— Да.

— Ну и дурак, — просто сказал Найт. — Это сволочная профессия. И она не для тебя. Знаешь, почему?

— Нет. Если ты хочешь сказать…

— Нет, я не стану говорить банальностей по поводу ночных дежурств, — перебил Найт, — мотания по грязным притонам, копания в чужом несвежем белье. Я другое скажу — ты видел, как корову привязывают к вбитому в землю колышку и она пасется. Она выедает всю траву до самой земли. Если не перевести ее в другое место, она подохнет. Репортер, как эта корова. Вот у тебя есть какие-то мысли, какие-то важные и нужные людям слова, образы, идеи. Это твое травяное поле. И ты его обгладываешь очень быстро, а потом начинаешь шуровать штампами. Потому что колышек никто не передвинет. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Кажется, понимаю.

— Знаешь, я мечтал когда-то написать книгу. Она вся была у меня вот где, — Найт хлопнул себя под лбу. — Я думал, наберу еще сюжетов, характеров, словечек. Но и сам не заметил, как растаскал собственную книгу по репортажам, о которых назавтра никто и не вспомнит. Теперь я уже не способен ни на что серьезное, потому что встал на поток, потому что должен нравиться каждый день и только на этот день. Корова бы сдохла, а я вот живу. Нет, не стоит тебе быть репортером.

Джон молчал. Найт говорил о вещах, которыми не делятся с первым встречным. Это были очень интимные и очень откровенные признания. И они тронули Джона. Не так, чтобы он сразу же отказался от мечты стать репортером. Но мечта эта несколько поблекла сейчас в его сознании.

— Поехали к Эйприл, — предложил Найт. — У нее отличный кофе.

— Но мы же всех перебудим, — сказал Джон. — Неудобно.

— Удобно. Мэгги все равно не спит.

— Почему?

— Она ждет нас.

— А Эйприл?

— Эйприл задремала на диване. Вот уж кто любит поспать! Поехали. Они ждут нас.

— Нас?

— Да, Эйприл давно просила, чтобы я привез тебя. Чем-то ты ей приглянулся, — сказал Найт, усаживаясь на переднее сиденье автомобиля.

Хорошо, что было темно. Джон покраснел до корней волос. Он и сам не понимал, почему, но испытывал чувство вины перед Найтом.

— Э-э, расслабься, — словно угадал мысли Джона Найт. — Эйприл относится к тебе серьезно, но это ничего не значит. Она просто любит провинциалов.

— Она любит тебя, — неловко польстил Джон.

— Она меня не любит, — сказал Найт без грусти. — Она вообще никого не любит. И это здорово.

Джон так и не понял, что Найт хотел этим сказать.

Все оказалось наоборот. Дверь им открыла Эйприл.

— Тише, — сказала она, — Мэгги спит.

— Мы будем вести себя тихо, как привидения, — сказал Найт.

— Да вы промокли, как лягушки, — улыбнулась Эйприл. — Вам необходимо чего-нибудь выпить.

— Слушай, Эйприл, ты это делаешь специально?

— Что?

— Заставляешь меня влюбляться еще больше. — Найт поцеловал Эйприл в щеку.

— Да, я ужасно коварная женщина, — сказала Эйприл.

Она проводила их в гостиную. Найт сам открыл бар.

— Ты что будешь пить, Бат?

— Я ничего не буду.

— Прости, я забыл.

— Джон не пьет? — спросила почему-то Найта Эйприл.

— При мне ни разу.

— Я пробовал, — сказал Джон тоже почему-то Найту, — но мне не понравилось.

— Но ему же необходимо согреться, — снова обратилась Эйприл к Найту.

— Может быть, он и не замерз? — сказал Найт. Он налил себе виски и уселся в кресло рядом с Эйприл.

Джон подумал, что они — прекрасная пара. Подумал как-то обреченно. Вообще, он чувствовал себя в присутствии Эйприл все более скованно. Словно была между ними тайна, которой оба стеснялись.

— Как ты сегодня провела вечер? — спросил Найт.

— Необычно. Я ходила в синематограф.

— Подожди, это что-то вроде движущихся фотографий? — спросил Найт.

— Да, вроде того. Черно-белое изображение, все движется, как в настоящей жизни. Знаешь, стало страшновато.

— Страшновато? Почему?

— Не знаю. Кажется, что увидел что-то потустороннее.

— Ты слишком впечатлительна. Ты же не считаешь настоящим волшебником ярмарочного фокусника.

— Нет, Найт. Знаешь, я почему-то подумала, что синематограф не просто ярмарочное развлечение.

— Да? А что еще?

— Может быть, я почти уверена, что синематограф еще покажет себя. У него, я думаю, большое будущее.

— Глупости, малышка. Люди никогда не примут это всерьез. Так, забавная штуковина.

Джон слушал их разговор вполуха. Почему-то он сравнивал Марию с Эйприл. Нет, он ни в коем случае не отдавал предпочтение сидящей прямо перед ним утонченной красавице. Наоборот, Эйприл казалась ему ненатуральной, слишком разумной, заносчивой. Он даже с каким-то наслаждением выискивал сейчас в ней непривлекательные черты. Она не умела улыбаться. То есть она, конечно, улыбалась, но это была не открытая улыбка, а как бы насмешка. Слишком много иронии, слишком много яду. Томные ее глаза тоже были вроде брони, взгляд свысока. Такой женщине не пожалуешься на жизнь, с ней не забудешься. С ней надо все время быть героем, причем неотразимым героем. Ощущение тайны между ней и Джоном постепенно пропадало, уступая место раздражению. Джон злился и на себя, и на Найта, но больше всего на Эйприл. Впрочем, он сам не мог объяснить эту свою злость.

— У твоего друга слипаются глаза, — сказала вдруг хозяйка.

И Джону почудилось, что в ее голосе звучит плохо скрываемое раздражение.

— Ты хочешь спать, Бат? — спросил Найт.

— Нет-нет, не хочу. Я внимательно слушаю вас.

— А вот я бы не отказался поспать час-другой, — сладко потянулся Найт.

— Ну и ложись, — сказала Эйприл. — Тебе постелили в розовой комнате.

— В розовой?! Мечта! — всплеснул руками Найт. — Но мне надо написать репортаж. Ты знаешь, что сегодня вечером погиб Янг-старший?

— Конгрессмен Янг?! — воскликнула Эйприл. — Боже мой! Я прекрасно знаю его! Они дружили с отцом! Боже мой!

Известие произвело на Эйприл очень сильное впечатление. Джону даже показалось, что она чуть-чуть переигрывает. Собственно, кто был ей Янг, чтобы так ужасаться?

«Стоп, что-то я перебираю, — самому себе сказал Джон. — Она вовсе не такая уж злодейка, какой я хочу ее представить. Просто я злюсь, и сам не знаю от чего».

— Значит, твой отец приедет в Нью-Йорк? — спросил Найт.

— Отец? Да, на похороны он обязательно приедет, — ответила Эйприл каким-то мертвым голосом. — А… От чего он?..

— Сердце, — сказал Найт.

— Правда? — как будто обрадовалась Эйприл. — Да, у него было больное сердце, — словно опомнилась она.

— Ты правда хорошо знала его?

— Правда. Но я ничего тебе не скажу.

— Я никогда не путаю свою профессию с личными симпатиями, — сказал Найт обиженно.

— Прости, я не это имела в виду, — сказала Эйприл, взяв Найта за руку. — Просто мне тяжело…

— Понимаю, — сказал Найт.

А Джон ничего не понимал.

— Значит, ты не хочешь спать, Бат? — спросил Найт, поднимаясь.

— Нет-нет. Правда не хочу.

— В какой комнате постелили Бату?

— В желтой, — ответила Эйприл.

— М-м! К нему ты относишься лучше! — рассмеялся Найт.

— Я не буду ложиться, я, пожалуй, пойду. Уже половина шестого.

— Ну, тогда до завтра.

Найт пожал Джону руку и пошел писать свой репортаж.

Джон и Эйприл остались одни.

— Большое вам спасибо за приют, — сказал Джон. — Пойду.

Он думал, что Эйприл сейчас протянет ему руку на прощание, и уже поднял свою, но она сказала:

— Вы торопитесь, Джон?

— Да не так уж, чтобы очень, но…

— Тогда посидите еще. Посидите со мной, ладно?

— Хорошо, — пожал плечами Джон.

Они снова сели.

Эйприл молчала. Это было странно. Джон решил, что она о чем-то собирается с ним поговорить. Он смотрел на хозяйку выжидательно, но она молчала.

Пауза затягивалась и становилась все более мучительной. Джон хотел непринужденно взять со столика газету, но уронил всю пачку корреспонденции, и она разлетелась по полу.

Снова это были осколки некой мозаики — разноцветные конверты…

Джон усмехнулся над своей неловкостью и, опустившись на колени, стал собирать бумаги.

— Да бросьте вы это! — вдруг сказала Эйприл.

Она чуть ли не крикнула. Джон удивленно поднял глаза.

Эйприл смотрела на него умоляющими глазами.

Джон поднялся с колен.

— Уведите его отсюда! Умоляю вас, Джон Батлер, уведите отсюда Найта.

— Что случилось? — не понял Джон.

Эйприл вдруг заплакала. Она закрыла лицо ладонями, плечи ее мелко вздрагивали.

Джон стоял посреди гостиной с пачками разноцветных конвертов в руках и не знал, что делать. Все его раздраженные и злые мысли куда-то пропали. Он видел перед собой несчастную женщину, почти что девочку, которая горько плакала, всхлипывая по-детски, утирая платком глаза и шмыгая носом.

Джон подошел к ней и погладил ее по голове. Он сделал это, не задумываясь о том, что это может выглядеть неуважительно, даже оскорбительно для Эйприл. Так он пожалел бы любого ребенка. И Эйприл доверчиво прижалась к его руке, затихла.

Потом она быстро встала и, схватив Джона за руку, повела за собой.

Она привела его в кабинет, плотно закрыла дверь и даже два раза повернула ключ в дверном замке.

Она успела за это время взять себя в руки и теперь снова была прежней Эйприл. Только покрасневшие глаза выдавали ее.

— Простите, Джон, это был глупый порыв. У меня не выдержали нервы. Я не прошу вас забыть мои слова. Наоборот, я должна вам сейчас все пояснить. Но не стойте, пожалуйста, сядьте в кресло. Вот так, славно. А я буду ходить, мне так легче сосредоточиться. И потом, мне, вы должны это понять, трудно смотреть вам в глаза. Джон… Вы не хотите выпить? Ах, да, вы не пьете…