— Не бойся, шеф. Они не посмеют вас тронуть, — сказал здоровяк, которого Бо раньше не видел.

— Кого ты имеешь в виду, парень?

— Белых, — ответил тот.

И эта полоса удач длилась до самой субботы. Театр, в который они переехали, оказался вполне пригодным для их декораций, здесь был и хороший свет, и удобный вместительный зал, и большая сцена, и отличные гримуборные.

В субботу Бо был на работе с самого утра. Он знал, что все и так будет сделано, но не мог оставаться дома.

Да и актеры пришли пораньше, ходили по театру бледными тенями, путая друг друга, потому что вдруг ни с того ни с сего выкрикивали куски из своих монологов.

А к вечеру и вовсе началось столпотворение. Такого количества звонков Бо не помнил. Билеты просили посольства и банки, партии и университеты, газеты и железнодорожные компании, просто знакомые и совсем незнакомые.

Бо давал билеты всем, потому что до этого дня не было продано ни одного. Зрители словно выжидали, кто же победит? И теперь спешили поздравить триумфатора. К шести вечера зал был распродан полностью и еще на неделю вперед.

Теперь Бо вышел в фойе встречать гостей. Почему-то ему уже не хотелось скандала на премьере. Ему хотелось достучаться до сердец всех людей, которые появятся сегодня в театре. Ему хотелось сказать им что-то очень важное. А для этого нужны тишина и доверие.

Те, кто знал Бо, пожимали ему руки и говорили какие-то слова. Ах, как ему не хватало всех их, когда театр душили!

Хьюго все время был рядом и постоянно делал какие-то пометки в блокноте.

— Это снова будет сенсация! — говорил он. — Кстати, Бо, познакомься, это Билл Найт, между прочим, друг твоего Джона.

Бо и Билл смогли пообщаться недолго, но неожиданно договорились, что отправятся в Джорджию вместе.

Прозвенел третий звонок.

Фойе опустело.

И Бо, минуту подумав, решил смотреть спектакль из зала.

Он вошел в ложу, когда уже погас свет. Одно место было свободным, и Бо присел на краешек стула, готовый встать, как только появится законный хозяин.

Прозвучала увертюра, медленно пошел занавес… и вдруг чья-то рука легла на руку Бо.

— Тш-ш-ш… Потом, обо всем потом поговорим…

Бо, не веря самому себе, обернулся.

Эльза смотрела на сцену, и тихая улыбка была на ее губах.

Вот на сцене Маша-Мэри и Медведенко-Барри, вот старый негр Сорри, молодой писатель, врач, Нина Заречная-Ривер…

— А сейчас выйдет она? — тихо спросила Эльза.

Действительно, в этот момент должна была появиться на сцене Аркадина-Арчин, и Бо невольно сжался — ведь это могло произойти, Уитни могла быть сейчас там, она могла уже готовиться к выходу. Бо понял, что почти уверен, что именно Уитни сейчас выйдет. Он весь превратился в зрение, ничто уже не существовало вокруг него…

Вот Дорн сказал:

— Тише, идут…

Бо сжался, даже перестал дышать…

Нет, Уитни не было.

Бо перевел дыхание, к нему снова вернулся слух, он снова был в театре, и на его руке лежала рука Эльзы…

Амбар

Всполошив весь дом, Джон обыскал все комнаты, даже кладовки, но Эйприл нигде не было. Платье ее осталось, обувь, пальто…

Никто в доме не видел ночью, куда подевалась Эйприл…

Нашли ее только через полчаса. Она лежала без чувств в том самом загоне, где Уэйд объезжал мустанга.

— Это невозможно, — говорил старичок доктор, — она не могла уйти сама. У нее же совсем не было сил.

Эйприл перенесли в дом и снова уложили на кровать, обложили грелками, потому что на улице девушка совсем замерзла.

И тут Эйприл открыла глаза.

Увидев над собой встревоженную Скарлетт, она слабо улыбнулась, но когда перевела взгляд на Джона, в глазах ее мелькнул испуг и она попыталась встать.

— Уйди, Джон, уйди! — попросила мать. — Ты видишь, она тебя боится.

Джон чувствовал себя совершенным идиотом. Каким-то нашкодившим мальчиком, который скрывает свои безобразия. Он вышел из комнаты и, потерянный, сел в гостиной.

Уэйд появился через некоторое время и сел рядом.

— Ну ты даешь, братец, — сказал он удивленно. — Зачем же так мучить девчонку?

— Да я не мучаю ее, Уэйд, — с отчаянием произнес Джон.

— Ну-ну, я понимаю тебя… — попытался успокоить брата Уэйд.

— Да ничего ты не понимаешь! Вы все ничего не понимаете! Я сам ничего не понимаю! Господи, за что мне такое наказание?! Чем я перед ней провинился?

— Э-э… Женская душа…

— Перестань, Уэйд, не говори пошлостей! При чем здесь женская душа? Я не виноват ни в чем перед Эйприл… Или так виноват, что этого уже не исправить.

— Может, тебе лучше уехать?

— Я уеду. Или я останусь. Я сделаю все, что надо, только скажите мне, что я должен сделать? Как я могу исправить?…

Скарлетт пробежала на кухню и через минуту вернулась снова в комнату Эйприл со стаканом горячего молока:

— Захотела есть! — сказала она на бегу.

— Кажется, ей стало лучше, — потирая руки, сказал старичок доктор, спускаясь в гостиную. — Ничего-ничего, она выкарабкается. У нее крепкий организм…

Джон встал.

— Только вот вам, сэр, я не рекомендую к ней ходить. Видно, чем-то ваш вид ее тревожит. Вы только не обижайтесь, поймите меня правильно…

— Хорошо, я не пойду, — сказал Джон и снова сел.

— Джон! — сверху позвала Скарлетт. — Пойди сюда!

Джон вскочил и бросился наверх.

— Она хочет с тобой поговорить, — шепнула Скарлетт. — Только я тебя прошу…

— Мама! — с досадой воскликнул Джон.

— Ну хорошо, хорошо… Я не буду!

Эйприл сильно похудела за эти часы. Но легкий румянец уже окрасил ее щеки. Она пила молоко, на верхней губе оставалась белая полоска, от которой у Джона защемило сердце. Этот след молока был таким детским, таким беззащитным…

Служанка, которая держала стакан, приговаривала:

— Пей, моя крошка, пей, моя маленькая, вот так, вот так… Еще глоточек…

Эйприл виновато улыбнулась Джону.

— Я измучила вас?

— Нет-нет, что вы?! То есть, конечно, мы испугались… Но это ничего, ничего… Главное, чтобы вы были…

— Я сейчас допью молоко, и мы с вами будем говорить, — сказала Эйприл. — Мы обязательно найдем выход. Мы прорвемся, выкрутимся…

— Вы слышали, что я говорил вам?

— Когда?

— Ночью. Сегодня ночью…

Эйприл растерянно улыбнулась, помотала головой.

— Нет, я не слышала. А что вы говорили? Повторите, пожалуйста, — попросила она.

Джон смутился. Одно дело говорить человеку, который при смерти и не слышит, и совсем другое вот так — глаза в глаза.

— Ну, словом, я утешал вас… Я просил вас держаться… Не сдаваться…

Эйприл улыбнулась.

— И за этим вы приходили ночью?

— Да, мы очень испугались за вас…

— Простите, Джон… Я сама не знаю, что со мной…

— Это вы меня простите, Эйприл, наверное, я наговорил вам кучу всяких глупостей, наверное, я был груб и бестактен…

— Но я же все равно… — Эйприл не договорила. Присутствие служанки смущало ее.

— Я сам посижу с мисс Эйприл, — сказал Джон. — Пойдите и отдохните.

Служанка не двинулась с места.

— Вы уже посидели с ней ночью, — сказала она. — А что вышло?

Эйприл улыбнулась.

— Ничего не случится, — сказала она.

Служанка нехотя поднялась и вышла из комнаты.

— Вы что-то хотели сказать, — напомнил Джон. С уходом служанки в комнате стало как-то слишком тихо.

— Я уже сказала. Я знаю, Джон, что вы не любите меня. Я знаю, что вы любите другую девушку. На самом деле я слышала вас ночью. Я только не все помню, но вы дали мне надежду…

— Боже мой, Эйприл, что вы говорите?! Я отказываюсь верить! Вы же сильная, гордая, независимая… И это вообще как-то не по-настоящему. Из-за чего? Из-за кого?! Да я вовсе не достоин…

— Вы славный, — сказала Эйприл печально. — Конечно, вы не рыцарь на белом коне. Вы маленький самовлюбленный мальчишка… Я все это прекрасно вижу… Джон, это не исправишь головой. Это та блажь, которую вообще не исправишь, потому что она сильнее нас. Ведь я могу наговорить про вас куда больше гадостей. Я так и делаю все время. Но это не помогает, Джон. И я даже не знаю, что мне поможет. Потому что и вас я не хочу! Я только хочу избавиться от этой блажи, а получается все наоборот. Знаете, кто-то мудро сказал — если хочешь возненавидеть человечество, заставляй себя каждый день любить его.

— Нет, Эйприл… Ладно, я больше ничего не буду говорить…

— Ну, вот, на самом интересном месте! Я прошу вас, продолжайте.

— Нет, Эйприл.

— Вы меня жалеете? Но это то же самое, что отрезать хвост собаке по кусочкам, чтобы не мучить ее.

— Ну, хорошо. Только вы не обижайтесь. Обещаете?

— Нет. Я очень хочу на вас обидеться!

— Тогда обижайтесь. Понимаете, Эйприл, я не верю в то, что все это невозможно ну хотя бы контролировать. В самом деле, в человеке очень много сил. Он может управлять собой. Мне кажется, уж вы простите меня, что это у вас действительно блажь. Понимате, Эйприл, все в жизни вам доставалось легко, как мне кажется, по первому желанию, мгновенно… Так не бывает. Человек не может умирать, если ему не досталась игрушка.

— А что он должен делать?

— Отказаться от нее.

— А если не может?

— Да может! Может, Эприл! Вы можете! Мне даже неловко, что я говорю вам об этом. Вы же сами все прекрасно понимаете!

— А вы еще и жестокий мальчик.

— Вы же сами просили…

— Но я надеялась на милосердие…