Две недели сказки. Снег, минимум машин, практически тишина. Людей на улицах тоже попадалось не слишком много — кто-то отсыпался, кто-то тупо сидел перед телевизором, кто-то стремился в центр, к главной елке и Дедам Морозам, тут и там предлагающим сфотографироваться по сходной цене. А кое-кому посчастливилось уехать на праздники на юг, туда, где всегда жарко.

Юля им не завидовала. Поездить, мир посмотреть — это да, очень хотелось. Но только не на новогодние праздники. Она вообще любила зиму, снег, а Новый Год — так просто до слез обожала. Наверное, она все еще оставалась ребенком. Глупо, конечно, но в свои двадцать пять она все еще верила в чудо. Хотя — какие уж тут чудеса, когда рядом — любимый муж, а дочечка — и того ближе. Разве бывает что-то чудеснее этого? Если бы только не разъедал душу липкий страх. Сколько бы Юля ни успокаивала сама себя, что теперь уже не те времена, что нынче при родах практически не умирают — слава Богу, в двадцать первом веке живем — а от страха никак не могла избавиться. Вроде и хотела родить поскорее — сколько ж можно таскать на себе такую тяжесть, спина порой болела невыносимо — и в то же время панически боялась родов. Оно-то верно, двадцать первый век, и все-таки процент смертности все еще не был равен нулю. И пусть он был смехотворно мал по сравнению с процентом благополучных исходов, но вдруг именно она, Юлия Бахарева, войдет в тот маленький, но жуткий своей безысходностью процент летальных исходов. Как они тогда без нее, Вадик и маленькая Снежана? Или Регина. А может, Марта — в данном случае без разницы. Главное, что предстоит им жить без нее, без жены и без матери. Как они справятся, как выживут без нее? А вдруг очень даже легко справятся? Вдруг даже не заметят ее отсутствия? Вдруг Вадик быстро найдет ей замену?

Вадим ушел на работу, и Юльке стало ужасно грустно, как будто он ушел навсегда. Пожалуй, теперь ей придется снова привыкать к тому, что он все время на работе. Раньше, когда она сама работала, было намного легче. Теперь же дни тянулись до обидного медленно. Особенно этот день, пятнадцатое января. День, когда Юля впервые после новогодних каникул осталась одна.

К счастью, ближе к вечеру пришла мама, и Юльке стало веселее. А потом… О чудо! Нет, все-таки Юльке определенно повезло с матерью — ну кто бы еще ее так понял, как ни мама?

— Что ж ты мучаешься, глупая. Иди, встреть его. Вспомни — тебе было приятно, когда Вадим тебя встречал с работы? Вот и ему будет точно так же приятно.

Почувствовав слезы умиления на глазах — да что ж она стала такая слезливая? — Юлька пробормотала:

— Мамочка, ты прелесть!

На всякий случай, чтобы дочь не поскользнулась на дороге, мать довезла ее прямо до офиса "Макнот".

— Мне подождать с тобой?

Юлька просияла:

— Нет, мамочка, спасибо. Я не хочу, чтобы ты потом поздно возвращалась одна. Ты иди, а я подожду Вадика. Видишь, тут и скамейку специально для меня организовали.

Скамейка стояла там давным-давно, с тех времен, как было построено само здание. Но все равно Юльке казалось, что это кто-то намеренно позаботился об ее удобстве. Помахав на прощание матери, она в очередной раз взглянула на часы: без пятнадцати шесть. Отлично. Ждать осталось совсем недолго. А потом… Они не будут толкаться в переполненном транспорте. Они погуляют часок, пока схлынет волна спешащего домой народу, а потом спокойненько доедут с удобством. По дороге зайдут в магазинчик на остановке, купят чего-нибудь вкусненького — к счастью, нынешняя зарплата Вадима позволяла им час от часу побаловать себя чем-нибудь этаким. А ему ведь еще и премию неплохую выплатили. Но премию они не станут тратить — она пригодится им потом, когда Юлька уже родит, и нужно будет покупать столько мелочей для их ненаглядной малявочки. Все эти пеленки-распашонки, шапочки, пинеточки. И, конечно же, белый атласный конверт, такой нарядный и торжественный. И обязательно коляску. Розовую в цветочек.

Мечты о скором будущем скрасили ожидание. Однако удобную скамейку пришлось покинуть — она стояла на самом ветру. Даже теплая мамина шуба не спасала от холода. Часы показывали уже без двух шесть, а потому Юля без особого сожаления поменяла место дислокации на более удобное: за углом не так дуло, к тому же все выходящие из офисного центра были видны, как на ладони. А ждать, судя по всему, осталось совсем немножко.


Кажется, Бахарев еще никогда не ждал окончания рабочего дня с таким нетерпением. Он вообще старался успевать выполнить все намеченные дела до шести, чтобы не задерживаться лишний раз, а в этот вечер и вовсе спешил поскорее покинуть такой неуютный офис, где каждый друг другу волк, где в любой момент можно было столкнуться с Чуликовой, или просто нарваться на чей-то неласковый взгляд.

Выскочив на свежий воздух, вздохнул с облегчением: слава Богу, все прошло благополучно, как будто ничего не произошло. И то дело — за давностью можно было и забыть о мелких неприятностях. Видимо, Чуликова и сама тогда перебрала, а теперь точно так же жалеет о происшедшем. А может, вообще забыла — она ведь тоже здорово была навеселе. Вот и славненько, пусть ничего не помнит. И Вадим все забудет. Уже забыл.

Он почти подошел к дороге, когда его негромко окликнули:

— Вадим Алексеич!

От этого голоса его бросило в дрожь. Помяни черта, он тут как тут.

Наталья Петровна догнала его, взяла под руку:

— Доведите даму до машины, здесь так скользко.

Дорожка была расчищена от снега и на всякий случай даже посыпана песком. Однако Бахареву ничего не оставалось делать.

Машина, серо-голубой Фольксваген, стояла метрах в пяти от дорожки, заехав передними колесами за бровку. Чуликова остановилась, повернулась к провожатому:

— Ты домой? А может, ко мне?

Вадим обалдел от внезапного перехода на "ты", не успел ничего ответить.

— Влад, ты извини, что я тогда…

— Вообще-то я Вадим.

— Да, я знаю, извини. Я просто не ожидала — согласись, такую фишку нечасто встретишь.

Ласково погладив рукав его дубленки, добавила, мило улыбнувшись:

— Поехали ко мне, не пожалеешь. Сегодня все будет по-другому, обещаю. Ты будешь приятно удивлен — я специально для тебя купила новое белье. Правда, малинового не нашла, зато все в бантиках. Ты будешь в восторге!

Бахарев застыл от ужаса и ее откровенности: она ничего не забыла! Больше того, она требует продолжения банкета. Язык не повиновался, а потому он просто покачал головой. Не слишком уверенно, вернее, испуганно.

— Не волнуйся, это не надолго. А потом я в целости и невредимости верну тебя жене. Дома нам никто не помешает. Только ты, я, и твои трусы. И мои, тоже все в бантиках.

Внезапно что-то привлекло ее внимание. Наталья Петровна нахмурилась, вновь превратившись в строгую начальницу, которую кто-то посмел оторвать от важного разговора:

— Девушка, вам что-то нужно? До чего народ наглый пошел. Идите себе, нечего тут уши развешивать!

Инстинктивно оглянувшись, Вадим увидел расширенные от ужаса Юлькины глаза. В них плескалась такая боль, такое отчаяние… Столкнувшись с ним взглядом, она резко повернулась и бросилась прочь.

— Юль!

Бахарев бросился за нею, на ходу объясняя:

— Юль, ты все не так поняла. Юлька, да постой же ты!

Та послушно остановилась. Оглянулась, прошипела:

— А как еще это можно понять? Что еще у тебя есть малиновое в бантиках? Не трогай меня. И домой не спеши — нечего тебе там делать, пока я вещи буду собирать. Понял?

— Постой, не дури. Какие вещи? Юлька, давай без глупостей. Я все тебе объясню…

— Спасибо, мне твоя мымра уже объяснила! — она зыркнула куда-то за спину Бахарева.

Тот не успел оглянуться, как услышал насмешливый голос начальницы:

— Позвольте не согласиться, милая. Это не я мымра — вы на себя посмотрите, голубушка. Такой мужчина, как Вадим, заслуживает лучшей женщины. Идем, Влад. Оставь ты ее в покое. Все что ни делается, все к лучшему — я рада, что все разрешилось так скоро.

— Да вы…

Он резко оглянулся и чуть не оттолкнул Чуликову со всей силы. В последний момент сообразил, что та может не устоять на шпильках. Брезгливо оторвал от себя ее руку:

— Шли бы вы, Наталья Петровна! Юлька, ничего не было!

Чуликова задорно рассмеялась:

— Было, девушка, было. Вы идите домой, собирайте вещички. Впрочем, Влад, ты можешь остаться у меня. А вы, Юлия, не переживайте — мы не оставим вас без материальной поддержки. Скажем, сто долларов в месяц вас устроит?

Наткнувшись на возмущенный взгляд Бахарева, тут же поправилась:

— Ну ладно, ладно. Пусть будет сто пятьдесят.

Юлька снова развернулась и пошагала в сторону остановки. Вадим бросился за нею, обогнал, схватил за руку. Та со всего маху хлестанула его по щеке. Рука ее была в перчатке, к тому же в объемной маминой шубе у нее не получилось размахнуться как следует, а потому удар вышел совсем слабым. Однако и его хватило, чтобы охладить пыл Бахарева. Он застыл, схватившись рукой за щеку, и молча наблюдал, как Юлька садиться в подошедший автобус.


Понимая, что нужно немедленно ехать домой и спасать положение, Вадим тем не менее не мог себя перебороть. Часа два бродил по улицам, обдумывая, как теперь быть.

По всему выходило, что с работой придется распрощаться. И чего он, дурак, сразу не уволился, как только в голову закрались самые первые подозрения насчет Чуликовой? Зарплата высокая? Да гори она пропадом, такая зарплата! Такой ценой!..

Чуликову он ненавидел до смерти. Вместо того чтобы мчаться к Юльке и молить о прощении, он мрачно представлял, как выстрелит негодяйке прямо в лоб. Или нет — где он возьмет пистолет? Нож. Правильно, с ножом проблем не будет. У них есть отличный хозяйственный нож, большой и острый. Вот завтра он придет на работу, посмотрит прямо в глаза Чуликовой и скажет: "Получай, что заслужила!" Наталья Петровна театрально вскрикнет, схватится руками за нож, посмотрит растерянно на убийцу и медленно сползет по стенке на пол. А Вадим аккуратно, чтоб не запачкаться, вытащит нож, завернет его в газетку и пойдет домой. Там ножик тщательно отмоет и положит обратно в ящичек стола — жалко выбрасывать, там металл отличный, почти не тупится.