Я зашел в дом. Машка и мама пили чай с вареньем и смеялись над чем-то. Прислушавшись, я усмехнулся. Машка рассказывала о маленьких Кире и Даньке, а мама вставляла истории про меня.

- Мужикам кости перемываете, - я укоризненно покачал головой.

- А кому еще мыть? хмыкнула мама.

- Ну, мойте, только тщательней, чтоб блестели, - подмигнул я и подошел к Машке. Мне надо уехать ненадолго. Не жди меня, ложись спать, ага?

- Куда ты? Светлячок внимательно посмотрела на меня.

- Нужно поставить точку в одном деле, - ответил я, поцеловал ее и вышел.

За спиной воцарилось молчание. Но мама произнесла:

- Вечно он со своими делами. Москва же рядом, опять чего-то заключать пошел.

- Так ночь уже скоро, - отозвалась Машка.

- Так бизнесмен, ёлки-моталки, - пренебрежительно отмахнулась мама, и женщины вернулись к прерванному разговору.

Вот и отлично. Мама Светлячка успокоит, у нее черный пояс по успокаиванию. Помню, когда я истерил после того, как узнал, что Машка меня предала, мама выслушала меня и рявкнула в трубку:

- Тьфу, Димка! Я думала, мужика родила, а вышло дочку. Что ты орешь, как баба на базаре? Что случилось-то? Девчонка хвостом крутанула? Жизнь закончилась? Может, третья мировая началась, а я, дура, не знаю? Дед твой без ноги трех жен сменил, а ты, лоб здоровый, по вертихвостке убиваешься. Позорище.

И мне стало стыдно. Боль никуда не делась, но накал выплеска эмоций снизился. Я взял себя в руки и начал строить свою жизнь без Светловой. Так что, мама слова подберет, если Машка решит себя накрутить. Успокоенный, я покинул пределы деревни и поехал навстречу старому доброму Кувалде.

К его дому я подъехал через час. Меня сразу пропустили. У господина Александрова я никогда не был. Если нам случалось пересекаться, то это происходило более официально. Он вообще не был любителем принимать гостей, потому разрешение приехать меня несколько удивило. Но тем лучше.

- Господин Железнов, вас ожидают, - сказал мне важный дворецкий и провел на террасу, где сидел Александров.

Он смотрел на мерцающий фонтан, выглядел расслабленным и умиротворенным. Хозяин дома, на глядя на меня, указал на соседнее плетеное кресло.

- Чай, выпить? спросил он, так и не обернувшись.

- Спасибо, нет, - вежливо отказался я. Не желая уходить в пространные разговоры, я приступил сразу к делу. Аркадий Романыч , я к вам

- Погоди ты, - отмахнулся он. Нравится фонтан?

- Красиво, - я пожал плечами.

- Успокаивает, - сказал Кувалда. Нервы всегда здесь латаю. Как живешь, Дима?

- Все хорошо, спасибо, - уклончиво ответил я, не желая быть слишком откровенным.

Александров вздохнул и замолчал. Я покосился на него. Бывший авторитет Кувалда, когда-то мощный, сейчас выглядел не менее внушительно. Правда, несколько оброс жиром, за что за глаза его называли Робин Бобин, персонаж из детского стиха Чуковского. Злопамятный и жесткий он внушал больше страх, чем уважение.

- Что там у тебя? наконец спросил Александров.

- Даже не знаю, как сказать, - усмехнулся я. Каяться я пришел, Аркадий Романыч. Помните, когда вы были нашим с братом инвестором?

- Ты же знаешь, что я все помню, - он криво улыбнулся. То, что ты работал в паре с братом, я всегда подозревал. Но доказательств не было, а покровитель у тебя был. Александров ненадолго замолчал. Послушай историю, Дима. Есть у меня сын, ты знаешь, - я кивнул. Недавно напился со своими друзьями мажорами. Золотые дети, все можно. Сел за руль, его долбоящеры с ним. Влетел в дерево мой Серега. Несся быстро, в поворот не вписался. Они все там пострадали. Как не наглухо еще - он сглотнул и продолжил. Лежал мой сын в коме, врач сказал, что может и не очнуться. Я всю медицину на ноги поставил, из-за бугра профессуру навез. А он не приходит в себя.

- Аркадий

- Погоди ты, не все это. Александров чуть скривился. Жена в истерике, я спать перестал. А он все в коме. Как-то не удержался, в церковь зашел. Встал перед иконами и прошу за сына. Никогда набожным не был, а тут как прорвало. Свечку за здравие поставил, тетки подсказали, куда. Стою, молюсь, а сам плачу, остановиться не могу. Ко мне батюшка подошел. Поговорили мы с ним, всю душу ему открыл, первый раз в жизни исповедался. Он меня отпустил и велел помнить все, что я Богу обещал, и сам обещал молиться на Серегу моего непутевого. Так полегчало вдруг, словно гора с плеч свалилась. Я и на следующий день зашел помолиться. И на третий. Денег уйму пожертвовал на приюты и на храм. Домой прихожу, а Катька моя рыдает. Серега, говорит, очнулся. Врачи в голос твердят чудо. А я опять в церковь благодарить. Безразличны мне все эти дрязги стали, понимаешь, Дима? Плевать мне на то, что ты меня кинул уйму лет назад. Простил и забыл. И ты забудь. А лучше в церковь сходи и душу очисти. Бог, он всех нас видит. Если гложет тебя, ему покайся. А я тебя и так прощаю.

Мне нечего было сказать. Встав, я пожелал скорейшего выздоровления его сыну, попрощался и ушел. Уже выехав за пределы особняка Александрова, я остановил машину и расхохотался, так же истерично и безудержно, как в гостиничном номере в Питере, когда узнал, что Данька тоже мой. Хохотал до слез и все никак не мог остановиться. Вашу ж мать, сколько нервов и стараний нарыть компромат на Селезнева, несколько месяцев жизни с психически-нестабильной Лилькой, а все оказалось так просто! Впрочем, тогда еще угроза была актуальна. Дай Бог, здоровья Сергею Аркадьевичу Александрову и его отцу.

- У-у-уф, - выдохнул я, переводя дыхание. Ну, хватит. Пора к жене и сыну.

На мгновение представил, что с моими мальчишками такое могло бы случиться, и меня передернуло. Вот такой неожиданный повод порадоваться, что они не избалованы. Нужно держаться себя в руках, чтобы пацаны остались такими же, какие они есть сейчас. Открытые, честные, без дешевых понтов и гонора. Кир уже вполне сформированный, а вот Данька еще маленький. Хочу, чтобы он остался таким же чудом, какой он есть сейчас. Думаю, мы с этим вполне справимся. Как сказала Ира, они мои сыновья.

Телефонный звонок вывел меня из задумчивости.

- Дим, ты где? это была Машка, и она нервничала.

- Уже еду домой, Светлячок, - ответил я, немного помолчал и добавил. Люблю тебя.

- И я тебя, - голос потеплел. Целую.

- Секс по телефону не уважаю, - хмыкнул я. Скоро приеду, и будешь любить меня, целовать и ублажать в реале.

- Маньяк, - обозвала меня Машка и отключилась.

- Господи, славно-то все как, - рассмеялся я и завел двигатель.

Держись, Железнова, я еду!

Маша

- Машенька, ты звони. Димкина мама обняла меня, затем быстро стерла слезу. Обязательно, дочка, звони.

Мы пробыли несколько дней в Подмосковье, знакомясь со вновь приобретенными родственниками. Данька, утонувший в любви и заботе Железновых старших, с абсолютной легкостью, свойственной только детям, отнимал все свободное время у деда, и доступное внимание освободившейся от стряпни на кухне бабушки. При этом абсолютно свободно сократил форму обращения к ним, до банальных «Ба» и «Де». Они же, просто радовались внуку словно малые дети, выполняя все возможные его пожелания дед постоянно ходил с ним на рыбалку, учил кататься на лошадях, разгребал какие-то старые железяки в гараже. А бабушка, все пыталась закормить внука различными вкусностями, и ежедневно пекла то сладкие пироги, то просто пирожки,

Я первый день чувствовала себя напряженно да, понимаю, что родители и поняли и простили, но все же какой-то червячок грыз меня изнутри, не давая полностью расслабиться. В тот вечер Димка укатил в Москву по каким-то только ему известным делам, дядя Вова ушел с Данькой на рыбалку, а мы с тетей Галей остались в доме одни. Долго разговаривали, вспоминая детство наших детей. Разговор постепенно свернул в сторону нашей с Димой истории девятнадцатилетней давности, и в какой-то момент я просто разрыдалась на плече у свекрови. Она долго слушала меня, гладила рукой по спине, успокаивая. А потом просто произнесла:

- Маш, я не знаю, о чем думала Люба, не рассказав все нам. Но, тогда времена были такие, и она сделала ровно то, что посчитала нужным. Ведь любила же она тебя. Ты не плачь, дочка, просто прости ее, и живите дальше счастливо.

В тот момент у меня словно гора с плеч свалилась. Видимо именно этих слов и именно от мамы Димы мне не хватало. Больше к этой теме ни кто не возвращался.

Огорчало лишь одно отсутствие Кирилла. Он, живя в казарменных условиях, даже толком позвонить не мог. Лишь однажды вечером дал о себе знать, набрав номер телефона Димы. Подробности разговора отца и сына остались для меня загадкой. Все что изрек мой муж по окончании их разговора, что Кир жив, здоров и передает всем привет. Свекровь расстроилась из-за невозможности поговорить со старшим внуком, на что Дима клятвенно пообещал привезти к ним Кира, как только появится возможность.

И вот теперь, мы загруженные сумками со всяческими вкусностями, собирались уезжать. Тетя Галя стирала слезу, дядя Вова обнимал Даньку, все еще что-то ему рассказывая.

- Все, родители, - весело произнес Дима, - едем мы, нам еще добираться. Так что не рыдайте, и звоните почаще. Расцеловав их на последок, муж сел за руль и мы уехали.

- Дим, а как же они тут теперь совсем одни останутся? - я смотрела в зеркало заднего вида, которое отражало стоящих на дороге свекров.

- Машк , думаю теперь буду их уговаривать переехать к нам поближе. И, кажется, при упоминании о внуках это будет сделать гораздо легче. Дима обнял меня одной рукой и поцеловал в висок. Все, Светлячок, едем домой.

- Домой, - я счастливо улыбнулась и согласно кивнула головой.

По какому-то негласному соглашению мы решили жить в моей квартире, даже не споря на эту тему. И вот приехав, мы убирались в квартире, раскладывая Димкины вещи по шкафам и устраивая ему рабочее место в комнате Кира пока старшего не было решили там устроить Диме кабинет. Данька, довольный всем происходящим, схватил подарок отца и умотал к друзьям во двор хвастаться сегвеем и впечатлениями от поездки.