».

Безошибочно нахожу дверь с номером три…

Как и в самый первый раз, не решаюсь войти, но только теперь по совершенно другой причине. Сделав шаг назад, спиной прислоняюсь к стене, пытаясь отдышаться. Кровь разносит по венам растерянность и стыд, но я снова вспоминаю глаза моего голодного сынишки и, развернувшись к двери, медленно поворачиваю ручку… и захожу внутрь.

Почти сразу меня окутывает темнота, непроницаемая, со всех сторон, словно густой вязкий туман…

Здесь никого. Только я одна.

Прикрывая за собой дверь, до щелчка замка, прислоняюсь к ней спиной, стараясь унять бешенный пульс сердца, стучавшего, казалось, во всеуслышание, отражаясь от стен. Пытаюсь объяснить себе причину своей откровенной неудачи, но не могу найти логического объяснения факту – мужчина не пожелал прийти.

– Ну, дай мне шанс, хотя бы еще один, – бессвязно шепчу я в пустоту, сползая прямо на пол у закрытой двери, прижимаясь к ней спиной, припечатывая ее затылком.

Отчетливо понимаю, что у меня ничего не получилось, поэтому откидываю голову назад, еще раз, ударяясь, и выбиваю первые слезы крушения призрачных иллюзий. Соленые, крупные капли разочарования, ножом унижения колко рассекают щеки…

Обжигают!

Поэтому я стираю первые капли слез тыльной стороной ладони, нещадно смахивая их, пытаясь стянуть мешочек своей гордости, туго перевязав, и, снова, наглухо его запечатав.

Всхлип… еще один… до тех пор, пока не улавливаю решительные шаги по длинному коридору снаружи…

Мгновенно вскакиваю и бросаюсь в сторону, к стене, прижимаясь к ней спиной, крепко зажмуривая свои глаза, слыша только звуки открываемой и тут же закрываемой двери.

Тихие шаги в темноте…

Кто-то подошел так близко, что моя грудь, при каждом глубоком вдохе, касается его…

Я не имею права передумать. Я стою перед ним, задержав дыхание, ожидая его дальнейших действий…

И лишь от первого прикосновения к своим обнаженным ключицам вздрагиваю, и непроизвольно дергаюсь в сторону, пытаясь покинуть комнату, но его реакция мгновенна: он хватает и с силой впечатывает меня в стену за моей спиной, почти полностью обхватывая мою тонкую шею своими пальцами так плотно, что теперь может контролировать мое дыхание.

– Шшш, – зло шипит мне Барс, склонившись к моему лицу, задевая мою щеку своими жесткими губами, – сама просила… я пришел, поэтому новые игры со мной не встретят понимания, – проводит ими по моей скуле к уху, оставляя на моей коже след из колючих мурашек.

– Я не тебя ждала! – срываюсь я и почти кричу, выдыхая последний воздух их лёгких.

Нервы вот-вот сдадут…

– А пришел я.

Хочу оттолкнуть его. Изо всех сил упереться ладонями в его грудь и попробовать хотя бы сдвинуться в сторону…, но нет, не ускользнешь. Чувствую, как его пальцы ползут по моей скуле уверенно, по-хозяйски…, как он грубо поднимает моё лицо за подбородок, еще теснее вжимаясь в мое тело, так, что не уклонишься…

И вот, исключительно в угоду его желанию, наши губы, спустя год встретились, схлестнулись в безжалостном поцелуе, в котором не могло идти речи о нежности. Так жёстко, на грани боли… словно целуешь противника, и враг тебе отвечает. Ни ласки, ни желания в этом агрессивном напоре. Злость, что копилась во мне все это время, встала между нами барьером, желчью растеклась во рту, где и так все разъедает от требовательного поцелуя. Сейчас мечтаю только о том, чтобы эта злость отравила его через кожу моих губ.

***

Да, меня угораздило в кратчайший срок влюбиться в Барса. Да, история с нами была похожа на сказку, но, как оказалось, далеко не у всех сказок бывает счастливый конец, и наша отличилась неожиданным поворотом сюжета. Да, я была виновата перед ним. И нет, не любого и не всегда надо прощать…, но он просто забыл меня, отбросил и стал жить дальше. Он не был виноват передо мной, но моя жизнь оказалась безжалостно смята им…, а я так же бессердечно вышвырнула его из своей памяти…

Только так ли это?

Оказалось, что моя кожа до сих пор помнит его дыхание… Вот только я так давно запретила себе любые чувства, что сейчас, когда они пытались прорваться наружу, я с трудом узнавала их…

Все его тело теперь стало другим, жестким, как гранит: грубые руки, обхватившие моё лицо, были холодны, как лед, сильные пальцы, больно сжимающие мои скулы, были беспощадны, а их хватка была настолько сильна, что мне казалось, усиль он нажим, и кости под ними затрещат, будто щепки в стальных тисках.

Он не целовал… На самом деле он наказывал меня, второй раз отказывая мне в прощении.

Я терпела каждое карательное движение его жестких губ, и во мне поднималась мощная волна протеста. Не могла ни сдвинуть, ни оттолкнуть, но попробовала укусить его, и укусила так, что, когда он инстинктивно дернулся назад, его плоть натянулась между нами. Горячая кровь от прокушенной губы хлынула мне в рот, и я сразу выпустила его, сплюнув ее ему в лицо.

Наше рваное дыхание смешивается. Грудь ударяется о грудь…

Запрокинув голову, закрываю глаза руками, а он со всей силой бьет о стену, чуть выше моей головы, и небольшое помещение тут же озаряется рассеянным светом от, как оказалось, единственного в этой комнате высокого торшера.

Мысленно считаю до трех, чтобы глаза привыкли к тусклому освещению и только потом отнимаю ладони от лица и, поднимая взгляд, смотрю на Барса. Он стоит так близко, что кровь, сплюнутая мной, разбрызгалась по его лицу багровыми каплями. С моих губ, на выдохе, срывается его имя и, в следующее мгновение, он громко смеется и делает шаг назад, окончательно отпуская меня, вытирая аристократичными пальцами окровавленную губу, показательно засовывая их в рот и слизывая с них кровь.