— Ну, у меня аналогичная история, — Дима смеется, будто и не думал ничего иного. Так легче. Все не нужно видеть напряжение на его лице. И тепло видеть, как он слегка улыбается, пропуская между пальцами мои обрезанные рыжие пряди. Тепло пробирается в меня, истребляя все лишние мысли.

Рыжей я стала как раз в Париже. Это было странное внезапное решение, о котором я не жалею. Я так долго была блондинкой, что вдруг сменив имидж — обрезав волосы до плеч и перекрасив их в ярко-лисий, — я даже шла тогда в гостиницу с опаской.

А вдруг Диме не понравится цвет?

Вдруг слишком ярко? Или, может быть, слишком коротко?

Да-да, знаю, имидж меняют не для мужчины, имидж меняют для себя, но все-таки именно его мнения я тогда ждала с замиранием сердца.

А Диме понравилось.

А мне понравилось, в какой форме он мне выразил восторг от моей новой прически. Нашим соседям по гостинице меньше понравилось, но это уже их проблемы были. Я совестью вообще не угрызалась.

И вот вспоминаю об этом, и становится жарко, и хочется уже вернуться домой, утащить Диму в спальню и не вылезать оттуда часика полтора. В последние несколько недель я стала какая-то совсем озабоченная. Гормоны как-то совсем разыгрались этой весной.

— Может, никуда не поедем? — с надеждой спрашиваю я, и Дима на это скептически морщится. — Нет, ну правда, кто нас там ждет вообще?

— Родная, целая куча народу нас там ждет, — невозмутимо возражает он, и я вздыхаю. Да. Не хочется обижать Кирсанова, да и вечеринка в честь первого фильма — это ж как вечеринка в честь выпускного. Можно отметить потом еще десяток праздников — а вот этот вот будет один.

У ресторана и вправду дофига народу, вся съемочная группа — которую я уже по именам знаю, и даже знаю, сколько у кого детей, а кто до сих пор не замужем — нет, ничего удивительного, вот только когда я захожу внутрь — я вижу рядом с барной стойкой Эльку и…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


С одной стороны, почему бы ей тут не быть, она вроде как тоже причастна к фильму, с другой стороны — ну, это очень опосредованная связь. И это опять-таки не объясняет, почему Дима, сжимающий меня за талию, тихо выдыхает: “Кольцова”, будто она что-то испортила.

И… Белую ленточку поперек алого платья от плеча к бедру это не объясняет. Я отсюда не очень вижу, что на той ленточке написано — все-таки не зря мой окулист ругается, что я слишком много пишу по ночам, но я… Я догадываюсь, что там на ней написано…

Кажется, я кого-то убью сегодня…

Куча народу, говоришь, нас тут будет ждать, да, Димочка? Часом, не та тетенька с красной папочкой, поправляющая каштановые локоны и стоящая вон под той цветочной арочкой не ждет нас сильней прочих?

Я оглядываюсь. Подчеркнуто неторопливо, скользя взглядом по столикам, по убранному цветами залу. Никаких роз — я бы уже, наверное, расчихалась от этого. Подснежники — в маленьких стеклянных вазочках, кажется, не одну теплицу выпотрошили ради этого мероприятия.

Белые скатерти, хрусталь бокалов, свечи, черт побери, свечи — много белых, горящих огоньками свечей… Бутоньерка с подснежником в кармане пиджака попавшегося мне Ильи Вячеславовича…

Гости все сплошь в «торжественном», даже оператор Васильцев, которого я впервые за два года вижу не в его драных джинсах, а в белой рубашке и даже при галстуке…

Как-то это очень не похоже на простую вечеринку.

— Варламов… — опасно улыбаюсь я и разворачиваюсь к своему ненаглядному. — Ты ничего мне сказать не хочешь?

— Как хорошо, что ты спросила, — с глубоким чувством в голосе и с паникой в бессовестных глазах откликается Дима. — Хочу. Спросить. Ты выйдешь за меня замуж, родная?

— Нет! — со вкусом отвечаю я, потому что у меня иных слов нету. — Ты совсем берега потерял, Варламов?

— Не фамильничай, — вопреки моему отказу, Дима прижимает меня к себе еще крепче, — и это неправильный ответ. Давай еще раз. Полина, ты выйдешь за меня замуж?

— Вот еще, — я показываю ему язык. — Весь ли телецентр тут гуляет?

— Неа, только половина, — ухмыляется эта наглая физиономия, — а еще твой главный редактор, часть людей из редакции, которых отбирала Кольцова, и твоя мама приедет через двадцать минут.

Все предусмотрел, поганец.

— Я вообще хотела тихую свадьбу, — пыхчу я, — а ты тут что устроил?

— Ну, уж нет, — Дима смеется. — Я исправляю самую главную ошибку всей своей жизни и буду делать это громко. Я не стесняюсь. А вот выпускать тебя из дому без обручального кольца уже не могу.

С одной стороны — вроде как он ко мне не прислушивается, какой кошмар, да? С другой стороны, эта его безбашенная напористость всегда сводила меня с ума сильнее всего.

— Дима, какая свадьба? — тихо шиплю я уже из последних сил, желая откусить ему если не язык, то хотя бы ухо.

— Наша с тобой, родная, — нахально откликается это чудовище. — Я еще месяц назад подал заявление онлайн. Кстати, Кольцова должна была привезти твое платье. Она его две недели выбирала, я не видел, но если оно ужасное — мы Кольцову сожрем вместо свадебного торта. Договорились? Хотя я в любом случае на тебе женюсь, даже если ты не наденешь платья и завернешься в скатерть.

Элька — паразитка. Молчала. Хотя, её вкусу я доверяю, уж сколько платьев нами было куплено, да и с размером она промахнуться не могла.

— А если я не соглашусь? — вкрадчиво спрашиваю я. Но вообще я уже опешила от уровня его подготовки. И ведь… Ведь я бы не сказала, что он как-то подозрительно много отсутствовал дома. Когда вообще успел устроить это все? И наверное, если бы он сделал все «как полагается» — я бы, скорее всего, отказала бы. Просто потому что опасаюсь снова наступить на грабли. А тут… Тут меня уже настолько пробрало, что я уже с трудом сопротивляюсь этому безумию.

— А ты не согласишься? — Дима поднимает брови, а затем отстраняется, поправляет галстук, и опускается на одно колено.

Я даже знаю, что на нас смотрят, и он это знает, но это не имеет значения.

— Выходи за меня замуж, весна моя, — тепло улыбается он, сжимая мои пальцы в своих теплых ладонях. — Выходи за меня снова. Выходи за меня навсегда.

Ох, Варламов… Мой невозможный.

Какой же невозможный, но смертельно очаровательный гад, этот мой бывший и почти уже будущий муж.

— Я согласна.

Окончательная капитуляция.

О которой я совершенно не жалею.

Черти в Диминых глазах пляшут какую-то безумную лезгинку, да и в моей душе уже летят во все стороны брызги шампанского, и белые единороги танцуют канкан, размахивая во все стороны разноцветными юбками.

Я выйду за него замуж. Снова.

А как Валамов пару недель спустя будет носиться по Парижу в поисках круассанов с вишней и горчицей для своих заветных, то есть меня и нашей с ней будущей дочки — это уже совсем другая история…