Но я не выдержала и захохотала, уж очень смешно мне показалось, что меня приравняли к зажигалке – пусть даже и платиновой! С Мэрилин Монро! Джуниор не выдержал и тоже засмеялся, а потом попытался поцеловать меня, но я не далась:

– Перестань! Что скажет твоя жена, если узнает, что ее муж белым днем целуется посреди улицы с бывшей любовницей?

Джуниор отпустил меня и выпрямился, снова превратившись в «Петра Трофимовича». Кого-то он мне страшно напоминал…

– Моя жена ничего не скажет, – высокомерно произнес он. – У нас не те отношения. Моя жена не скажет ни слова, даже если я снова начну спать со своей бывшей любовницей.

– И не надейся! – Я усмехнулась.

И тогда он резко шагнул ко мне, больно схватил за плечи и насильно поцеловал. Я ничего не почувствовала. Вообще. Ничего, кроме возмущения. Наконец Джуниор оторвался от меня и сказал:

– Ты разбила мне сердце!

Повернулся и ушел.

А я наконец вспомнила, кого он мне напомнил – Майкла Корлеоне! Конечно, Петя Лыткин внешне мало походил на Аль Пачино, но происходило с ним то же, что и с Майклом на протяжении трех фильмов: милый, честный и храбрый юноша постепенно превращается в кровавого Крёстного отца, циничного и безжалостного. Вот это я и увидела в глазах бывшего Джуниора.

Неужели…

Неужели это моя вина?!

Встреча с Лыткиным выбила меня из колеи. История про выигранную зажигалку задела меня сильнее, чем я думала: унижена была моя гордость и оскорблено чувство собственного достоинства. И чем дальше, тем больше я расстраивалась, прекрасно понимая, что Лыткин этого и добивался. Интересно, чего он тогда хотел больше: меня или зажигалку?! А я-то, дура, думала, что осчастливила Джуниора, снизошла к нему! Да кто я такая на самом-то деле?! Нищая неудачница. Пустой сосуд. Ну, красивая – а что толку? Кому из нас красота принесла счастье? Да никому. Даже маме, которую я совершенно искренне считала самой красивой из нас.

Да еще снова объявился Павлик, будь он неладен! Как с ним теперь общаться?! Я же все время буду думать про зажигалку! А может… Может, взять да и впрямь «замутить» с Кривцовым?! Назло Лыткину! Вдруг Павлик сейчас больше мне понравится? Но я вовремя вспомнила, что Кривцов недавно женился на юной красотке и теперь старательно лепит из нее звезду: главную роль в нынешнем фильме как раз она и играет.

Павлик объявился в моем кабинете в среду после обеда. Группа уже два дня как была на месте и обустраивалась, а он сразу по приезде пришел ко мне с визитом вежливости. Держались мы оба строго официально: «Павел Александрович! – Елена Сергеевна!» Но меня все время подмывало отпустить какую-нибудь шпильку, и когда он, уходя, повернулся к двери, не выдержала:

– А вам не жалко было расставаться с зажигалкой, Павел Александрович? Да еще с такой редкой? Платина, Мэрилин Монро!

Он окаменел у двери, потом вздохнул и повернулся ко мне:

– Все-таки проболтался Лыткин! Приношу свои глубочайшие извинения за этот дикий спор! Но увлечен был сильно, что скрывать.

– Да ладно, Павлик! Кто старое помянет… Я не сержусь.

– О, тогда – мир?!

– Мир! – ответила я и протянула ему руку. Кривцов почтительно поцеловал, но не отпустил, потому что я смотрела ему прямо в глаза, как я умею – с вызовом и легкой насмешкой, и он никак не мог отвести взгляд. Постепенно Павлик начал заливаться краской, на лбу у него выступил пот… Я усмехнулась, убрала руку из его влажной ладони и отвернулась к телефону, начав набирать какой-то несуществующий номер:

– Всего хорошего, Павел Александрович! Надеюсь, съемки пройдут успешно.

Он шумно выдохнул и поспешно вышел, а за дверью выругался. А я бросила трубку и рассмеялась – маленький реванш, но до чего приятно. Как же он завелся! И про молодую жену забыл. Ну вот, развлеклась немножко. Мне опять стало грустно: похоже, что только такие развлечения мне и остались. Да еще и моя любимая Танька не приехала – она уже отснялась в своем эпизоде и сейчас работала с другим режиссером, играя очередную смешную тётку в очередном дурацком сериале. Как мне хотелось с ней поговорить! Она как-то умела подбодрить меня, вселить уверенность, заразить своим неистребимым оптимизмом. Подруга не приехала, но образовался новый друг: совершенно неожиданно мы подружились с Кривцовым!

На следующий день случайно столкнулись на лестнице и не знали, куда деваться от смущения: мне было стыдно за вчерашнее, ему неловко. Мы натянуто раскланялись, а потом, невзначай встретившись взглядами, вдруг покатились со смеху и никак не могли остановиться.

Отсмеявшись и утирая слезы, Павлик проговорил:

– Просто черт знает что…

– Павел, простите меня! Я вчера слишком разошлась!

– Да ладно, перестаньте! А то я уже смеяться не могу!

А вечером Кривцов зашел ко мне – мы выпили чаю и поболтали, как старые друзья, даже перешли на «ты»: не то раньше я ошибалась на его счет, не то он сильно изменился. Похоже, что изменился: не пил ничего крепче чаю и не орал, как прежде, на съемочной площадке, хотя дела шли неважно – его молодая жена явно не годилась в главные героини. Я как-то, проходя мимо, посмотрела на съемочный процесс: да-а… Павлик был неимоверно терпелив со своей красоткой, а она злилась и фыркала. Увидев меня, оператор выразительно закатил глаза, а Кривцов не менее выразительно пожал плечами.

– Ужас, да? – спросил он, придя на чай – ежевечерние посиделки уже вошли у нас в привычку.

– Ну, почему ужас… Миленько.

– Вот-вот! Миленько! До чего я дошел! Думаешь, не понимаю, что актриса из нее, как из меня английская королева? Понимаю! Ты и то сыграла бы лучше!

– Не выдумывай! Я уж точно не актриса.

– Зато у тебя фактура! У тебя глаза какие – умные, живые, говорящие! А у моей козы только тушь на ресницах, и все: бе-е, ме-е!

– Павлик, так зачем ты женился на такой козе?!

– Ну, ты-то за меня не пошла!

– Да ты и не звал вообще-то.

– Не звал? Это я маху дал. А пошла бы?

– Смотря как звал бы. Если так же, как Голливудом прельщал, то не пошла бы.

– Господи, каким же идиотом я был! Почему женился, говоришь… От одиночества. Жил-жил, бежал-бежал, потом бац: поскользнулся, упал, очнулся – гипс! В смысле – инфаркт. Чуть не помер, представляешь? Увидел небо в алмазах, да. А когда пришел в себя, огляделся: ба, пустыня вокруг! У нас ведь семья большая была, дружная. Все таланты, все эдакие Актёр Актёровичи. Один я в режиссуру отбился, и то со страху, что хуже всех буду, понимаешь? Столько родни было и вдруг – никого: эти померли, те уехали. Один как перст. Пятый десяток, семьи нет, детей нет. Зачем живу – непонятно. Ну и женился.

– Как – зачем живу?! А твои фильмы?!

– Фильмы… Да кому они нужны?! Ты тогда правильно сказала: не Феллини! Обидно, но верно.

– Паш, я тогда сгоряча ляпнула! У тебя замечательные фильмы, ну что ты! Ты великолепный режиссер!

– Ладно, не утешай меня. Думаешь, я счастлив это говно снимать? У меня такой гениальный сценарий есть – закачаешься! Нетленка! Но денег-то никто не даст на нетленку! А на это говно – пожалуйста. С моей козой в главной роли. Разведемся, наверно. Никаких сил на нее не хватает.

– Ну вот…

– Да не переживай ты! Другую найду. Не бойся, тебя сватать не буду.

– Что так?

– Да слишком ты, мать, умна. И строга. Мне кого попроще надо, чтобы в рот смотрела.

– Понятно.

А сама подумала: а не теми ли соображениями руководствовалась и я, когда из них двоих выбрала, кого попроще – Джуниора?! И, словно уловив мои мысли, Кривцов тут же заговорил о Пете:

– Послушай, а я правильно понял, что ты сама Лыткина бросила?

– Никто никого не бросал. Мы разошлись по взаимной договоренности, скажем так.

– Но замуж он тебя звал?

– Звал.

– Не пошла, стало быть…

– Паш, что ты пристал? Не могу я про Лыткина говорить.

– А я в гостях у него побывал. Перед съемками. Не хотел, честно говоря: пить я теперь не пью, что за удовольствие! Но потом интересно стало, как живет такой мильонэр, как Лыткин.

– И как?

– Да скушно. Выпендривался передо мной, хвалился, какой он крутой. Тоска. Жена у него… Эх, как я прав-то оказался! Помнишь, кричал тебе про доллары в зрачках, про жену-клушу? А ты обиделась.

– Помню. И что – на самом деле клуша?

– Скорей цыпленок. Кроткая такая. Жалкая.

– В рот смотрит?

Кривцов усмехнулся:

– Точно. Да, похоже, я от Лыткина недалеко ушел в этом вопросе. – Потом он вздохнул и сказал очень печальным тоном: – Лен, я ведь все понимаю. Ты такая женщина…

– Царица Савская?

– Не надо, я серьезно. Я еще тогда думал: что она тут делает? Ты ведь в Москве училась? И почему не осталась?

– По семейным обстоятельствам. Паш, ведь это здесь я царица Савская, а в Москве таких, как я, по рублю пучок продают.

Он усмехнулся:

– Ну, не по рублю, подороже! Чёрт, что ж с тобой делать-то, а? Пропадешь ты в этой деревне!

– Не надо со мной ничего делать, ты что?! Я прекрасно живу, у меня все хорошо!

– Скажи, а сейчас вышла бы за меня? Только честно!

Я опустила голову. Что скрывать, такая мысль у меня промелькнула.

– Не любишь, а вышла бы. А говоришь – хорошо живешь. Думаешь, не знаю почему? От одиночества. Ты тоже в пустыне. И еще – назло Лыткину.

– Я и Лыткина не любила.

– И что получилось? А я не такой крепкий, как Лыткин. С тобой ведь все по-настоящему будет, по-взрослому, понимаешь? На разрыв сердца. Не то что с этими… козами киношными. Так что не стану замуж звать. Считай, что струсил. А то и помереть недолго, от страданий-то душевных! Я и сейчас на тебя смотрю, а сердце кровью обливается…

– Вот только ты меня не жалей!

Я вскочила и стала к окну, повернувшись спиной к Кривцову. Но он подошел и обнял меня:

– Прости! Прости меня, Елена Прекрасная…

Мы долго молчали, обнявшись. Потом он тихо попросил:

– Поцелуй меня. Один раз. Пожалуйста.