Срочно были отправлены люди за полицейскими, чтобы те забрали бандитов.

Джон и Найт решили, что дождутся полицию и поедут домой вместе с ней.

Первые дни напролет Джон и Найт провели в разговорах. А поговорить, разумеется, им было о чем. Джон открывал Найту глаза, а тот требовал подтвердить каждое слово.

Все дело в том, что Найт до последней минуты был уверен — он в особом отряде полиции, который намерен положить конец всем безобразиям Ридера. И теперь переменить свое убеждение ему было непросто. Джон познакомил Найта и с самим Ридером, и со всеми своими новыми друзьями. Найт с пристрастием расспрашивал их обо всем и постепенно начинал понимать, в какую дурацкую, мягко говоря, историю он влип. Но окончательно убедили его разговоры с пленными и ранеными бандитами. Да, среди них тоже были бывшие полицейские, кое у кого даже сохранились полицейские значки каким-то чудом. Но с законом они были явно не в ладу.

— Как легко обмануть того, кто хочет обманываться, — сказал Найт. — Знаешь, я ведь и сам видел, что у Стенсона что-то не так. Но искал и даже находил этому всякие оправдания вроде — у них тяжелая работа, с преступниками не воюют в белых перчатках, суровая жизнь огрубила этих людей. Правда, Стенсон старался еще не подпускать меня к другим. Я и этому нашел оправдание — профессиональные секреты. Нет, Бат, я верил этому человеку во всем.

— Да и я бы поверил, — признался Джон. — Ведь все складывалось, как в добром старом авантюрном романе — забитый эскимос, злой завоеватель, благородный полицейский… Я ведь тоже чуть не наделал глупостей.

— Ты чуть, а я наделал. Я ведь стрелял в этих людей. Слава Богу, что не попал. Но ведь мог, Бат, больше того, очень хотел попасть! — с отчаянием говорил Найт.

— Это понятно.

— Нет, это не понятно! Я ведь репортер, человек со стороны. Я не судья, я информатор. Я не имею права делать выводы, а тем более участвовать в событиях. А я участвовал, вот и ослеп! Я плохой репортер, Бат! Я очень плохой репортер!

— Ты человек, Найт. Это важнее. Ты не мог не участвовать.

— Нет, мог, — жестко сказал Найт. — Я просто вдруг возомнил себя воплощением кары небесной, справедливости и истины. Ведь была же у меня гаденькая мысль, Бат, что я вот приду — и сразу во всем настанет порядок и благоденствие. Тщеславная, подлая мыслишка! И я мог стать бандитом! И я мог убить неповинного человека. Ты оказался мудрее меня, хотя ты еще мальчишка. И это тоже меня злило. Я ведь чувствовал, что ты прав. Я чувствовал это. Но как я мог согласиться с тем, что прав ты, бывший рассыльный, деревенщина, провинциал, а не я, интеллектуал, утонченная натура! Знаешь, Бат, я негодяй.

— Перестань, Найт. Мы оба получили хороший урок. Ведь я тоже думал, что прекрасно разбираюсь в людях. Более того, они мне были скучны, так как казались слишком уж понятными. Больше всего в правоте рассказа Нага меня убедило знаешь что? Лицо Ридера. Конечно, подумал я, это лицо настоящего преступника.

— А у Стенсона, — сказал Найт, радуясь совпадению ошибок, — наоборот, весьма благообразное лицо. Такое, знаешь, открытое, простое, ну просто гордость Америки.

— Очень, знаешь, мудрую мысль мы открыли с тобой, Найт, — внешность обманчива, — рассмеялся Джон.

— А ты знаешь, чему учит история? Тому, что она ничему и никого не учит, — грустно сказал Найт.

Отряд полицейских прибыл через неделю. Наступило время прощаться с поселком.

Джон обошел всех своих новых друзей и знакомых. Даже за этот короткий срок их у Джона появилось много. Карл, братья Ники, даже Шон, который уже выздоравливал, в чем немалая заслуга была Мэри, не отходившей от раненого ни на шаг.

Ну и, конечно, Джон весь вечер напролет просидел с Ридером.

— Теперь он сюда не сунется, — сказал Ридер. — Скорее всего он уже на материке. Здесь ему оставаться нельзя. Вся полиция Аляски гоняется за ним.

— Удивительно, что Стенсона не ловили до сих пор, — сказал Джон.

— Да, это удивительно, — согласился Ридер. — Но, думаю, на этот счет тебя, сынок, может просветить твой друг Найт.

— В каком смысле? — не понял Джон.

— В том смысле, что за Стенсоном стоит кто-то весьма могущественный.

— Не думаю, — сказал Джон. — Кому захочется рисковать своим положением ради обыкновенного бандита?

— Я, сынок, проработал полицейским долгие годы и, как ты понимаешь, всего навидался. Люди всегда остаются людьми. Хорошие — хорошими, а плохие — плохими, какие бы высокие посты они ни занимали. Мы арестовывали миллионеров, попавшихся на краже зонтика или коробки сигар. Мы арестовывали политиков за содержание борделей… Джон, всех плохих людей мы не арестовали.

Обоз отправлялся рано утром.

Весь поселок вышел провожать Джона и полицейский отряд. Люди празднично оделись, на лицах были улыбки и слезы. Джон еще раз попрощался со всеми, обещал, что когда-нибудь обязательно вернется…

Обоз тронулся.

Вот они проехали последний дом, вот вошли в узкое ущелье, вот и будка стражников.

Джон соскочил с саней, потому что увидел возле будки Мэри.

Он подбежал к ней и остановился в нерешительности. Обнять ее? Просто пожать руку? Или сказать — прощай, Мэри?

Она вдруг наклонилась, взяла его за руку, сдернула меховую рукавицу и прикоснулась губами к его запястью.

— Что ты! — испугался Джон. — Ты что, Мэри?!

Мэри подняла на него полные счастливых слез глаза и прошептала:

— У меня будет ребенок.

Мать и сын

Первые дни сын и мать не могли отойти друг от друга. Джон получил в редакции неделю отпуска, поэтому все свободное время проводил с матерью.

Она переселилась в его дом, который показался ей слишком шикарным для простого репортера, но Джон пояснил происхождение дома и познакомил Скарлетт со стариком Джоном.

Оказалось, что Скарлетт Джона помнит. Тот, конечно, был помоложе, но не узнать его Скарлетт не могла. Ведь это она гналась за ним целых двадцать миль.

— Да, за все в мире надо платить, — закончил воспоминания своей любимой присказкой старик. — Наконец вы меня догнали.

Конечно, Скарлетт очень хорошо приняла Найта. Тот понравился ей, хотя она не разделяла безумные восторги сына.

— Да что ты, мама! Он чудесный человек!

— Я не спорю, Джон, он очень приятный, — мягко поправляла сына мать.

Джон старался показать ей все достопримечательности Нью-Йорка, все театры, выставки и музеи. Он забывал, что у матери уже не так много сил, как у него, и удивлялся, что она отказывалась, скажем, после музея идти в кабаре.

— Тебе неинтересно? — спрашивал он.

— Нет, сынок, я просто устала.

Найт выслушал рассказ Скарлетт о ее проблемах и на следующий же день подключил к делу всех своих информаторов.

— Я что-то слышал об этом краем уха, — сказал он. — Думал, так, сплетни. Оказывается, дело серьезное.

Он полностью согласился с догадками Доста о том, что за Кларком стоит какой-то правительственный чин, узнавший о государственном проекте раньше других и решивший нагреть на этом руки.

— Если мы найдем что-нибудь, — сказал он, — я хотел бы иметь эксклюзивное право на этот материал. Это может быть сенсацией!

— Сначала давай добьем историю Лата, — напоминал ему Джон.

— Это само собой.

Газета из номера в номер печатала уже захватывающую историю двух репортеров, оказавшихся по разные стороны баррикад. Тираж газеты вырос вдвое, ровно во столько же выросли зарплаты Найта и Джона.

Скарлетт посетила всех своих друзей в Нью-Йорке и очень удивлялась, что ей внимания уделяют меньше, чем Джону.

— А я и не думала, что ты так знаменит, — слегка иронично говорила она.

— Да брось, ма, это так, суета, — скромничал Джон.

— Из этой суеты состоит жизнь, сынок, — сказала Скарлетт. — Я вот тут подумала и поговорила со стариком — а не купить ли тебе газету? — вдруг спросила она.

Эта мысль никогда не приходила Джону в голову. Он уставился на мать, не зная, что ответить.

— Ты был бы совершенно свободен, делал бы свое дело так, как считаешь нужным, — продолжала она. — Бизнес этот — стабильный, честный, даже почетный. Если тебе не хватит денег, я могла бы добавить.

— Не знаю, что и ответить, — сказал Джон. — Во-первых, я никогда не думал над этим, а во-вторых, ну какой из меня владелец газеты? Мне иногда и пиво не продают, считают, что я мальчишка.

— Ерунда. Молодость — это тот недостаток, который, к сожалению, проходит.

— Нет, мама, не хочу я покупать газету, — сказал Джон. — Во всяком случае, пока я к этому не готов.

В один из вечеров Джон повел мать в синематограф. Об этом просила его Скарлетт. Она ни разу не видела этого чуда. Впрочем, Джон и сам хотел еще раз посмотреть на то, чем предлагает ему заниматься Найт.

Все происходило в небольшом кафе на пятой авеню. Джон ни разу не был здесь, поэтому опасался, что это место может не понравиться матери.

Но кафе было милым, скромным и чистым. Публики было много, но не шумной, а вполне достойной.

Джон заказал кофе с вишневым пирогом и молочный коктейль.

Показывали три фильма. Первый назывался «Чудесные виды Парижа». Это был обыкновенный набор фотографических открыток с той только разницей, что фигурки людей на них двигались.

Второй фильм был комедией, во всяком случае, он на это претендовал. Назывался «Обворованный вор».

Какой-то немолодой человек все время бегал и все время падал. А потом его лупили, а потом он кого-то лупил. Но все кончилось хорошо, и он стал владельцем замка.

Фильмы были короткими, минут по десять каждый. Публика никак на них не реагировала, позвякивали ложечки, чашки, бокалы. Над комедией смеялся только один господин с длинными усами.