Маргарита Дюжева - Свободные отношения

В чем-то он прав. За два дня, с двумя разными мужиками, в двух разных машинах. Разве это нормально? М-да, докатилась.

Едва переводя дыхание, слезаю с него и возвращаюсь на свое место. В тишине поправляем одежду, приводим себя в порядок, старательно отводя взгляды в стороны. Хоть он и старается это скрыть, но я вижу, как Мартынова крутит.

— Мне пора, я отвезу тебя домой, — произнес бесцветным голосом, заводя машину.

— Хорошо.

Мы едем домой. Нас окутывает гробовая тишина. Илья никак не может переварить последние новости, вцепившись в руль, зло дергает рычаг передач, а я с каждым мигом все больше крепну в своем решении, и когда мы останавливаемся возле моего подъезда наконец произношу это в слух:

— Я буду с тобой пока все это не устаканится, пока не наладим все. Месяц, полгода, год. Столько времени — сколько нужно.

Мартынов как-то невесело усмехается:

— А потом?

— Потом уйду. Я хочу развод, — произношу горькое слово без сомнений.

— Не дам!

— Дашь, Илья. Никуда не денешься.

— С чего бы это? — спрашивает раздраженно.

— Я люблю тебя, — просто признаюсь, произношу те слова, которые всегда держала в себе не выпуская наружу, — не знаю, может, ты меня тоже.

Мартынов сразу как-то сникает, беспомощно трет лицо руками.

— Но такой любви мало. Наши отношения не свободные, а больные. Я хочу нормальную семью, построенную на верности, а не на взаимном праве на измену. Пусть это глупо, но я хочу задыхаться от боли, если меня предадут, а не пожимать равнодушно плечами, и идти дальше. Хочу помирать от стыда и раскаяния, если сама совершу ошибку, а не говорить «мне можно». Хочу быть единственной. Знаю, что идеальных людей нет, любой может оступиться, но нельзя из этого делать культ. Нельзя все сводить к всепрощению и всепринятию, потому что рано или поздно сорвешься в равнодушие, а когда тебе становится все равно — в этом нет никакой силы.

Перевожу дыхание, сглатывая колючий ком в горле.

— То, что мы с тобой сделали с нашей жизнью, было чудовищной ошибкой. И в глубине души ты это прекрасно знаешь.

— Не драматизируй, — произносит хрипло, севшим голосом.

— Никакой драмы, Мартынов. Все до смешного просто, мы сами обесценили то хорошее, что могло у нас получиться, — шумно выдыхаю, потому что глаза щипать начало, и по щеке горячая капля скользнула. Проведя по коже, ощущаю влагу, от чего смешок из груди вырывается, — смотри-ка, у меня слезы еще остались! Я думала, эта способность давно утрачена за ненадобностью. А оказывается что-то да осталось. Слава Богу. Не безнадежна.

Рассматриваю свои влажные пальцы, как восьмое чудо света. Когда я в последний раз плакала? Не могу вспомнить.

— Варь, мне пора, — Илья сам на себя не похож, — через неделю я вернусь, и тогда поговорим.

— Хорошо. Я буду тебя ждать, — улыбаюсь искренне. Потому что действительно буду, потому что без него плохо. Ласково прикасаюсь к немного колючей щеке, он накрывает мою руку своей ладонью, прижимает к себе, словно боится, что сейчас растаю, исчезну.

Мы просто смотрим друг на друга долго, пронзительно, пытаясь разобраться понять, сказать друг другу то, о чем столько лет молчали

— Поезжай, а то опоздаешь, — улыбаюсь грустно, отстраняясь от него, — позвони, когда прилетишь.

— Ладно, — кивает скованно.

Еще одна прощальная улыбка, и я выхожу из машины, провожаю ее взглядом, махнув рукой, когда фарами напоследок моргает и выезжает со двора.

Мне грустно, но в то же время дышать стало легче. Теперь я поняла, что такое свобода. Это честность, не с другими, а с самой собой.

Роман

Это была самая хреновая ночь в моей жизни.

Я не спал. Вообще. Не потому, что вкалывал на работе, или тусил с друзьями, и даже не потому, что девку нашел. Нет. Я не спал, потому что метался по дому, бесился, злился на весь мир, включая самого себя. И думал, думал, думал. Пережевывал в мыслях всю эту хрень, что творилась в моей жизни, с того момента как на горизонте снова появилась Лисовая.

Мышка, мать ее.

Скучно с ней было? Огня не хватало?

На получи и распишись. Огненный смерч, сносящий все на своем пути.

Пиз*ец, и когда я успел так встрять? Сейчас? Или Лисовая давно, еще в нашем прошлом проросла вглубь. Я не знаю. Я ни хера не знаю и не понимаю, как вылечится от этого наваждения, избавиться от мыслей о ней.

Утром из зеркала на меня смотрела припухшая от недосыпа, злая, небритая морда. Красавец, мать его. Аполлон таврический.

Срать.

Оделся кое-как, долго путался с гребанным галстуком, в результате в сердцах, с матом, выкинул его в мусорное ведро. Носки отправились следом, потому что внезапно порвались оба, вместе, как в насмешку.

Сука, как же бесит все!

Собравшись, вышел из квартиры громко хлопнув дверью.

Лифт не работал, машина завелась с третьего раза, ворота заклинило, сплошные пробки на дороге.

На работу я приехал злой, дерганый, готовый броситься на любого, кто посмеет перейти дорогу.

— Роман Евгеньевич, у вас встреча на десять, — ответственная помощница считала своим долгом напомнить о предстоящей встрече, а я еле сдержался чтобы голову ей не отгрызть.

— Отменяй, — холодное распоряжение, — переноси на другой день.

— Но как? — изумленно таращится на меня, не понимая, что происходит. Я никогда не отменял встречи. Хоть подыхал сам, хоть апокалипсис за окном — работа превыше всего. А сегодня не могу, трясет изнутри, выворачивает. Мне нет дела до этой сраной работы, до всех этих гребаных встреч и прочего дерьма. Весь мой мир перевернулся, встал с ног на голову.

— Вот так! — кивком указываю на дверь.

Я не могу думать ни о чем и ни о ком кроме Лисовой.

Эта ведьма что-то сделала со мной, сломала отлаженный механизм. Да какое сломала! Раскурочила его к чертям собачьим, закинув ядерную бомбу.

Посылаю в задницу все: встречи, подготовку к серьезным переговорам, текущую работу. У меня сегодня только одно дело — поговорить с Варькой, разобраться с нашими разногласиями, решить, как быть дальше.

Ноги сами несут меня в аналитику, и чем ближе к Лисовой, тем сильнее сердце колотится. Как ненормальное мечется, радуя приступом тахикардии. Вот смеху будет, помереть от инфаркта из-за этой заразы.

Мне не смешно, я на грани. Проявляю чудеса эквилибристики, балансируя на самом краю.

Распахнув дверь, захожу в небольшой кабинет, где ютятся три работника. Старая калоша угодливо улыбается, еще одна сотрудница прячется за экраном, а Варька невозмутимо делает вид, что не заметила моего появления.

— Лисовая, на выход, — произношу строго, всем своим видом показывая, что не потерплю возражений.

Она и не думает перечить, спокойно поднимается из-за стола и направляется ко мне. Я придерживаю дверь, пропуская ее вперед и иду следом.

— Куда? — монотонно, без единой эмоции. Она — само спокойствие, в отличие от меня.

— В переговорную! — командую решительно.

Больше ни слова не сказав, идет в указанном направлении, а я за ней. Буквально пожирая глазами гибкую, подтянутую фигуру. Сегодня она сама сдержанность — черный низ, белый верх. Раньше бы сказал, что скучно, но не сейчас. Потому что черная узкая юбка до колен, с высоким разрезом сзади, так обтягивает ее пятую точку, что почти нет сил сдерживаться. Хочется прикоснуться, сжать, стиснуть всей пятерней, так чтоб синяки остались. А верх белый, своей целомудренностью просто до безумного градуса доводит. Застёгнутая на все пуговицы рубашка, закрытая под самое горло, наоборот, миллион фантазий рождает.

Я точно дебил. Свихнулся на ней окончательно.

Варька не дожидается, когда я проявлю чудеса расторопности и галантности. Сама открывает дверь и заходит внутрь.

Тут же направляется к куллеру, стоящему в углу, наливает себе воды и неторопливо пьёт, а я все это время просто смотрю на нее.

— Ну, давай. Говори, чего хотел, и расходимся, — наконец обращается ко мне, смотрит устало. Только сейчас замечаю потрепанный видок, тени под глазами, усталую складку меж бровей. Не только у меня была бессонная ночь.

У меня голос пропал, сел подчистую, и слова из головы вылетели все. Стою напротив нее, как рыба воздух глотаю, а сказать ничего не могу.

— Как все запущенно, — тянет Варя и усаживается за один из рабочих столов, ставит перед собой стаканчик с водой, выкладывает телефон, — ты не возражаешь? Я пока посижу. Ноги гудят.

Наблюдаю за тем, как она блаженно жмурится, сбросив туфли.

— Я тебе вчера звонил, — наконец выдавливаю жалкую претензию, — ты не отвечала!

— Правда? — деланое удивление, которому я ни на миг не верю, — извини, не слышала.

— Все ты слышала. Не надо врать!

— Хорошо, больше не буду, — соглашается смиренно, складывая лапки на коленочках, как скромная учительница.

— Почему не отвечала?

— Потому что не хотела. Такой ответ тебя устроит? Думаю, что нет, поэтому давай остановимся на варианте, что телефон был на бесшумном, и лежал в сумке. Поэтому я ничего не услышала.

— Не услышала? — в порыве ярости достаю из кармана свой телефон и набираю ее.

Варя лишь усмехается, а потом внезапно меняется в лице и пытается схватить свой мобильник, что на столе перед ней лежал.

Я быстрее. Выхватываю его буквально у нее из-под носа.

— Дай сюда! — внезапно лютует она.

В этот момент связь налаживается, и звонок проходит. И громкая ритмичная трель разносится по переговорной.

— Не слышала, говоришь? — усмехаюсь недобро.

И тут дернул меня черт опустить взгляд на экран телефона. А там высвечивается скупое «Неманов» (а когда-то было «любимый»). Но самое страшное не это. Самый капец заключается в фотографии, что стоит на мой вызов.