- Понятно, - сказал он и продолжил опускать бретельки ее платья.

- Но мы все равно это сделаем?

- Элеонор, - начал Сорен, повернув ее к себе лицом. - Сегодня для нас особенная ночь. Ты уже достаточно взрослая, чтобы начать обучение тому, чего я ожидаю от тебя, если мы собираемся быть вместе. Так все и будет, если ты будешь принадлежать мне. Я буду владеть тобой. Это не метафора или романтическая гипербола. Это констатация факта. Я могу снять с тебя одежду в любое время и где захочу. Обнажение должно сопровождаться минимальными объяснениями или предупреждениями, как и снятие моей колоратки. Я делаю это, когда мне хочется и ни по какой другой причине.

- Да, сэр. - Она нервно сжала ладони в кулаки, стоя в центре столовой, освещенной свечами, и позволяя Сорену раздевать ее. Она чувствовала себя нелепо, стоя обнаженной с собранными в замысловатую прическу волосами и в туфлях на высоком каблуке. Сорен не прикасался к ней, только стянул трусики по ее ногам. Он положил платье и нижнее белье на спинку оттоманки, которая стояла рядом с камином.

Он отодвинул для нее стул, и она села, вздрогнув, когда ее обнаженная кожа соприкоснулась с холодным деревом.

Сорен взял белую коробку и вложил ей в руки.

- Что это? - спросила она, рассматривая элегантную черно-белую обертку.

- Открой.

Элеонор осторожно развязала черную ленту и разорвала белую бумагу. Она подняла крышку и уставилась на предмет в коробке. Значит, Кингсли не шутил, не преувеличивал, не пытался разозлить ее в прошлом году, во время их первой совместной поездки в «Роллс-Ройсе».

- Нравится? - спросил Сорен.

Элеонор ответила одним словом:

- Гав.

Сорен усмехнулся, взял белый кожаный ошейник и расстегнул его.

- Собачий ошейник?

- Ошейник рабыни. Ты принадлежишь мне всегда, где бы мы ни были и что бы ни делали. Но когда я надену на тебя ошейник, ты должна понимать, что полностью отдаешь мне свое послушание и безраздельное внимание. Пока ты в ошейнике, ты будешь обращаться ко мне «сэр», и никак иначе.

- Он белый. - Она посмотрела на него.

- Интересно почему.

- Понимаете, носить собачий ошейник... ошейник рабыни, - исправилась она, - немного унизительно.

- И именно поэтому я хочу, чтобы ты его носила.

Она рассматривала ошейник в руках.

- А ваш ошейник унизителен, сэр?

- Да, - односложно ответил он. Не такого ответа она ожидала, но поняла его. Он обернул ошейник вокруг ее шеи и застегнул его маленьким серебряным замочком.

- Не переживай, у меня есть ключ, - заверил он. - Единственный ключ.

- Хорошо.

- Слишком туго?

Она с легкостью сглотнула, с легкостью дышала.

- Нет.

Сорен сел на стул рядом с ней.

- Малышка, ты улыбаешься.

- Я абсолютно голая и на мне собачий ошейник, сэр. Тут нужно или плакать, или смеяться.

- Оба варианта приемлемы. Что ты чувствуешь?

- Я не знаю. - Она посмотрела на него. Да, она улыбалась, но сквозь слезы. - Не могу сказать, счастлива я или несчастна.

- Подходящая реакция, - одобрил он и легонько прикоснулся к ее подбородку.

Вернувшись к еде, она потянулась за вилкой, но Сорен щелкнул пальцами. Она остановилась и медленно опустила руки на колени.

- Ты делаешь все только по моему разрешению.

- Да, сэр.

Он взял клубнику, красную и влажную, и поднес к ее губам.

- Ешь, - приказал он.

Она открыла рот и позволила ему положить клубнику на язык. Ее щеки сводило от сладости ягоды. Она проглотила ее, потому что знала, он хотел этого.

- Тебе удобно? - поинтересовался он, поднося ей ложку какого-то чудесного супа в тарелке. Она наслаждалась бы им, даже если бы на ее языке был пепел.

- Неудобно. Странно. Я чувствую себя странно.

- Тебе придется уточнить.

- Я чувствую... - Элеонор замолчала и посмотрела на свое обнаженное тело. Она крепко сжала ноги, втянула живот. Она расположила руки так, чтобы хоть как-нибудь прикрыть грудь. - Очень хорошо ощущаю свое тело.

- Оно выставлено на показ?

- Именно.

- Я уже видел тебя обнаженной, - напомнил он ей.

- То было совсем другое. Мы были в постели в темноте и кое-чем занимались.

- Кое-чем? Ты можешь лучше. Чем мы занимались?

- Мы, - выдохнула она, ощутив странную тяжесть на языке. - Мы целовались и трогали друг друга, и вы использовали пальцы, чтобы довести меня до оргазма дважды, и это было потрясающе.

- Где я трогал тебя? - Сорен поднес ей еще одну ложку супа. Она не могла поверить, что он ее кормил.

Ступни Элеонор онемели, руки дрожали.

- Вы действительно пытаетесь меня смутить… сэр? - Она добавила добавила «сэр» в конце.

- Да. Но еще тебе нужно без стеснения говорить обо всем со мной. Если ты считаешь себя достаточно взрослой для свершения поступков, ты должна быть достаточно взрослой, чтобы говорить о них. Так что ответь, где я тебя трогал?

Она закрыла глаза, вспоминая ту ночь с ним в его детской спальне. Но еще, чтобы не смотреть на него, пока она отвечала на унизительные вопросы.

- Вы целовали меня в губы, шею и плечи. Вы целовали мою грудь и соски. Эм...

- Должен сказать, меня забавляет то, как девушка с таким откровенным пошлым сознанием изо всех сил пытается произнести слово «грудь».

- Вы смеетесь надо мной.

- Да. Ты покраснела, и ты прекрасна, и я целиком и полностью наслаждаюсь шоу. Продолжай.

- Могу ли я использовать нецензурные слова, сэр?

- Не сегодня. Ты должна быть точной и по-медицински конкретной. Ты назвала Кингсли в лицо членососом той ночью, когда он обыграл тебя в блэкджек. Но сегодня мне интересно, можешь ли ты произнести «пенис» и не грохнуться в обморок.

- В следующий раз, когда буду играть с Кингсли в блэкджек, назову его пенисом. Вот. Довольны, сэр?

- Конечно, доволен. Ты здесь, обнажена и подчиняешься каждому моему приказу, несмотря на то, что нервничаешь и сгораешь от стыда. Наблюдать за тем, как тебе неуютно, опьяняет.

- Вы получаете удовольствие от того, что заставляете меня чувствовать себя жалкой, сэр?

- Да.

- Ненавижу это ощущение.

- Какое?

- Неловкости. Страха. Нет, не их...

- Уязвимости.

- Ненавижу, - повторила она.

- Я заметил. Ты редко чувствуешь себя уязвимой. Твоя дерзость и смелость, твоя откровенная честность держит людей в страхе. Но сейчас ты здесь, обнаженная и беззащитная. Тебе очень идет. Так что, пожалуйста, продолжай. Где еще я трогал тебя? И открой глаза.

Элеонор неохотно подчинилась. Она потратила две секунды на то, чтобы мысленно утопить Сорена в тарелке с супом, прежде чем ответить:

- Вы трогали мои плечи, грудь, спину, задницу, то есть попу, ягодицы, или как ее называют правильно. Мои бедра и ноги. И вы ввели в меня палец.

Сорен кашлянул.

- Вы трогали мой клитор и ввели в вагину палец, - исправилась она, четко произнося каждое слово, и от нервов под ее руками проступил пот. - И мне это очень понравилось.

- Мне тоже. Где ты меня целовала?

Элеонор зарычала и опустила голову на стол.

- Элеонор, тебе восемнадцать. Если хочешь, чтобы с тобой обращались как со взрослой, ты должна вести себя как взрослая. Сядь ровно и ответь на вопрос.

Она выпрямилась и вытянула спину, как железный прут.

- Я целовала вас в рот, шею, плечи и грудь. Думаю, на этом все.

- Верно. В будущем я предоставлю тебе больше доступа к своему телу.

- Благодарю, сэр.

- Где ты меня трогала? - Он потянулся к бокалу с водой и вытащил кубик льда. Он прикоснулся им к основанию ее спины, и она ахнула от внезапного холода.

- Я трогала ваше лицо, вашу шею, ваши плечи и вашу грудь, спину и пенис, вот, я сказала это. Вы закончили с моими пытками?

- Нет.

- Мечтать не вредно.

Он скользил вдоль ее спины кубиком льда от плеч до поясницы. Элеонор ухватилась за подлокотники стула и пыталась не ерзать.

- Сегодня я хочу поговорить с тобой о боли, - сообщил он, кубик продолжал таять на ее коже. - Тебе больно?

- Немного. Мышцы сводит.

- Таким способом твое тело пытается защититься от холода. Я делаю это голыми руками. Лед и мне причиняет боль.

- Кингсли говорил, что доминанты и садисты используют флоггеры, трости и прочее, чтобы не навредить себе, пока причиняют боль другим.

- Это одна составляющая. Есть и другая. - Он убрал кубик льда с ее кожи и положил остатки ей в рот. Она проглотила его.

- Какая другая, сэр?

Он скормил ей еще ложку супа. Казалось, ему самому есть не хотелось.

- Люди инстинктивно доверяют авторитетным личностям. Это практически клише. Женщин привлекают мужчины в униформе. Мальчики вырастают и женятся на женщинах, напоминающих их матерей. Мы фантазируем о наших учителях, наших докторах...

- Наших священниках? - Она улыбнулась ему.

- Даже священниках. - Он достал еще один кубик льда из стакана. На этот раз он провел им по ее шее и груди. По всему ее телу побежали мурашки

- Ты видишь во мне авторитет?

- Да, сэр. Очевидно.

- Какой?

Она прикусила нижнюю губу из-за обычного волнения. Сорен провел большим пальцем по ее губам, напоминая, чтобы она так не делала. Глупая девочка. Она никогда не забудет этот разговор.

- Мне не будет неловко, если ты скажешь, что видишь во мне отца. Ко мне обращаются «отец» каждый день люди вдвое старше меня.